Введение………………………………………………………..………………...3
1. Понятие интеллигенции…………………………………………………..4
2.Зарождение понятия и явления «российская интеллигенция»
в конце 18–19вв…………………………………………………………….…….4
3.Сущность и роль российской интеллигенции на рубеже
конца 19–20 веков………………………………………………………………..6
4. Советская интеллигенция…………………………………………………….11
5. Современная российская интеллигенция……………………………………12
Вывод……………………………………………………………………………..16
Список использованной литературы……………………………………...……17
Введение
Вопрос об интеллигенции является одним из наиболее обсуждаемых в русской мысли. Ему посвящена огромное количество литература. Ни один крупный отечественный мыслитель не обошел его стороной. Такое пристальное внимание многих отечественных авторов к теме интеллигенции в России не случайно. С одной стороны, эта, относительно небольшая часть общества, всегда играла в России значительную роль. С другой - она испытывала на протяжении почти всей истории своего существования исключительные трудности и лишения, сталкивалась с серьезными препятствиями на пути выполнения своей общественной миссии. Исторический путь российской интеллигенции - это путь исканий и заблуждений, не только путь относительных побед и заслуг перед обществом, но и поражений, чреватых отрицательными последствиями, как для всего общества, так и для самой интеллигенции.
Актуальность изучаемой нами темы и ее сложность заключается в том, что до сих пор, несмотря на наличие отдельных интересных исследований остается весьма неглубоким рассмотрение вопроса в связи с особенностями исторического развития российского общества.
Понять роль и значение этого сложного, и неоднозначного понятия «русская интеллигенция», изучить влияние интеллигенции на ход истории нашего отечества, попытаться понять ее роль в истории России - задача данного реферата.
1. Понятие интеллигенции
Интеллигенция - от латинского intelligens, что означало «понимающий, мыслящий, разумный». Интеллигенция - понятие введенно в научный оборот в России в 60-х гг. 19 в., в 20-е гг. 20 в. вошло в англоязычные словари.
В российской научной мысли сложилось два различных подхода к определению интеллигенции. С одной точки зрения, под интеллигенцией понимают социальную , развитием и распространением культуры, обычно имеющих высшее образование . Но есть и иной подход, наиболее популярный в русской социальной философии, согласно которому к интеллигенции причисляют тех, кого можно считать вне зависимости от их социальной принадлежности.
Интеллигенция - один из самых популярных и расплывчатых терминов как в науке, так и в общественной практике России. Не случайно ее называют “самым таинственным персонажем российской истории”, который окружен “ореолом противоречивых мифов, гипотез, контроверз и плохо совместимых фактов”. Трудно найти категорию населения, на которую бы в нашем отечестве обрушивались столько похвал и осуждения одновременно. Особенно острой становится дискуссия о ее роли и судьбах в бурные, переломные для страны периоды истории.
2. Зарождение понятия и явления «российская интеллигенция» в конце 18–19 вв.
Родословная русской интеллигенции по общему признанию восходит к эпохе Петра I. Модернизация России, начатая им, нуждалась в новом образованном классе людей, который и стал первым отрядом русской служилой интеллигенции. Первоначально производством духовных ценностей занимались в основном выходцы из дворянского сословия. «Первыми типично русскими интеллигентами» называет дворян-вольнодумцев конца 18 века, таких как Радищев и Новиков. В 19 веке основную массу этой социальной группы стали составлять выходцы уже из недворянских слоев общества («разночинцы»).
Забота об униженных и оскорбленных, печалование о человеческой судьбе, о страданиях людей, стремление найти пути к лучшей жизни для всех и каждого человека - стали отличительными чертами русской интеллигенции с момента ее возникновения. Эти черты, как правило, ставили ее в оппозиционное положение к государственной власти, рождали критический настрой по отношению к существующим общественным порядкам и институтам.
Массовое употребление понятия «интеллигенция» в русской культуре началось с 1860-х, когда журналист стал употреблять его в массовой прессе. Сам Боборыкин объявил, что заимствовал этот термин из немецкой культуры, где он использовался для обозначения того слоя общества, представители которого занимаются интеллектуальной деятельностью. Объявляя себя «крестным отцом» нового понятия, Боборыкин настаивал на особом смысле, вложенном им в этот термин: он определял интеллигенцию как лиц «высокой умственной и этической культуры», а не как «работников умственного труда». По его мнению, интеллигенция в России - это чисто русский морально-этический феномен. К интеллигенции в этом понимании относятся люди разных профессиональных групп, принадлежащие к разным политическим движениям, но имеющие общую духовно-нравственную основу. Именно с этим особым смыслом слово «интеллигенция» вернулось затем обратно на Запад, где стало считаться специфически русским (intelligentsia).
3. Сущность и роль российской интеллигенции на рубеже конца 19–20 веков
В русской предреволюционной культуре в трактовке понятия «интеллигенция» критерий занятий умственным трудом отошел на задний план. Главными признаками российского интеллигента стали выступать черты социального мессианства: озабоченность судьбами своего отечества (гражданская ответственность); стремление к социальной критике, к борьбе с тем, что мешает национальному развитию (роль носителя общественной совести); способность нравственно сопереживать «униженным и оскорбленным» (чувство моральной сопричастности). Благодаря группе русских философов «серебряного века», авторов нашумевшего сборника Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции (1909), интеллигенция стала определяться в первую очередь через противопоставление официальной государственной власти. При этом понятия «образованный класс» и «интеллигенция» были частично разведены - не любой образованный человек мог быть отнесен к интеллигенции, а лишь тот, который критиковал «отсталое» правительство. Критическое отношение к царскому правительству предопределило симпатии российской интеллигенции к либеральным и социалистическим идеям.
Достоинства предреволюционной интеллигенции ярко охарактеризованы А. Солженицыным. “Всеобщий поиск целостного миросозерцания, жажда веры (хотя и земной), стремление подчинить свою жизнь этой вере… Социальное покаяние, чувство виновности перед народом… Нравственные оценки и мотивы занимают в душе русского интеллигента исключительное место; думать о своей личности – эгоизм, личные интересы и существование должны быть безусловно подчинены общественному служению; пуританизм, личный аскетизм , полное бескорыстие , даже ненависть к личному богатству, боязнь его как бремени и соблазна… Фанатическая готовность к самопожертвованию, даже активный поиск жертвы; хотя путь такой проходят единицы, но для всех он – обязательный, единственно достойный идеал.” (Солженицын. В сб: Из-под глыб. М. 1974. С. 219 – 220.).
Русская интеллигенция, понимаемая как совокупность оппозиционных к власти лиц умственного труда, оказалась в дореволюционной России довольно изолированной социальной группой. На интеллигентов смотрели с подозрением не только официальные власти, но и «простой народ», не отличавший интеллигентов от «господ». Контраст между претензией на мессианство и оторванностью от народа приводил к культивированию среди русских интеллигентов постоянного покаяния и самобичевания.
Главной чертой сознания интеллигенции признавались творчество культурно-нравственных ценностей (форм) и приоритет общественных идеалов, ориентированных на всеобщее равенство и интересы развития человека. Первую попытку представить проблему в историческом аспекте предпринял Иванов-Разумник в «Истории русской общественной мысли» (1906). Особое место в философском осмыслении роли русской интеллигенции в обществе занимает сборник «Вехи» (1909), ознаменовавший смену леворадикального понимания этого феномена реформаторски-либеральным. Выражая настроения и идеи своего времени, авторы «Вех» критиковали интеллигенцию за политический радикализм и нигилистический морализм, за кружковщину, «правдоискательство» и любовь к уравнительной справедливости, за то, что в ее философских построениях не осталось места для свободы и личности, поскольку и та и другая были подчинены целям революционной борьбы. Однако критические предостережения авторов не были услышаны; еще более печальной оказалась судьба близкого по духу к «Вехам» сборника «Из глубины» (1918).
Вплоть до 30-х гг. 19 в. образованная часть российского общества практически совпадала с офицерством и чиновничеством, верой и правдой служившими отечеству, интеллигенция всецело оставалась дворянской. Это надолго определило ее отличие от образованных кругов Европы, вышедших из средней буржуазии и тесно связанных с ней своими интересами. Свое назначение русская интеллигенция усматривала в воздействии на власть всеми доступными средствами (критическая публицистика, художественное и научное творчество, акции гражданского неповиновения) в целях повышения уровня цивилизованности власти, а позже ее либерализации. Одновременно она выступала в качестве просветителя народа, представителя его интересов во властных структурах. Исполнение обеих ролей неизбежно вело к ее дистанцированию и от государства, и от народа. Со временем это стало причиной трагедии, которую назвал отщепенством русской интеллигенции. С декабристов начался этап сознательной, перерастающей в революционно-демократическое движение борьбы интеллигенции с самодержавием, причем в самой активной форме противостояния власти – в форме восстания.
К 60-м гг. 19 в. русская интеллигенция по своему составу перестает быть дворянской, в нее вливается массовым потоком разночинная, а в 70–80-х гг. земская интеллигенция. Появилась новая форма оппозиции - «уход в народ». Это было время наиболее самоотверженного, жертвенного служения интеллигенции народу и драматического противостояния обществу. Затем «практика малых дел» дополнилась террористическими действиями радикально настроенной части интеллигенции, влияние которой росло по мере развития революционного движения и усиления реакции со стороны правительства. Постепенно происходила политизация интеллигенции. Революционные события 1905–07 раскололи русскую интеллигенцию на два лагеря, поставив их «по разные стороны баррикад». Крушение вековой российской государственности в 1917, к чему стремилась интеллигенция, стало в значительной степени ее собственным крушением. Русский народ, по словам, выдал свою интеллигенцию на поругание и растерзание. Новому обществу не нужна стала «критически мыслящая личность», а государству интеллектуальная оппозиция; место прежней интеллигенции в социальной структуре заняли служащие, учителя, врачи, инженеры, деятели науки и искусства, которые в рамках официального марксизма рассматривались в качестве социальной прослойки и именовались народной интеллигенцией. Однако сознание высокой гражданской ответственности, сделавшее в свое время интеллигенцию совестью российского общества, оказалось неистребимым, хотя культурный слой, воспроизводящий его, в наши дни стал очень тонким. Изначальная роль русской интеллигенции как посредника между народом и властью актуализирована в конце 20 в. новыми постсоветскими реалиями. Предметом острых общественных дискуссий стал вопрос об ответственности интеллигенции за кризисные процессы российского общества в 90-е гг. В исследовательской литературе в настоящее время нет единства мнений относительно содержания и границ понятия интеллигенции. Основные точки зрения колеблются между веховской позицией, которая видела в интеллигенции маргинальный слой, подменивший профессионально-ответственный интеллектуальный труд борьбой за народное счастье, и традиционно советским пониманием, отождествлявшим интеллигенцию с высокообразованной частью общества.
Особой темой дискуссий начала 20 века стало место интеллигенции в социальной структуре общества. Одни настаивали на внеклассовом подходе: интеллигенция не представляла собой никакой особой социальной группы и не относилась ни к какому классу; являясь элитой общества, она становится над классовыми интересами и выражает общечеловеческие идеалы ( , -Бараноский, -Разумник ). Другие (, и др .) рассматривали интеллигенцию в рамках классового подхода, но расходились в вопросе о том, к какому классу/классам ее относить. Одни считали, что к интеллигенции относятся люди из разных классов, но при этом они не составляют единой социальной группы, и надо говорить не об интеллигенции вообще, а о различных видах интеллигенции (например, буржуазной, пролетарской, крестьянской). Другие относили интеллигенцию к какому-либо вполне определенному классу. Наиболее распространенными вариантами были утверждения, что интеллигенция является частью класса буржуазии или пролетарского класса. Наконец, третьи вообще выделяли интеллигенцию в особый класс.
Нередко принято говорить о “пропасти” между интеллигенцией и народом. Имеется в виду, что интеллигенция плохо представляла жизнь народа и поэтому выдвигала идеи далекие от интересов народа и непонятные ему. Однако в действительности эта пропасть была в значительной степени только кажущейся. Ведь ни кто иной, а именно интеллигенция подготовила идейную почву для падения самодержавной монархии в России. Антимонархический настрой интеллигенции, ставший характерным для нее, начиная с 60-х годов 19-го века, в конце концов передался широким слоям и стал массовым. Именно интеллигенция шла во главе демократических преобразований в России, как в период 1905 – 1917 гг., так и в 1988 – 1991 гг. Это были в основном представители академической и университетской науки. Многотысячные митинги, собираемые лидерами демократического крыла перестройки, также в значительной мере состояли из представителей интеллигенции. Можно упомянуть и о том, что интеллигенция конца 19-го – начала 20-го века, усвоив себе атеистическое мировоззрение, сумела внедрить его в сознание значительной части народа. О значительности социальной роли интеллигенции, о влиянии ее умонастроения на умонастроение широких масс свидетельствуют слова, относящиеся к 1908 году. “Значение того, как думает интеллигенция чрезвычайно велико… Замечательный исторический и социологический урок русской революции заключается именно в том, что она показала, с какой легкостью закрылась эта пресловутая «пропасть» (между интеллигенцией и народом – В. Ш.): идеи интеллигенции поразительно быстро проникли в народные массы и действительно заразили их. В силу этого ответственность интеллигенции за свое “умоначертание” чрезвычайно велика. Оно перестало быть просто интеллигентским делом”. (Patriotica. Политика, культура, религия, социализм. М. 1997. С. 204.).
Таким образом, роль интеллигенции в истории России весьма значительна. И это не случайно. Дело не только в особенностях российского исторического пути, но и в самой природе интеллигенции и в природе всякой общественной организации.
4. Советская интеллигенция
Начиная с 1920-х гг. состав российской интеллигенции начинает резко изменяться. Ядром этой социальной группы стали молодые рабочие и крестьяне, получившие доступ к образованию. Новая власть сознательно проводила политику, облегчавшую получение образования выходцами «из трудящихся» и затруднявшую его для лиц «нетрудового» происхождения. В результате при резком росте числа людей с высоким образованием (если в Российской империи лица умственного труда составляли примерно 2–3%, то к 1980-м они составляли в СССР более четверти всех трудящихся) происходило понижение качества и их образования, и их общей культуры. Этическая составляющая в определении интеллигенции отошла на задний план, под «интеллигенцией» стали понимать всех «работников умственного труда» – социальную «прослойку».
В советский период произошли существенные изменения также и в отношениях между интеллигенцией и властью. Деятельность интеллигенции была взята под строгий контроль. Советских интеллигентов обязывали пропагандировать «единственно верную» коммунистическую идеологию (либо, как минимум, демонстрировать лояльность к ней).
В условиях идеологического принуждения характерной чертой жизни многих советских интеллигентов стало отчуждение от политической жизни, стремление заниматься лишь узкопрофессиональной деятельностью. Наравне с официально признанной интеллигенцией в СССР сохранялась очень немногочисленная группа интеллигентов, которые стремились отстаивать право на свою независимость и творческую свободу от правящего режима. Эту оппозиционную часть интеллигенции стремились уничтожить «как класс»: многие подвергались репрессиям под надуманным предлогам (можно вспомнить жизнь А. Ахматовой или И. Бродского), все инакомыслящие испытывали давление цензуры и ограничения на профессиональную деятельность . В 1960-е среди советских интеллигентов возникло диссидентское движение, остававшееся до конца 1980-х единственной в СССР организованной формой оппозиции.
5. Современная российская интеллигенция
Оппозиционные настроения, широко распространенные среди советских интеллигентов, нашли выход в конце 1980-х – начале 1990-х, когда именно интеллигенция возглавила тотальную критику советского строя, предопределив его моральное осуждение и гибель. В России 1990-х интеллигенция получила свободу самовыражения, однако многие лица умственного труда столкнулись с резким понижением своего уровня жизни, что вызвало их разочарование в либеральных реформах и усиление критических настроений. С другой стороны, многие выдающиеся интеллектуалы смогли сделать карьеру и продолжали поддерживать либеральную идеологию и либеральных политиков. Таким образом, постсоветская интеллигенция оказалась расколота на группы с различными, во многом полярными позициями. В связи с этим есть точка зрения, согласно которой интеллигенции в собственном смысле в современной России уже нет. Сторонники этой позиции выделяют три периода эволюции отечественной интеллигенции. На первом (от петровских реформ до реформы 1861) интеллигенция только формировалась, претендуя на роль ученого советчика официальных властей. Второй период (1860-е – 1920-е) – это время реального существования интеллигенции. Именно в этот период возникает противостояние «власть – интеллигенция – народ» и формируются основные характеристики интеллигенции (служение народу, критика существующей власти). После этого периода следует и продолжается до сих пор «фантомное» существование интеллигенции: какого-либо морального единства среди образованных людей больше нет, но часть российских интеллектуалов все еще стремится выполнять миссию просвещения власти.
В современной России популярны оба подхода к определению понятия «интеллигенция» - как нравственно-этическое (в философских и культурологических исследованиях), так и социально-профессиональное (в социологии). Сложность использования понятия «интеллигенция» в его этической трактовке связана с неопределенностью тех критериев, по которым можно судить о принадлежности людей к этой социальной группе. Многие прежние критерии - например, оппозиционность к правительству - отчасти потеряли смысл, а этические признаки слишком абстрактны, чтобы их можно было использовать для эмпирических исследований. Все более частое употребление понятия «интеллигенция» в значении «лица умственного труда» показывает, что происходит сближение российской интеллигенции с западными интеллектуалами.
Какова же судьба русской интеллигенции века нынешнего? Вопрос остается открытым. По мнению современного русского ученого-философа (статья «Интеллигенция и общественность в истории российского общества», 2003 г.), российскую интеллигенцию рано списывать со счетов отечественной истории и отправлять в музей даже с учетом той принципиально новой роли, которую играют информационные технологии в современном мире. По его мнению, суть дела не просто в каких-то изначально особых качествах русских, россиян по сравнению с западным человеком и западным обществом, в котором проблемы интеллигенции и ее роли в современном обществе практически не существует. Принципы организации институтов государственной власти в современном западном обществе предполагают, в частности, и наличие эффективного социального контроля за деятельностью лиц, находящихся у власти.
Российскому государству нужно проделать огромный исторический путь, прежде чем в обществе смогут сложиться подобного рода механизмы контроля за деятельностью власти, с помощью которых обществу удастся преодолеть многовековое стремление власти к авторитарным методам правления, к самовластью. Но нельзя забывать, что это стремление к авторитаризму порождается и поддерживается в государстве одним постоянно действующим фактором, а именно, значительным экономическим и военным отставанием России по сравнению с западным, а теперь уже и с восточным миром.
В этом столкновении объективной потребности в авторитаризме с потребностью в демократических институтах контроля за деятельностью власти и заключается неизменный трагизм российской истории, увы, независящий от господствующей в обществе идеологии. Если у российского государства сохранился еще сегодня инстинкт самосохранения, оно должно понимать, что российская интеллигенция сегодня есть надежная социальная сила, оберегающая его от окончательного распада и ухода в историческое небытие. Конечно, к интеллигенции нельзя относится как к священной корове. Отдельные ее представители могут ошибаться в своих оценках, могут не соглашаться друг с другом и нарушать иногда нормы вежливости . Но на интеллигенции в целом лежит огромная ответственность за положение дел в стране. Власть никогда не должна попадать под влияние как критически настроенной независимой интеллигенции, обаяние ее речей и заманчивых предложений, так и тех деятелей культуры и ученых, которые готовы верно и преданно служить власти - бескорыстно или по расчету, это не имеет значения. Власть должна, обязана их слушать и слышать, и принимать решения политического и практического характера, за которые только она и отвечает. На то она и власть. За провал реформ последнего десятилетия несет главную ответственность и вину власть, и только конкретно выяснив, как и почему власть провалила реформы, можно обсуждать вопрос об ответственности и вине интеллигенции.
Чем успешнее будет действовать власть в смысле реформирования общества, тем большую поддержку она встретит среди мыслящей части общества, тем более многочисленной будет общественность, которая начнет, наконец, активно поддерживать действия власти и делать акцент в своих оценках на позитивных сдвигах в обществе. Но и власть должна меняться, становиться все более демократической во всех отношениях. Может быть, именно тогда, удастся преодолеть наконец вечную пропасть между властью и интеллигенцией и вместе двигаться к интеллектуальному и честному будущему.
Вывод
Изучив понятие «русская интеллигенция» и составив представление о ее влиянии на ход русской истории, мы пришли к следующим выводам. В российской научной мысли сложилось два различных подхода к определению интеллигенции. С одной точки зрения, под интеллигенцией понимают социальную группу людей, профессионально занимающихся умственным трудом , с другой - к интеллигенции причисляют тех, кого можно считать нравственным эталоном общества, вне зависимости от их социальной принадлежности. В разные исторические эпохи понятие и явление русская интеллигенция приобретала разное звучание и социальную роль. В настоящее время русская интеллигенция имеет шанс на развитие и участие в развитии общества при условии ее участия в политической жизни страны, с той оговоркой, что власть так же должна быть заинтересована в этом сотрудничестве.
Список использованной литературы
1. Вехи: сб. статей о русской интеллигенции. - М., 1991.
2. Запесоцкий, А. О роли интеллигенции в жизни страны / А. Запесоцкий. [Электронный ресурс]. - Режим свободный. - Код доступа: http://**/vestnik/2009/26/za33.html .
3. Интеллигенция. Власть. Народ. Антология. - М., 1993.
4. Новикова, / , // Новая философская энциклопедия [Электронный ресурс]. - Режим свободный. - Код доступа: http://iph. *****/elib/1248.html.
5. Соколов, и интеллектуалы в российской истории // , СПб. : СПбГУП, 2007. - С. 3.
6. Федотов, интеллигенции / // О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья. - М., 1990. - С. 403–444.
7. Шаповалов, и смысл российской цивилизации / . - М., 2003. - 628 с.
8. Шевченко, и общественность в истории российского общества / . В диапазоне гуманитарного знания. Сборник к 80-летию профессора М. С. Кагана. - СПб. : Санкт-Петербургское философское общество, 2001.
Тимур Тархов.
Существуют слова и выражения с размытым смыслом. Термин «интеллигенция» из их числа: каждый понимает его по-своему. Одни считают статус интеллигента неким приложением к высшему образованию. Для других интеллигент - это человек в очках, но без денег, что-то вроде нищего с высшим образованием и с бюджетной зарплатой взамен милостыни. Третьи убеждены, что интеллигенция - это те, у кого есть и образование и деньги и кого при этом показывают по телевизору. Можно ли подобрать ключ к столь многозначному понятию?
Дмитрий Николаевич Овсянико-Куликовский.
Наука и жизнь // Иллюстрации
Наука и жизнь // Иллюстрации
Наука и жизнь // Иллюстрации
Непризнанное сословие
Латинским словом «интеллигенция» (intellegentia) издревле обозначались умственные способности - знание, разум, здравый смысл и даже способность толковать сны. В середине XIX века в Европе интеллигенцией стали называть образованную часть общества. К нам слово в этом значении попало через Польшу: в 1860-х годах русские газеты и журналы высмеивали поляков, мнящих себя «интеллигенцией» Западного края, включавшего украинские, белорусские и литовские земли.
Слой людей, профессионально занятых умственным трудом, существует почти всюду от Европы до Китая. Русская интеллигенция оказалась непохожей на европейскую или китайскую в той же мере, в какой сама Россия отличается от Европы или Китая.
Более или менее образованное «общество» создал у нас Пётр I. Состояло оно почти целиком из дворян. Остальное население, именовавшееся «народ», ещё двести лет продолжало жить, как при царе Горохе, не имея представления о науках, искусствах, окружающем мире и даже о собственной стране. Генерал А. А. Брусилов писал о русских солдатах Первой мировой войны: «Солдат не только не знал, что такое Германия и тем более Австрия, но он понятия не имел о своей матушке России. Он знал свой уезд и, пожалуй, губернию, знал, что есть Петербург и Москва, и на этом заканчивалось его знакомство со своим отечеством».
Роль народа сводилась к содержанию и обслуживанию дворянства. Пока дворяне усваивали начатки западной культуры, такое положение казалось им вполне естественным. Но в начале XIX века русская культура вышла на европейский уровень. Среди прочих впитаны были и идеи Просвещения, породившие у части дворян острое ощущение несправедливости существующего порядка вещей, желание помочь народу. Эти «кающиеся дворяне», соединившись с образованными разночинцами - выходцами из духовенства, мещанства, купечества и даже крестьянства, - образовали, по сути, особое сословие, не признанное официально, но с собственной системой взглядов и ценностей. Тот, кто этих взглядов и ценностей не разделял, к интеллигенции заведомо не принадлежал. В частности, это относится к самому, пожалуй, образованному слою русского общества - к аристократии.
Аристократическое мировоззрение не просто не совпадало с интеллигентским, они зиждились на прямо противоположных основаниях. Ощущая себя хозяином положения, аристократия принимала существующий порядок вещей как естественный, независимо от его разумности и справедливости. Да, мир несовершенен, но таким его создал Бог. Существуют несчастья, болезни, смерть, существуют умные люди и дураки, богатые и бедные, везунчики и неудачники. Так всегда было и всегда будет. Человек же обязан выполнять свой долг и соблюдать установленные правила поведения, невзирая на обстоятельства. Схема конфликта аристократии с интеллигенцией наглядно представлена в знаменитом разговоре помещика Павла Петровича Кирсанова с нигилистом Базаровым: «Вы не признаёте никаких авторитетов? Не верите им?» - «Да зачем же я стану их признавать? И чему я буду верить? Мне скажут дело, я соглашаюсь, вот и всё».
Впрочем, критический разум присущ мыслящему сословию во всех странах. В России же это сословие приобрело дополнительную черту - больную совесть. Интеллигенция в том виде, в каком она у нас изначально сложилась, могла существовать лишь постольку, поскольку имелся налицо тёмный, забитый и угнетённый народ. В 1860-х годах литератор П. Д. Боборыкин стал называть «интеллигенцией» людей не просто образованных, но к тому же совестливых. С таким значением слово это и закрепилось в России, а позже вернулось на Запад, где стало считаться специфически русским.
Сегодня, рассуждая о совести, морали, нравственности, непременно помянут религию и церковь. Между тем и у нас и в Европе христианская церковь на протяжении полутора тысячелетий проявляла замечательную снисходительность к людским слабостям и порокам. Жестоко карая прегрешения против церкви, она легко прощала любые моральные уродства, особенно те, которые компенсировались богатыми дарами. В Европе (и то не везде) положение изменила Реформация, поставившая во главу угла этические вопросы. В англо-германских странах выработался тип протестанта-буржуа, оценивавшего каждый свой шаг с точки зрения морального долга христианина. Интеллигенция в Европе чаще выступала в роли разрушителя буржуазной морали.
В России сложилась обратная ситуация. Религиозную мораль в её крайнем воплощении представляли у нас юродивые да старцы-пустынники; подавляющая же часть православного духовенства не пользовалась моральным авторитетом. В новое время некоторым подобием дельца-пуританина стал в России купец или промышленник из староверов. Но таких было относительно немного, и положение они занимали вдвойне страдательное: для властей эти трезвые и рачительные хозяева оставались подозрительными «раскольниками», а в глазах интеллигенции они выглядели бородачами с большой мошной, угнетающими «народ-страдалец».
Вот так и вышло, что пустующее место носителя нравственного начала занял в России интеллигент, измученный сознанием своего неоплатного долга перед народом. Мораль европейского буржуа и русского интеллигента разнилась очень сильно: первый олицетворял деловитую (и часто безжалостную) честность, а второй - совестливость, замешанную как раз на жалости к угнетённым. Понятие нравственности в России не только не увязывалось с хозяйственной целесообразностью, но прямо противопоставлялось ей.
К началу 1870-х годов сочувствие народным массам развилось в интеллигентской среде до степени религиозного культа. Мужику поклонялись, как идолу; его взгляды, образ мышления, привычки и обычаи рассматривались как образец совершенства. Если же поведение реального мужика слишком явно расходилось с выдуманным идеалом, это объяснялось следующим образом: «Мужик - высший тип человека, который в силу неблагоприятных исторических условий находится на низшей ступени развития».
Служение народу стало верховным критерием в оценке труда художника, поэта, писателя, учёного. Их занятия считались сомнительными и оправдывались лишь в том случае, если ставились на службу «народному благу». С этой же точки зрения классифицировались идеи, идеалы, тенденции. Апогеем такой одержимости сделалось «хождение в народ». Сотни совестливых молодых людей, некоторые из зажиточных и даже знатных семей, отрекались от привычного образа жизни, селились в крестьянских избах, добывали пропитание ремёслами и сезонной работой - и всё это ради того, чтобы вдолбить в головы тёмных крестьян светлые идеалы социализма. Царское правительство их жертв не оценило: оно вылавливало молодых идеалистов, арестовывало их, ссылало и сажало в тюрьмы.
Зеркало для интеллигента
Огромное количество литературных произведений забыто не потому, что заложенные в них образы, мысли и чувства перестали нас волновать, а исключительно из-за того, что были заслонены, завалены грудами произведений более поздних. К таким забытым произведениям относится «История русской интеллигенции», написанная в начале XX века Д. Н. Овсянико-Куликовским.
Дмитрий Николаевич Овсянико-Куликовский родился 23 января (4 февраля по новому стилю) 1853 года в Таврической губернии, в имении Каховка, которое его предок полковник Л. М. Куликовский основал на месте захваченной турецкой крепости Ислам-Кермен. В жилах Дмитрия Николаевича смешалась кровь русская, украинская, греческая, польская и турецкая. По одной из линий он - прямой праправнук Екатерины II и Григория Потёмкина. Как у учёного у него тоже было несколько ипостасей: начав научную карьеру как лингвист-санскритолог, он в более поздний период чаще выступает как литературовед, этнограф, психолог, религиовед и культуролог (хотя последнего термина в те времена не существовало).
В молодости Дмитрий Николаевич успел побывать и в движении украинских националистов, и в петербургских революционных кружках (даже издал анонимно в 1877 году в Женеве брошюру «Записки южно-русского социалиста»). Но тяга к исследовательской работе пересилила, и он целиком отдался научным занятиям, сделавшись профессором четырёх российских университетов и почётным членом Петербургской академии наук, которая с 1917 года стала именоваться Российской. Большевистскую революцию Дмитрий Николаевич не принял. Умер он в Одессе 9 октября 1920 года.
Д. Н. Овсянико-Куликовскому принадлежит множество научных трудов по разным специальностям, но по общественной значимости на первое место следует поставить именно «Историю русской интеллигенции». Со времени её издания прошло сто лет, но сегодня эта работа выглядит предельно современной. Она нечто вроде зеркала; правда, заглянув в него, нынешний интеллигент рискует не узнать себя.
Для обозначения объекта исследования автор использует скромное определение «междуклассовая интеллигенция», близкое к уничижительному советскому термину «прослойка». Однако положение этой «прослойки» во второй половине XIX - начале XX века коренным образом отличалось от того, в какое она попала после 1917 года.
Ещё в 1847 году, в апогее сурового царствования Николая I, Белинский в письме Гоголю констатировал, что «титло поэта, звание литератора у нас давно уже затмило мишуру эполет и разноцветных мундиров». Цари, будучи естественными вождями российской аристократии, не испытывали симпатий к интеллигенции. Тем не менее ни мечущемуся Александру II Освободителю, ни простоватому Александру III Миротворцу, ни тем более чрезвычайно воспитанному Николаю II, именовавшемуся в советских учебниках Кровавым, просто в голову не могло прийти обозвать её «говном» (незабываемое ленинское определение) или посоветовать ей «сбрить бородёнки».
Разумеется, интеллигенты того времени испытывали тяжкие нравственные страдания, терзались неразрешимыми проблемами, мучились от сознания собственной ущербности, ненужности и бессилия - в противном случае они не были бы интеллигентами. Но при этом они сознавали (или им казалось), что их метания, искания и страдания выражают смысл духовного развития России. По словам Овсянико-Куликовского, «всякий сколько-нибудь мыслящий человек чувствовал, что вокруг него творится история, созидается новая жизнь, пробуждаются творческие силы нации и что он сам волей-неволей так или иначе участвует в этом коллективном творчестве».
Будучи литературоведом, Овсянико-Куликовский рассматривает историю русской интеллигенции на материале художественной литературы и отчасти публицистики. Психологические портреты литературных персонажей, начиная с Онегина, Чацкого и Печорина и заканчивая героями произведений А. П. Чехова и П. Д. Боборыкина, даются во взаимосвязи с общественной атмосферой каждой конкретной эпохи. Но, как часто бывает с талантливо написанными книгами, самый яркий персонаж «Истории русской интеллигенции» - её автор.
Овсянико-Куликовский сам плоть от плоти дореволюционной интеллигенции, один из лучших её представителей. В его взглядах, образе мыслей, системе доказательств отразилось мировоззрение этой интеллигенции «первого отжима» - не всей, разумеется, поскольку она была достаточно разнородной, а её так называемой передовой части. Проанализировав главные черты этого мировоззрения, мы сможем понять, в чём была права «передовая интеллигенция» начала XX века, а в чём заблуждалась, увидеть, насколько сбылись её чаяния и прогнозы.
Личность крупного мыслителя часто не укладывается в рамки определённой концепции. Например, П. Я. Чаадаев, которого принято числить западником, высказывал и суждения вполне славянофильские, а И. В. Киреевский, считающийся одним из отцов-основателей славянофильства, сетовал, что некоторые соратники по образу мыслей дальше от него, чем заведомый западник Т. Н. Грановский. Овсянико-Куликовский тоже шире представляемой им идеологии. При чтении «Истории русской интеллигенции» возникает стойкое ощущение, что автор борется с собственной наблюдательностью, заставлявшей его сомневаться в универсальности усвоенных теорий. И явного победителя в этой внутренней борьбе обнаружить трудно.
Универсальность прогресса
Едва ли не главной чертой «передовой интеллигенции» была неколебимая вера в общественный прогресс, имеющий характер равномерного поступательного движения. Сторонники прогресса представляют собой «передовую часть общества» (это выражение наряду с «передовыми кругами», «передовой идеологией» и т.п. многократно повторяется в «Истории русской интеллигенции»). Пути развития любого общества определяются универсальными законами. Неважно, что за люди образуют это общество, каковы их обычаи и привычки. Русский народ, как и все прочие, «поверх и вопреки мерзости запустения» движется к неизбежной победе чистого и прекрасного общечеловеческого идеала - к свободе, «раскрепощению личности», расширению общественной инициативы, «наконец - созданию политической самодеятельности народа» (завуалированное обозначение республиканского строя).
Каким образом люди распорядятся свободой? Всякой ли личности следует «раскрепощаться»? Готов ли народ проявлять общественную и политическую инициативу? Обсуждать эти вопросы в «передовых кругах» считалось чем-то неприличным.
Овсянико-Куликовский не закрывает глаза на «русское безволие, нашу косность, лень, вялость и т. д.». Он, однако, надеется, отсеяв всё наносное, извлечь «норму, т.е. здоровое выражение русского национального уклада воли». Дело за малым: надо лишь устранить «всё явно анормальное, патологическое, мысленно “выпрямить” наш “волевой аппарат” и таким образом отчасти предварить то, что должна сделать сама жизнь».
Сомневаться в реальности прогресса, в том числе общественного, действительно не очень разумно. За последние полсотни лет в развитых странах общество изменилось разительно. Темнокожий президент в США; почти полное исчезновение диктатур в Латинской Америке; признание однополых браков; ограничение свободы слова по мотивам политкорректности; защита прав террористов, взятых в плен на поле боя с оружием в руках; всплески общественного негодования из-за единичных жертв в военных конфликтах - всё это наиболее яркие примеры происшедших изменений.
Однако общественный прогресс не имеет линейного характера. Где-то он идёт быстрее, где-то медленнее. Одновременно в ряде стран на протяжении десятилетий происходит регресс, причём не только социальный, но и экономический. «Экономические чудеса» происходят в Сингапуре, Южной Корее, Вьетнаме, но никаких их признаков нет в Камбодже, Бирме, Северной Корее, ни в одной африканской стране. Рассчитывать, что «сама жизнь» непременно «должна» что-то исправить, значит проявлять необоснованный оптимизм. Может, когда-нибудь она действительно исправит, но ждать этого придётся слишком долго.
Иногда вера в универсальные законы общественного развития побуждает Овсянико-Куликовского игнорировать «неудобный» литературный материал. Он обрушивает суровую критику на беззащитного увальня Обломова, но ни словом не упоминает Константина Лёвина («Анна Каренина» Л. Н. Толстого) - типичного русского интеллигента, органически неспособного к общественной деятельности и не интересующегося ею. «Судить, куда распределить сорок тысяч земских денег, - говорит Лёвин в романе, - я не понимаю и не могу. Для меня земские учреждения просто повинность платить восемнадцать копеек с десятины, ездить в город, ночевать с клопами и слушать всякий вздор и гадости, а личный интерес меня не побуждает. Рассуждать о том, сколько золотарей нужно и как трубы провести в городе, где я не живу; быть присяжным и судить мужика, укравшего ветчину, и шесть часов слушать всякий вздор, который мелют защитники и прокуроры…»
Сто сорок лет минуло с тех пор, отгремели революционные бури начала и конца ХХ века, а неспособность и нежелание заниматься общественными делами живы в полной мере во всех слоях общества. В результате мы имеем то, что имеем.
Подспудное стремление не замечать вещей, которые не укладываются в рамки «универсальных теорий», заставляет интеллигентного автора «Истории русской интеллигенции» обойти вниманием и столь знаковые фигуры, как акцизница-эмансипе Бизюкина и народный учитель Варнава Препотенский («Соборяне» Н. С. Лескова). Однако именно подобным недоучкам, доводящим до крайнего примитива любую здравую идею, принадлежало очень недалёкое будущее.
При всём при этом автор «Истории русской интеллигенции» не отрицал, что особенности национального характера влияют на ход общественного развития. Он признавал, что русские люди «с большей готовностью, чем другие народы», готовы «послушно и понуро» полагаться на волю либо случая, либо вождя, «избавляя себя от труда хотеть и действовать». Он констатировал глубинные корни обломовщины: «Теперь, по истечении пятидесяти лет, стало наконец более или менее ясно, что есть какой-то дефект в волевой функции нашей национальной психологии, препятствующий нам выработать определённые, стойкие, отвечающие духу и потребности времени формы общественного творчества».
Он обращал внимание на отсутствие уважения к личности, отмеченное, в частности, Г. Успенским: «Миллионы живут, “как прочие”, причём каждый отдельно из этих прочих чувствует и сознаёт, что во всех смыслах цена ему грош, как вобле, и что он что-нибудь значит только в куче». Именно неготовность полностью задавить в себе наблюдательность и логику в угоду схемам возвышает Овсянико-Куликовского над такими его младшими современниками-марксистами, как А. В. Луначарский, В. М. Фриче или В. В. Воровский.
Культ материализма и науки
Светлое будущее человечества «передовая интеллигенция» связывала с развитием науки, которая противопоставлялась всем прочим аспектам человеческого бытия. По мнению Овсянико-Куликовского, в ходе прогрессивного развития общественная и политическая жизнь постепенно освободятся от воздействия идеалов. На смену «субъективным» понятиям истины и справедливости, «возведённым на степень какого-то религиозного культа», придёт объективное научное мышление. Выводя родословную русской интеллигенции от «кающихся дворян», причиной их появления он считал не гипертрофированную совестливость и не влияние идей Просвещения, а «материальную захудалость» и «социальное разложение» дворянского класса.
Тем более не признавала «передовая интеллигенция» самостоятельного значения эстетических факторов. «Так называемое эстетическое наслаждение», по мнению Овсянико-Куликовского, это «как бы награда человеку за разумное, целесообразное, благотворное отношение к данному делу, к другому человеку, к науке, искусству и т. д.».
XIX столетие - век торжества науки, но не науки в целом, а её механистической ипостаси, преимущественно в физике и биологии. Прямым следствием этой однобокости стали позитивизм и вульгарный материализм. Из успехов естественных наук многие сделали вывод, что наука уже объяснила всё. Между тем именно в первом десятилетии XX века, когда Овсянико-Куликовский писал и издавал «Историю русской интеллигенции», возникают квантовая механика и теория относительности, наглядно продемонстрировавшие почти ирреальную сложность мироздания.
Лишь в 1930-х годах оформилась этология - наука о поведении животных в естественной среде, позволившая отыскать корни человеческой морали в жизни животных сообществ. Оказалось, что понятия «идеал», «истина», «справедливость», «совесть» вовсе не столь уж «субъективны», что они отражают на рациональном уровне древние механизмы, скрепляющие существование любого здорового сообщества. В демократических США и авторитарном Китае моральные нормы одинаково суровы, хотя сильно разнятся по содержанию.
В России, где и славянофилы и западники отмечали исторический «перевес силы материальной над силою нравственной образованности» (И. В. Киреевский), вульгарный материализм был легко усвоен «передовой интеллигенцией». В. И. Ленин призвал подчинить мораль классовой борьбе, а немного позже и в благопристойной Германии Гитлер освободил соотечественников «от химеры, именуемой совестью». Мало кто догадывался в то время, что отказ от морали не даёт обществу преимуществ, а, напротив, разрушает его основы. Впрочем, современные «прагматики» этих тонкостей до сих пор не поняли.
Что касается эстетической концепции «передовой интеллигенции», вряд ли она заслуживает серьёзной критики. Если эстетическое чутьё является наградой за добродетель, то сомнительные в моральном плане Байрон, Лермонтов, Верлен или Рембо должны были бы сильно уступать проповедникам типа Руссо или Чернышевского.
Как убеждённый сторонник единообразного прогресса, Овсянико-Куликовский не мог не быть западником. Славянофилов он, по сути, не причисляет к интеллигенции, лишь мельком упоминая имена Хомякова, Ив. Киреевского, Аксаковых. Ему смешно русское мессианство, воплощенное Ф. М. Достоевским в высказываниях образцового старца Зосимы («Братья Карамазовы»): «Из народа спасение выйдет, из веры и смирения его... спасёт бог людей своих, ибо велика Россия смирением своим. Мечтаю видеть и как бы уже вижу ясно наше грядущее: ибо будет так, что даже самый развращённый богач наш кончит тем, что устыдится богатства своего пред бедным, а бедный, видя смирение сие, поймёт и уступит ему, с радостью и лаской ответит на благолепный стыд его. Верьте, что кончится сим: на то идёт». Овсянико-Куликовский называет эти пророчества «пародийными».
По этому поводу можно заметить, что во времена наивысшего могущества Российской империи расхождение взглядов Достоевского с реальностью выглядело далеко не таким вопиющим, как сейчас. Неумеренные надежды западников на всесилие науки, призванной заменить «субъективные» понятия «истины» и «справедливости», сегодня, пожалуй, выглядят не менее забавно, чем упования славянофилов на пробуждение совести у российских толстосумов.
Решение рокового вопроса
В начале XX века вопрос об отношениях между интеллигенцией и народом особенно обострился в связи с революционными событиями 1905 года. Интеллигенция, по выражению Овсянико-Куликовского, ждала «со стороны народа спроса на свой труд, сочувствия, понимания, отклика. И когда оказывается, что нет оттуда ни спроса, ни сочувствия, ни отклика, - вот тогда-то и начинается та трагедия, которая выпала на долю русской интеллигенции». Ему, правда, казалось, что пропасть между интеллигенцией и народом сокращается и скоро вообще исчезнет. Однако он добросовестно зафиксировал существующий страх перед стихией народной жизни, «где личность человеческая обесценивается и исчезает, и где вступают в силу законы массовой психологии. “Слияние с народом” моментально теряет всю свою поэзию. Оно превращается в обезличение, в самозаклание личности, не искупаемое никакой надеждой на возможность влиять, просвещать, “действовать” в народной среде. Как может капля “действовать” в океане?»
Ещё в 1877 году Г. Успенский в очерке «Овца без стада» нарисовал образ «балашовского барина»: «Ехал я к вам, - говорит этот персонаж деревенским мужикам, - думаю, буду жить с вами, помогать, хлопотать за вас, за вашу крестьянскую семью. Я думал, что деревня - это простая семья, в которой только и можно жить... А у них тут не только никакой семьи не оказывается - какое! Лезут друг от друга в разные стороны...» Так, общинники высекли за неуплату 12 рублей своего односельчанина, который выиграл для них судебное дело на тысячи рублей, и оправдываются тем, что «в случае ежели что, и Евсей твой тоже бы нашего брата не помиловал... Прикажут наказать да прут в руки дадут, так и Евсей твой...» «Вот и сливайся с ними! - ужасается «балашовский барин». - Сегодня я сольюсь, а они меня завтра в волости выдерут, либо самого заставят драть...»
Издание многотомного собрания сочинений Овсянико-Куликовского, включавшего в том числе «Историю русской интеллигенции», началось в 1909 году. И в том же году семеро философов и публицистов (Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, М. О. Гершензон, А. С. Изгоев, Б. А. Кистяковский, П. Б. Струве, С. Л. Франк) выпустили сборник статей «Вехи», в котором подвергли критике все аспекты интеллигентской идеологии - позитивизм, материализм, атеизм, а главное, политический радикализм во всех его видах - народническом, марксистском и европейски-демократическом.
В качестве иллюстрации приведу короткую выдержку из статьи П. Б. Струве: «Идейной формой русской интеллигенции является её отщепенство, её отчуждение от государства и враждебность к нему… Для интеллигентского отщепенства характерны не только его противогосударственный характер, но и его безрелигиозность… Интеллигентская доктрина служения народу не предполагала никаких обязанностей у народа и не ставила ему самому никаких воспитательных задач… Народническая, не говоря уже о марксистской, проповедь в исторической действительности превращалась в разнузданность и деморализацию».
Веховцы утверждали, что Манифест 17 октября 1905 года предоставил достаточно свободы для созидательной деятельности. Интеллигенции пора распрощаться с революционной фразеологией и заняться реальным улучшением условий народной жизни, а прежде всего - исправлением собственных недостатков.
Появление «Вех» вызвало бурную полемику в печати и повсеместные публичные дискуссии. Лидер кадетов П. Н. Милюков совершил лекционное турне по городам России, опровергая веховские взгляды. И левая печать заклеймила «Вехи» как апологию предательства.
Овсянико-Куликовский в «Истории русской интеллигенции» выступает, скорее, защитником интеллигентской традиции. Правда, «поклонение мужику» для него - пройденный этап. Тем не менее он ставит в вину профессору Николаю Степановичу («Скучная история» Чехова), что тот находил счастье в научной работе и умирает с уверенностью, «что прожил жизнь полезную, прекрасную и счастливую». Для правоверного интеллигента такое состояние духа - «блаженная иллюзия». Как в самом деле возможно наслаждаться наукой, если народ страдает?
«И всё сбылось и не сбылось…»
В спорах вокруг «Вех» если не точку, то жирное многоточие поставили события октября 1917 года.
Овсянико-Куликовский, обладавший тонким чутьём и хорошим пониманием общественной психологии, предвидел скорое наступление «эпохи упрощения с его кажущейся правильностью, с его фиктивною доказательностью, с обманчивою и “прозрачною ясностью”». Такое развитие событий он считал неизбежным и даже полезным. Эпоха «прозрачной ясности» в самом деле наступила, жёстко разделив всё население сперва по социальному происхождению, а затем ещё на «верных линии» и «уклонистов».
«История одного города» М. Е. Салтыкова-Щедрина, казавшаяся злой издёвкой над российскими реалиями, по отношению к послеоктябрьской действительности выглядит излишне оптимистичной. Щедринскому Угрюм-Бурчееву так и не удалось превратить Глупов в Непреклонск. Он смирился перед природной стихией: «Река всё текла и всё шире разливалась и затопляла берега». Стоило ему заснуть, как глуповцы немедленно убедились, «что это подлинный идиот - и ничего более». В советской же реальности и Непреклонск был построен, и реки покорены («Человек сказал Днепру: / Я стеной тебя запру! / Ты с вершины будешь прыгать, / Ты машины будешь двигать!»), а скончавшийся более полувека назад вождь «в военного покроя сюртуке, застёгнутом на все пуговицы», поныне остаётся самым популярным государственным деятелем.
Интеллигенция страстно жаждала революции, готовила для неё почву - и стала одной из главных её жертв. Придя к власти, большевики немедленно занялись народом, до которого у царей за два века так и не дошли руки. «Роковая» проблема отношений между интеллигенцией и народом была решена кардинальным образом. Дети неграмотных мужиков в комплекте со вторым изданием крепостного права в виде колхозов получили семилетнее, а то и среднее образование. Интеллигенты частью были уничтожены, частью эмигрировали, остальные, волей Коммунистической партии избавленные от забот о народе, сжались, съёжились, сосредоточившись на проблеме собственного выживания.
На страницах художественной литературы место Рудина, Базарова, дяди Вани и трёх сестер заняли Мастер, «мотающий» срок в психиатрической клинике («Мастер и Маргарита» М. А. Булгакова), Николай Кавалеров, завидующий колбаснику-партийцу Бабичеву («Зависть» Ю. К. Олеши), лицемер-профессор Иван Антонович («Два капитана» В. А. Каверина) да нелепый бездельник Васисуалий Лоханкин («Золотой телёнок» И. Ильфа и Е. Петрова), которого в полном согласии с опасениями «балашовского барина» высек-таки «народ» в лице жильцов «Вороньей слободки».
Позже интеллигенция вообще исчезнет со страниц советской литературы (язык не поворачивается назвать интеллигентами передовых директоров и инженеров, сражающихся с отсталыми директорами и инженерами за выполнение и перевыполнение производственных планов).
Последствия научно-технического прогресса, однако, не совпадали с планами партии. После Великой Отечественной войны уже в рамках советской системы, нуждающейся в ядерных и термоядерных бомбах, ракетах и других атрибутах современного общества, сложилась социальная общность, по старинке именуемая интеллигенцией. В послесталинское время «советская интеллигенция», занимавшая экономически достаточно выгодное положение в обществе, прошла путь от искренней веры в коммунистическое будущее до поисков идеологических альтернатив - стихи Гумилёва и Цветаевой, славянофильство, православие, идеалы западной демократии.
Реформы 1990-х годов физически разрушили «советскую интеллигенцию», превратив массу вчерашних инженеров и научных работников в челночников и ларёчников. Положение постсоветской интеллигенции каждый имеет возможность оценить самостоятельно - «ходить бывает склизко по камешкам иным, итак, о том, что близко, мы лучше умолчим».
В романе Достоевского «Подросток» Версилов говорит: «У нас создался веками какой-то ещё нигде не виданный высший культурный тип, которого нет в целом мире, - тип всемирного боления за всех. Это - тип русский, но так как он взят в высшем культурном слое народа русского, то, стало быть, я имею честь принадлежать к нему. Он хранит в себе будущее России. Нас, может быть, всего только тысяча человек - может, более, может, менее, - но вся Россия жила лишь пока для того, чтобы произвести эту тысячу. Скажут - мало, вознегодуют, что на тысячу человек истрачено столько веков и столько миллионов народу. По-моему, не мало».
Уникальное русское понятие «интеллигенция» - иностранное заимствование, почему-то оно закрепилось в языке и оказалось близко нашей ментальности, став столь важным для нашей культуры. Интеллигенты есть в любой стране, но лишь в России для них не только подобрали отдельное слово (которое, правда, часто путают с родственным «интеллектуал»), но и придали этому понятию особый смысл.
ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ, -и, ж., собир. Люди умственного труда,
обладающие образованием и специальными знаниями
в различных областях науки, техники и культуры;
общественный слой людей, занимающихся таким трудом.
Толковый словарь русского языка
Интеллигенция - это о чем?
«Великая перемена совершилась в русском обществе — даже физиономии изменились, - и особенно изменились физиономии солдат - представь – человечески интеллигентными сделались», – писал в 1863 году литературный критик В. П. Боткин своему великому современнику И. С. Тургеневу. Примерно в это время слово «интеллигенция» стало приобретать смысл, близкий тому, который используется сейчас.
До 60-х годов XIX века в России «интеллигенция» употреблялось в значении «разумность», «сознание», «деятельность рассудка». То есть фактически речь шла об интеллекте – в сегодняшнем понимании. Именно так это понятие трактуется в большинстве языков по сей день. И не случайно: происходит оно от латинского intellego – «ощущать», «воспринимать», «мыслить».
Одна из наиболее авторитетных версий гласит, что слово «интеллигенция» было заимствовано из польского языка. На это, в частности, указывал языковед и литературовед В. В. Виноградов: «Слово интеллигенция в собирательном значении “общественный слой образованных людей, людей умственного труда” в польском языке укрепилось раньше, чем в русском... Поэтому есть мнение, что в новом значении это слово попало в русский язык из польского». Впрочем, переосмыслено оно было уже на русской почве.
Появление русской интеллигенции
Общая атмосфера в дворянской среде второй половины XIX века очень живо описана в «Воспоминаниях» Софьи Ковалевской: «От начала 60-х до начала 70-х годов все интеллигентные слои русского общества были заняты только одним вопросом: семейным разладом между старыми и молодыми. О какой дворянской семье ни спросишь в то время, о всякой услышишь одно и то же: родители поссорились с детьми. И не из-за каких-нибудь вещественных, материальных причин возникали ссоры, а единственно из-за вопросов чисто теоретических, абстрактного характера».
Не успело ещё новое слово адаптироваться, как у него начали появляться тихие и открытые ненавистники. В 1890 году филолог, переводчик, педагог, специалист по сравнительно-историческому языкознанию Иван Мокиевич Желтов в заметке «Иноязычие в русском языке» писал: «Помимо бесчисленных глаголов иноземного происхождения с окончанием -ировать, наводнивших нашу повременную печать, особенно одолели и до тошноты опротивели слова: интеллигенция, интеллигентный и даже чудовищное имя существительное - интеллигент, как будто что-то особенно высокое и недосягаемое. ...Эти выражения обозначают действительно понятия новые, ибо интеллигенции и интеллигентов у нас прежде не бывало. У нас были ”люди учёные“, затем ”люди образованные“, наконец, хотя и ”не учёные“ и ”не образованные“, но все-таки ”умные“. Интеллигенция же и интеллигент не означают ни того, ни другого, ни третьего. Всякий недоучка, нахватавшийся новомодных оборотов и слов, зачастую даже и круглый дурак, затвердивший такие выражения, считается у нас интеллигентом, а совокупность их интеллигенцией».
Дело, конечно, не просто в словах, но в самом явлении. Именно на русской почве происходит придание ему нового смысла.
Хотя ещё во втором издании словаря Даля от 1881 года слово «интеллигент» появляется со следующим комментарием: «разумная, образованная, умственно развитая часть жителей», в целом это слишком академичное восприятие не прижилось. В России интеллигенция – не просто люди умственного труда, но определённых политических взглядов. « Есть в истории русской интеллигенции основное русло - от Белинского через народников к революционерам наших дней. Думаю, не ошибёмся, если в нём народничеству отведём главное место. Никто, в самом деле, столько не философствовал о призвании интеллигенции, как именно народники», - писал в своём эссе «Трагедия интеллигенции» философ Георгий Федотов.
Типичный интеллигент
Штамп, закрепившийся за многими писателями и мыслителями XIX – начала XX веков – «типичный русский интеллигент». Одним из первых образов в памяти выскакивает, как петрушка из бочонка, благообразное лицо с испанской бородкой в пенсне.
Антон Павлович укоризненно глядит на потомков, которые посмели сделать его символом интеллигентности. На самом деле Чехов, появившийся на свет в 1860 году, начал писать как раз тогда, когда слово «интеллигенция» уже вполне укоренилось. «Человек без селезенки» быстро почувствовал подвох... «Вялая, апатичная, лениво философствующая, холодная интеллигенция… которая непатриотична, уныла, бесцветна, которая пьянеет от одной рюмки и посещает пятидесятикопеечный бордель, которая брюзжит и охотно отрицает всё, так как для ленивого мозга легче отрицать, чем утверждать; которая не женится и отказывается воспитывать детей и т.д. Вялая душа, вялые мышцы, отсутствие движений, неустойчивость в мыслях…», - это не единственное антиинтеллигентское высказывание писателя. И критиков интеллигенции как явления в России хватало во все эпохи.
Интеллигенция и революция
- Красиво идут!
- Интеллигенция!
(к/ф «Чапаев, 1934 г.)
В русской предреволюционной культуре в трактовке понятия «интеллигенция» критерий умственной занятости был далеко не на первом плане. Основными признаками российского интеллигента конца XIX века стали не деликатные манеры или занятие умственным трудом, а социальная вовлечённость, «идейность».
«Новые интеллигенты» не жалели сил на отстаивание прав бедных, пропаганду идеи равенства, социальную критику. Интеллигентом мог считаться всякий развитый человек, который критически относился к правительству и текущему политическому строю – именно эта особенность подмечена авторами нашумевшего сборника 1909 года «Вехи». В статье Н. А. Бердяева «Философская истина и интеллигентская правда» читаем: «Интеллигенцию не интересует вопрос, истинна или ложна, например, теория знания Маха, её интересует лишь то, благоприятна или нет эта теория идее социализма: послужит ли она благу и интересам пролетариата… Интеллигенция готова принять на веру всякую философию под тем условием, чтобы она санкционировала её социальные идеалы, и без критики отвергнет всякую, самую глубокую и истинную философию, если она будет заподозрена в неблагоприятном или просто критическом отношении к этим традиционным настроениям и идеалам».
Октябрьская революция раздробила умы не только физически, но и психологически. Те, кто выжил, вынуждены были подстраиваться под новую действительность, а она перевернулась с ног на голову, и в отношении интеллигенции в особенности.
Хрестоматийный пример – письмо В. И. Ленина к М. Горькому, написанное в 1919 году: «Интеллектуальные силы рабочих и крестьян растут и крепнут в борьбе за свержение буржуазии и её пособников, интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а говно. ”Интеллектуальным силам”, желающим нести науку народу (а не прислуживать капиталу), мы платим жалование выше среднего. Это факт. Мы их бережём. Это факт. Десятки тысяч офицеров у нас служат в Красной Армии и побеждают вопреки сотням изменников. Это факт».
Революция пожирает своих родителей. Понятие «интеллигенция» оттесняется на обочину общественного дискурса, а слово «интеллигент» становится своего рода пренебрежительной кличкой, знаком неблагонадёжности, свидетельством едва ли не моральной ущербности.
Интеллигенция как субкультура
Конец истории? Вовсе нет. Пусть и серьёзно ослабленная социальными потрясениями, интеллигенция никуда не делась. Она стала основной формой бытия русской эмиграции, а вот в «рабоче-крестьянском» государстве сформировалась мощная интеллигентская субкультура, по большей части далёкая от политики. Её знаковыми фигурами стали представители творческой интеллигенции: Ахматова, Булгаков, Пастернак, Мандельштам, Цветаева, Бродский, Шостакович, Хачатурян… Их поклонники ещё в период хрущёвской оттепели создали свой стиль, который касался и манеры поведения, и даже одежды.
Cвитера, джинсы, бороды, песни под гитару в лесу, цитирование всё тех же Пастернака и Ахматовой, жаркие споры о смысле жизни… Кодовым ответом на вопрос: «Что читаешь?» стал ответ: «Журнал "Новый мир"», на вопрос о любимом кино, конечно, следовал ответ: «Феллини, Тарковский, Иоселиани…» и так далее. Представителей интеллигенции, по большому счету, уже не волновала политическая ситуация. Битлы и «Роллинг Соунз», перемежавшиеся с Высоцким и Окуджавой, уход в литературу – всё это было формой социального эскапизма.
Солженицын в статье «Образованщина» в 1974 году написал: «Интеллигенция сумела раскачать Россию до космического взрыва, но не сумела управлять её обломками ». Лишь совсем небольшая группа интеллигентов-диссидентов в лице А. Д. Сахарова, Е. Боннер, Л. Бородина и их соратников вели борьбу за новый «символ веры» - права человека.
«Интеллигенция нужна обществу, чтобы не забывало, что с ним было раньше, и понимало, куда идёт. Интеллигенция выполняет функцию болящей совести. За это её и прозвали в советское время «гнилой». Совесть и на самом деле должна болеть. Здоровой совести не бывает», - тонко заметил литературовед Лев Аннинский.
Так кто же такие интеллигенты в современном понимании этого уникального русского слова? Как в случае с другими исключительными словами, например португальским Saudade (которое в грубом переводе означает тоску по утраченной любви), cлово «интеллигент» останется понятно только русским. Тем, кому небезразлично собственное культурное наследие. И кто, в то же время, готов к его переосмыслению.
Возможно, интеллигенты XXI века найдут себе и своим уникальным качествам применение. А может быть, это слово попадёт в «красную книгу» русского языка, и на смену ему появится что-то качественно иное? И тогда кто-то скажет словами Сергея Довлатова: «Я обратился к вам, потому что ценю интеллигентных людей. Я сам интеллигентный человек. Нас мало. Откровенно говоря, нас должно быть ещё меньше».
К. ЛАРИНА: Начинаем программу «Книжное казино». Ведущие передачи Ксения Ларина и Майя Пешкова. Сегодня у нас «Молодая гвардия» в гостях, в лице директора и главного редактора Андрея Петрова. Андрей, приветствуем.
А. ПЕТРОВ: Добрый день.
К. ЛАРИНА: И Семен Экштут - писатель, историк. Здравствуйте. Семен.
С. ЭКШТУТ: Здравствуйте.
К. ЛАРИНА: Семен у нас сегодня присутствует как автор одной из книг, которую мы сегодня вам подарим. Это серия «Повседневная жизнь русской интеллигенции от эпохи великих реформ до серебряного века», то, что нам сейчас больше всего и нужно. Интеллигенция так же себя вела, как и сегодня?
С. ЭКШТУТ: Абсолютно.
К. ЛАРИНА: Такая же была. Т.е. Ленин был прав. У нас сегодня самая популярная слушательская фраза, когда мы про интеллигенцию говорим, – «прав был Ленин». Андрей, вы тоже считаете, что Ленин был прав?
А. ПЕТРОВ: Пошутить экспромтом мне не удастся. Смотря в чем. Но книга актуальная.
К. ЛАРИНА: Когда Ленин говорил про интеллигенцию.
А. ПЕТРОВ: Он же разное говорил про интеллигенцию.
К. ЛАРИНА: Выкручивается Петров.
А. ПЕТРОВ: Я как раз о книге. Какая актуальная книга, где одна из глав – это о 19-м веке речь идет. Глава называется «Люди стали мельче, жулики стали крупнее».
К. ЛАРИНА: В принципе, ничего не меняется, увы. Мы, естественно, подробно об этой книжке сегодня поговорим. Кроме этого, у нас еще есть книги из этой же серии – «Средневековая Москва», Сергей Шокарев.
А. ПЕТРОВ: Сергей Шокарев «Повседневная жизнь средневековой Москвы».
К. ЛАРИНА: «Московские градоначальники», это ЖЗЛ, Александр Васькин. Здесь какой период?
А. ПЕТРОВ: Здесь 4 градоначальника, 19 век.
К. ЛАРИНА: «Боярыня Морозова», Кирилл Кожурин, это тоже ЖЗЛ, малая серия. Все книги я назвала, которые мы сегодня дарим?
А. ПЕТРОВ: Да.
К. ЛАРИНА: Внимание, вопрос на смс +7-985-970-4545. Считается, что слово «интеллигенция» первым внедрил в русский язык писатель Петр Боборыкин. А кто сделал это на самом деле? Давайте с этой книжки и начнем. Андрюша, это ваш заказ был, или это идея автора, с интеллигенцией 19 века?
А. ПЕТРОВ: Тут мы встречными курсами двигались Семеном Аркадьевичем. Вообще, мне кажется, что Семен Аркадьевич, притом что он сейчас уже и автор книги в серии «Жизнь замечательных людей» о Федоре Ивановиче Тютчеве. Она буквально со дня на день поступит в продажу. Мне кажется, что он создан именно для серии «Живая история: Повседневная жизнь». Потому что такой кладезь различных интересных примеров, малоизвестных, людских судеб, истории быта, истории морали и нравственности. Это на самом деле находка. И я надеюсь, что мы с этим автором, с Семеном Аркадьевичем сделаем еще много-много книг, именно в рамках серии «Живая история: Повседневная жизнь человечества». Как насчет серии ЖЗЛ, я не знаю, наверное, ограниченный круг героев, которые могут заинтересовать Семенова Аркадьевича, но по повседневной жизни, особенно по 19-му веку и по началу 20-го, я думаю, у нас будет не одна книга. И это наша находка. Я, как главный редактор, должен себя укорять, что мы могли бы познакомиться и раньше на базе этой серии.
К. ЛАРИНА: Давайте про эту книгу подробнее поговорим с автором. Семен, все-таки кто герой этой книги. Это же не абстрактная социальная группа под названием интеллигенция, это конкретные люди. Что за люди действуют у вас в качестве героев?
С. ЭКШТУТ: Это реальные люди, которые по сути были Обломовыми, которые по разным причинам вели себя безответственно и которые абсолютно не хотели считаться с той реальностью, которая вокруг них трансформировалась. Это, может быть, жестоко, это слишком коротко, но, тем не менее, это так. Потому что родовым признаком русской интеллигенции была обломовщина, нравится это кому-то или не нравится. Уже начиная с 30-х годов 19 века в Европе шел промышленный переворот, и образованный человек там мог служить бизнесу. В России в течение десятилетий производилось очень большой количество образованных людей, которые свои знания не могли применить на практике. И вот когда Владимир Ильич Ленин говорил, что старая школа давала девять десятых знаний ненужных и одну десятую бесполезных, он был прав абсолютно, он знал, о чем говорил. К сожалению, эта ситуация продолжалась и продолжается по сию пору.
К. ЛАРИНА: Давайте вернемся к обломовщине, поскольку все-таки у каждого свое толкование этого понятия. Что вы в него вкладываете?
С. ЭКШТУТ: Я вкладываю нежелание человека считаться с окружающей действительностью. Не лежание на диване, не безынициативность.
К. ЛАРИНА: Такая социопатия.
С. ЭКШТУТ: Да. Прежде всего безответственность. Я цитирую эту фразу, когда Обломов говорит: «Жизнь трогает». Это нежелание, чтобы тебя трогала жизнь, это желание любой ценой уйти от этой реальной жизни.
К. ЛАРИНА: Т.е. сделать свой круг, в котором имитируется какая-то жизнь, эксплуатируется какая-то идея.
С. ЭКШТУТ: Да, полностью с вами согласен. Тут еще маленький нюанс. После отмены крепостного права развивались буржуазные отношения. Русская интеллигенция на дух не переносила эта буржуазные отношения, она называла их царством вала, царством чистогана. Хотя именно благодаря торжеству этих буржуазных отношений русская интеллигенция и получила возможность более-менее прилично жить. Я очень много пишу о строительстве железных дорог. Ведь кто главный герой русской литературы, неодушевленный главный герой? Это железная дорога. Она и в «Анне Карениной», она отчасти и в «Вишневом саде», не говоря уже о «Бешеных деньгах» или «Волках и овцах». Железная дорога присутствует практически в каждом произведении. А что такое железная дорога? Это паровозы, это рельсы, это прокат стали, это шпалы, это вокзалы. А что такое вокзал? Это картины, которые украшают здания вокзала. И что такое вокзал, помимо буфета и ресторана? Это еще книжный киоск. Вместе с железными дорогами в российскую глубинку шла цивилизация. И книжные новинки поступали прежде всего в те киоски, которые были на вокзалах. И это телеграф. Помните, телеграфист Ять, который всегда по-непонятному говорит?
К. ЛАРИНА: Как вам кажется, самое точное русское произведение о русской интеллигенции, литературное произведение, художественное, какое, чтобы можно было сказать, что да, точно он угадал, именно такая она и была, русская интеллигенция?
С. ЭКШТУТ: Я думаю, весь Чехов, может быть, самое лучшее произведение – это «Вишневый сад». У нас не понимают, почему это комедия. А на самом деле это комедия для Чехова. Представьте себе ситуацию сегодняшнего дня: наш современник получает наследство – скажем, квартиру на Арбате, – он ее закладывает в банке и едет в кругосветное путешествие. Он возвращается из кругосветного путешествия, а надо платить проценты банку. Вот она ситуация «Вишневого сада». Потому что Раневская заложила имение. Чехов вскользь говорит, что вишня дает урожай раз в два года. Что это значит? Что ее не удобряют, не обрабатывают, она дичает. В пьесе несколько действий, ни в одном действии не пьют чай с вишневым вареньем. Какая же жизнь в имении без чаепития? Вишневый сад есть, а вишневого варенья нет. Уже комедия. А потом она взяла эти деньги в банке, прокутила их в Европах. А в тот момент, когда нужно платить по закладной, денег нет. Она же не употребила их на то, чтобы обустроить свое имение. Не обязательно было в тот момент его дробить на дачные участки.
К. ЛАРИНА: Непрактичный народ. Ну что делать? В этом его прелесть.
С. ЭКШТУТ: Так жизнь трогала. В этом прелесть, не спорю. Прелестная дама, обаятельная, привлекательная. Но жизнь шла по другой колее, и нужно было этому соответствовать.
К. ЛАРИНА: Нужно было это видеть и замечать.
С. ЭКШТУТ: К сожалению, да. Я историк, я диагностирую проблему.
К. ЛАРИНА: А вы интеллигент?
С. ЭКШТУТ: В таком смысле, как у нас принято говорить, безусловно, нет. Я не считаю, что я должен быть на ножах с властью. Для меня состояние внутренней свободы важнее, чем всё остальное. Вот если у меня есть свобода творчества, это для меня самое главное. Вы можете зайти в Интернет, посмотреть мои книги, их довольно много. Ни одна из них не написана при грантовой поддержке, я никогда не стоял с протянутой рукой. И это дает мне уверенность в том, что я говорю. Я ни от кого не завишу в том, что я пишу.
К. ЛАРИНА: Я хочу назвать наших победителей, которые правильно ответили на вопрос, кто на самом деле является автором слова интеллигенция. Это поэт Василий Жуковский. ОБЪЯВЛЕНИЕ ПОБЕДИТЕЛЕЙ.
С. ЭКШТУТ: Какие молодцы.
К. ЛАРИНА: Я задаю следующий вопрос. Какого русского писателя чаще всего цитировал в своих трудах Владимир Ильич Ленин? И это не домыслы, это медицинский факт, поскольку с карандашом в руках или с компьютером в руках сам автор этого вопроса подсчитал количество упоминаний различных писателей.
С. ЭКШТУТ: Это правда.
К. ЛАРИНА: По поводу Жуковского и Боборыкина. Каким образом вы нашли подтверждение своим словам, что именно Жуковский это понятие ввел?
С. ЭКШТУТ: Эта честь мне не принадлежит. Еще Сигурд Оттович Шмидт установил это в конце 20 века и опубликовал работу об этом. Жуковский писал о русской интеллигенции в 1836 году, причем он объединял в это понятие и придворных, и гвардейское офицерство – тех, кто был на уровне европейской образованности. Тот, кто соответствует Европе, тот для Жуковского интеллигент. Если внимательно почитать «Войну и мир», то там сказано, что у князя Андрея собиралась петербургская интеллигенция. А это, слава богу, 1805 год. Но потом слово интеллигенция стали понимать в несколько ином смысле.
К. ЛАРИНА: А вы как его понимаете?
С. ЭКШТУТ: Я употребляю в этой книге как рабочее понятие – это образованные люди. Дальше можно говорить о том, что для них характерны нравственные искания, они думают о смысле жизни (что правда), они конфликтуют с властью (что тоже правда). Но прежде всего это должно быть образование на уровне века. Как Пушкин писал, «В просвещении стать веком наравне». Кстати, я очень благодарен вашей передаче, потому что как слушатель я выиграл в свое время 19-томник поэта, полное собрание сочинений. Моя супруга потом ездила и получила, очень ругала мою эрудицию. Причем так получилось, что я выиграл в последние секунды, оставалось 10 секунд до конца эфира. Я даже помню эфир, который задавался.
К. ЛАРИНА: Какой?
С. ЭКШТУТ: Что такое клюква в русской орденской системе. Это орден Анны младшей степени.
К. ЛАРИНА: А почему жена приехала за собранием сочинений, а не вы?
С. ЭКШТУТ: Ну что делать? Муж в этот момент думал над очередной книгой, ходил на работу, зарабатывал деньги.
К. ЛАРИНА: Андрей, а для вас что такое интеллигенция? Образованные люди, плюс к этому что-то еще?
А. ПЕТРОВ: Образованные люди, да. Я вас слушаю очень внимательно, мне очень интересно, я очень переживаю за Обломова, отчасти за Чехова и за «Вишневый сад». Мне кажется, это не комедия, более того, мне кажется, что Чехов вряд ли ее как комедию рассматривал. Я не в плане подискутировать сейчас, но мне кажется, всё значительно сложнее. Что касается интеллигенции, конечно, это столь широкая категория и они такие разные… И Обломовы, и те, кто себя ищут и пытаются сражаться с властью, вроде даже как одна из таких черт интеллигенции - это поспорить с властью и повоевать. Очень разные. Поэтому мне нравится книга Семена Аркадьевича. Там очень разные люди, персонажи. Чтобы наш слушатель не понял, что речь там идет об интеллигенции только такой, какая похожа только на Обломова. Нет. Это рабочее понятие. У Семена Аркадьевича интеллигенция самая разная. А сколько тут интересного о Льве Николаевиче Толстом, который все-таки, наверное, не совсем Обломов. Многие интересные вещи, неожиданные об известных писателях и, наоборот, о мало известных людях. Для меня интеллигенция очень разная, и она разная будет всегда. Там всегда будут Обломовы и будут анти-Обломовы. Сказать, кто из них лучше, я бы даже сходу не решился.
К. ЛАРИНА: Я не случайно уточнила, что он вкладывает в понятие обломовщины. Как я понимаю, здесь речь идет о том, как человек прячется от настоящих проблем, когда он их чем-то замещает, когда он предпочитает не видеть настоящего.
А. ПЕТРОВ: Я иногда так радуюсь, когда кто-то замещает эти проблемы, которые сейчас возникают, и находит в чем-то другом. Я просто в восторге от этих людей. И меня иногда – не буду произносить слов нервирует, тошнит, – но иногда мне жутко от того, что люди, как караси, ловятся на эти крючки и трепыхаются со страшной силой на многие вещи, где надо просто повернуться спиной и уйти, не обращать внимание. Не потому что я как Обломов, хотя Обломов – один из любимых моих героев, но мне кажется, что здесь всё значительно сложнее, в смысле интеллигенции, в смысле Обломова и в смысле Чехова тоже. А с другой стороны, мы с вами в течение 40 минут эфира это не выясним. Поэтому это просто интересная тема, на эту тему интересно больше читать, больше узнавать.
К. ЛАРИНА: У меня еще вопрос, поскольку мне всё время хочется связать это с сегодняшним днем. А вот такое понятие, как либеральная интеллигенция, оно в то время существовало? Сегодня это тоже некий ярлык, что сегодня интеллигенция, как и всё общество, она точно так же по таким линиям разбита, расколота, уцелевшая, те, кого мы называем интеллигентами. А тогда?
С. ЭКШТУТ: Она существовала. Но тогда это не было ярлыком. Но где-то после отмены крепостного права всякие образованный человек не желал вступать в диалог с властью. Власть долгое время, до Николая Первого включительно, она считала так: всякий патриот (я не вкладываю в это слово уничижительного смысла), он должен служить, если он дворянского происхождения. Служить пером или шпагой – это другое дело. И рассуждать о делах государственных может только тот, кто служит на государственной службе и, соответственно, занимает достаточно высокое положение. А дело нижестоящих – просто выполнять приказы. И в тот момент, когда власть впервые повернулась к образованному обществу и хотела вступить с ним в диалог, выяснилось, что это образованное общество не желало вступать. И тут был еще один маленький момент. Николай Первый сознательно ограничивал число студентов и не пускал русского путешественника за границу. После 48 года вообще нельзя было.
К. ЛАРИНА: Как всё знакомо.
С. ЭКШТУТ: И был еще маленький нюанс. Заграничный паспорт стоил 500 рублей. Это фантастическая сумма. Чтобы вы просто представили себе ее масштаб – за эти деньги можно было мужчине зрелых лет, как мы с Андреем Витальевичем, отправиться в Европу, объехать всю Европу в течение 3-4 месяцев, посмотреть все разности, если, конечно, не играть на рулетке в Монте-Карло и не пользоваться услугами, вот тех самых, о которых следующий вопрос.
К. ЛАРИНА: Я назову победителей, которые правильно ответили на вопрос, какого русского писателя чаще всего цитировал Ленин. Салтыкова-Щедрина. 176 раз. Толстого всего 20, а Пушкина и того меньше – всего 14. Хороший был вкус у Владимира Ильича. Салтыков-Щедрин – писатель необходимый.
С. ЭКШТУТ: Он говорил, надо было в «Правде» перепечатывать периодически.
К. ЛАРИНА: ОБЪЯВЛЕНИЕ ПОБЕДИТЕЛЕЙ.
К. ЛАРИНА: Хочу задать следующий вопрос на смс +7-985-970-4545. Как назывался первый русский журнал, посвященный искусству? Сегодня у нас в гостях издательство «Молодая гвардия» – директор-главный редактор Андрей Петров и Семен Экштут, автор книжки «Повседневная жизнь русской интеллигенции от эпохи великих реформ до серебряного века». Как я понимаю, грядущие премьеры – Тютчев в серии ЖЗЛ. Про Тютчева тоже интересно спросить у автора. Это ваш герой?
С. ЭКШТУТ: Да.
К. ЛАРИНА: Расскажите почему.
С. ЭКШТУТ: Я расскажу только один узел из его биографии. Все любят повторять – «умом Россию не понять». А тютчевская поэзия отличалась тем, что стихи всегда написаны по сугубо конкретному поводу. Они обладали удивительной философичностью, силой обобщения, но всегда были привязаны к конкретному поводу. В какой связи появилось вот это «умом Россию не понять»? Федор Иванович Тютчев очень долго обещал своей супруге Эрнестине приехать в Овстуг, это было имение. Эрнестина Федоровна поняла, что такой образ жизни, как они вели в Петербурге, где у мужа была фактически вторая семья с Лелей Денисьевой и трое детей появилось, такой образ жизни очень затратный и нужно поехать в имение, заняться хозяйством. Она поехала. Т.е. декор, он был соблюден. Федор Иванович обещал приехать к законной супруге, продемонстрировать, что у него есть семья, вообще навестить. Не приезжал. Раз не приехал, два не приехал, наконец приезжает.
Он не мог себе представить свое утро без двух вещей. Он мог не обедать несколько дней подряд, забывая, но он не мог себе представить утро без чашечки очень хорошего кофе, сваренного по определенному рецепту, и без иностранных газет. А тут маленький нюанс: в ту пору газеты цензуровались, и даже губернаторы и начальники губерний получали газеты, где были либо вырезаны какие-то сюжеты, либо замазаны черной тушью. А Федор Иванович, как глава ведомства цензуры иностранной, получал это всё без изъятий. Почему он был так популярен в светском обществе? Он ходил по гостиным и рассказывал те новости, о которых другие не имели возможности рассказать. Но об этом мало кто знает. Точно так же, как не знают, что его старший брат был известным русским военным разведчиком, и это многое объясняет.
Так вот Федор Иванович приезжает наконец. А он договорился, что ему эти газеты пришлют. И в первое же утро ему дурно сварили кофе и прислали газеты с вырезами. Вот он и написал: «Умом Россию не понять, Аршином общим не измерить: У ней особенная стать – в Россию можно только верить».
К. ЛАРИНА: Т.е. это совершенно случайная история.
С. ЭКШТУТ: Это по сугубо конкретному поводу.
К. ЛАРИНА: «Когда б вы знали, из какого сора…»
С. ЭКШТУТ: Вот именно. Об этом книга. Точно так же, как старший брат поэта – русский военный разведчик, как тогда называли агент-маршрутник, он ездил по Западной Европе. Причем мне однажды удалось повторить его маршрут. Я увидел, что маршрут пролегал мимо новейших австрийских крепостей. Зачем русскому генеральному штабу нужны были австрийские крепости в Италии, я не рискну сейчас высказывать гипотезу, но факт то, что он проехал, всё это подробно зафиксировал, и разоблачен не был. Похоже, я первый, кто об этом написал.
К. ЛАРИНА: Андрюш, а ты чем дополнишь историю про Тютчева? Ты же уже прочитал книгу.
А. ПЕТРОВ: Она очень отличается от книги о Тютчеве Вадима Валериановича Кожинова (она у нас выходила, переиздавалась).
К. ЛАРИНА: Это совсем другой взгляд.
А. ПЕТРОВ: Книга достаточно известная, историософская, философская. Что касается книги Семена Аркадьевича, в первую очередь подкупает обилие фактов. Тютчева воспринимаешь не как какой-то отвлеченный персонаж, а как человека в быту, с женщинами. Причем книга имеет подзаголовок «Тайный советник и камергер». Но это вовсе не означает, что Федор Иванович… И две супруги, и любовь последняя – там всё это есть, и всё это интересно. Меня еще подкупило, что, в отличие от кожиновской книги, она достаточно компактная, она выходит в малой серии ЖЗЛ. Она интересна с первой до последней страницы. Я сейчас с удовольствием слушаю и пытаюсь представить себя не читавшим книгу, а слушателем «Эхо Москвы». Мне кажется, к Новому году надо ринуться и обязательно ее приобрести. А вообще, Федор Иванович Тютчев – мой любимейший поэт. И немножко грустно… Когда вы процитировали замечательные строки «когда б вы знали, из какого сора…» Иногда вроде даже хочется не знать. Что человеку из космоса пришла эта фраза, а не от того, что кофе сварен не так. Но вместе с тем это же очень интересно и величие этих строк это никак не отменяет.
К. ЛАРИНА: Конечно. Потому что всё равно это озарение. Уже не важно, чем оно обусловлено.
А. ПЕТРОВ: Я просто знаю, особенно по молодости мои, помню, однокашники, сокурсники, иногда возмущение: строки изумительная, любовная лирика… А потом вдруг случайно попадается фотография или портрет той, кому это адресовано. Да чего он на самом деле? Это жизнь. Тем более по фотографиям, по портретам судить нельзя, насколько красивы были женщины того же Федора Ивановича Тютчева.
С. ЭКШТУТ: Портреты там очень хорошие, видно, что красивые, незаурядные.
К. ЛАРИНА: А истории остальных стихотворений столь же случайные?
С. ЭКШТУТ: Это установленный факт, что всегда какие-то случайные обстоятельства.
К. ЛАРИНА: «О как убийственно мы любим» – это же его стихи?
С. ЭКШТУТ: Да. Но я немножко о другом хотел сказать. Как я начал писать эту книгу? Я очутился в Лондоне, в промозглой лондонской гостинице.
А. ПЕТРОВ: Не разведчик ли вы?
С. ЭКШТУТ: Об этом мы поговорим потом, при других обстоятельствах. В холодной гостинице в центре Лондона, без языка – я подчеркиваю. И я увидел величие лондонской столицы. Я иду мимо парламента – и вдруг на меня что-то накатило, я подумал: боже мой, что было у нас в это время и что было у них. Какая-то злоба откуда-то из глубин души. И вот мне захотелось что-то такое сделать нехорошее. И вдруг я увидел, что на заборе крупными русскими буквами написано вот то, что пишут… Но дело не в этом. Я вдруг подумал, что Федор Иванович Тютчев, один из умнейших людей своего времени, ухитрился просмотреть промышленный переворот, который в это время был в Англии. Он с комфортом ездил по железной дороге, но не задумывался, откуда всё это берется. И вот тогда появился первый импульс. Это было почти 10 лет назад.
Вот из этого вырос и Тютчев, из этого выросла и эта книга, и целый ряд других книг. Это был очень сильный импульс. Я помню, как я сидел и писал. А потом была еще очень интересная ситуация в жизни автора. Я уже начал писать книгу о Тютчеве. Накануне Нового года сидел в одной компании. Все говорят: чего ты такой грустный, какой-то ты задумчивый, у тебя что-то произошло? Я говорю, что у меня ничего, но у моего героя Федора Ивановича Тютчева сегодня родился первый внебрачный ребенок, и я как раз об этом написал. Но он-то еще не знает, а я-то знаю, что внебрачных детей будет 6 человек. Вот так я погружался в материал.
К. ЛАРИНА: А почему все-таки такая злоба вас обуяла в тот момент?
С. ЭКШТУТ: Я не могу это объяснить. Чувство злобы мне вообще не свойственно.
К. ЛАРИНА: По отношению к кому, к англичанам?
С. ЭКШТУТ: Приступ какой-то ксенофобии. Я не могу это объяснить, это было нечто темное. Я не стыжусь в этом признаться. Такое было. Я не знаю почему. Эта была минутная вспышка. Может быть, об этом надо было умолчать. Но я не считаю нужным.
А. ПЕТРОВ: Это в связи с парламентом? Я не понял.
С. ЭКШТУТ: Да, я увидел это величественное здание…
К. ЛАРИНА: Когда создавался парламент, когда он уже был, что было у нас. Это, может быть, не злоба, что-то другое.
С. ЭКШТУТ: Какое-то отторжение было в этот момент, которого я стыжусь. Но это со мной было, поэтому я об этом рассказываю.
К. ЛАРИНА: «Мир искусства» – так назывался первый русский журнал, посвященный искусству, в 1899 году выходил. ОБЪЯВЛЕНИЕ ПОБЕДИТЕЛЕЙ. Следующий вопрос. Какой русский поэт-лирик был по совместительству одним из первых фермеров, написавшим руководство по рациональному ведению хозяйства? Дорогой Семен, а вы не пишете художественную прозу?
С. ЭКШТУТ: Нет. Но если ответить кратко, я могу сказать так, что я философ по образованию, историк по своим научным интересам и писатель по манере эти интересы воплощать. Вот эта книжка написала как художественная проза, хотя каждая фраза имеет отсылку к конкретному документу. И я работаю над фразой, чтобы она была музыкальная, звучная, может быть, еще и потому, что я диктую свои книги.
К. ЛАРИНА: Как Лев Толстой?
С. ЭКШТУТ: Лев Толстой говорил так: «Я диктую письма. Диктовать прозу мне совестно».
К. ЛАРИНА: Как здорово. Т.е. ваш первый читатель – это ваш стенографист.
С. ЭКШТУТ: Да. Но у меня хорошие предшественники. Федор Достоевский диктовал.
К. ЛАРИНА: Своей жене.
С. ЭКШТУТ: И Натан Яковлевич Эйдельман. Когда мы с ним познакомились, я ему сказал: «Странное дело, когда я читаю ваши книги, я слышу ваш голос вашими интонациями». Он говорит: «Это потому что я их диктую».
К. ЛАРИНА: А почему такая странная привычка? Вам так легче?
С. ЭКШТУТ: В какой-то момент она выработалась. Я беседую с воображаемым читателем, и мне нужно услышать, что я скажу. Если я говорю полную чушь, то супруга меня одергивает – и этой чуши нет.
К. ЛАРИНА: Тогда еще у меня вопрос по этой книги «Русская интеллигенция от эпохи великих реформ до серебряного века». Ваши любимые герои здесь – это кто?
С. ЭКШТУТ: Они самые разные. Это и Дягилев, это и Тенишева, хотя они абсолютно разные. Это и Дмитрий Алексеевич Милютин, военный министр, человек, очень много сделавший для реформирования русской армии, человек, искоренивший (во всяком случае на время) то, чему посвящен следующий вопрос о безгрешных доходах. Пользуясь случаем, я хочу сказать, что сейчас выйдет 12-й том. Публикуются бумаги Милютина, воспоминания его и дневники. Лариса Георгиевна Захарова, профессор Московского университета, положила несколько лет жизни, фактически несколько десятилетий, ввела в оборот фантастический комплекс материалов. Мы часто жалуемся на то, что в архивы не пускают. А мы не осваиваем то, что опубликовано. Одним из импульсов к написанию этой книги стали воспоминания и дневники Милютина.
К. ЛАРИНА: Так хочется много вопросов задать, но легче уже книжку прочитать. Хочется спросить и про взаимоотношения с церковью и религией в то время у русской интеллигенции.
С. ЭКШТУТ: Были очень сложные, очень противоречивые. Тем не менее, вера в глубине души жила и было понятие греха. Об этом я не пишу в этой книге, но одна звездочка, как бы мы сказали, серебряного века, ей делал предложение сам Гумилев. И он хотел, чтобы они обвенчались. Она отказала ему в этом. А потом сказала, что если бы я была венчанной супругой, я бы его удержала от участия в этом несчастном Таганцевском заговоре. Т.е. к браку было совсем иное отношение, брак все-таки воспринимался как таинство. Я в книге об этом подробно пишу, что это понятие размывалось, исчезало, но до конца оно все-таки не исчезло. Сходить в церковь, обвенчаться тогда и сходить в ЗАГС и даже в церковь сейчас – это две большие разницы, как говорят в Одессе. Были иные отношения у человека с богом. Даже если он бравировал своим безбожием.
К. ЛАРИНА: Афанасий Фет – вот еще один поэт, которого мы сегодня вспоминаем. Поэт, который был по совместительству одним из первых фермеров. ОБЪЯВЛЕНИЕ ПОБЕДИТЕЛЕЙ. Я задам последний вопрос. Что объединяло в светском жаргоне 19 века понятия Магдалина, камелия и горизонталка? Такой хулиганский вопрос, на него тоже отвечайте на смс +7-985-970-4545. Будет два победителя, это мы суперпризы отдадим. Хочу отдать полминутки Андрею, чтобы он сказал нам о грядущих премьерах.
А. ПЕТРОВ: Я всех приглашаю на выставку Non/fiction, которая открывается в среду на будущей неделе. Там будет масса интересных книг, масса интересных мероприятий. «Молодая гвардия» тоже порадует новыми книгами.
К. ЛАРИНА: Расскажи какими.
А. ПЕТРОВ: Во-первых, появится книга Нины Демуровой «Льюис Кэрролл». Эту книгу очень давно мы ждали. Появилось несколько переизданий, которые наши читатели умоляли сделать заново, – книга Василия Голованова о Несторе Махно, еще целый ряд изданий «Повседневной жизни». Помимо книги Семена Экштута «Повседневная жизнь» об интеллигенции, это книга Митрофанова о повседневной жизни губернского города, тоже очень интересная. Приходите, многое увидите. И вы нас чаще приглашайте.
К. ЛАРИНА: Обязательно. Спасибо, Андрей, за замечательного гостя, я просто влюбилась в нашего сегодняшнего героя, с удовольствием книжку прочту. Напомню, это Семен Экштут и книга «Повседневная жизнь русской интеллигенции от эпохи великих реформ до серебряного века». Я повторю вопрос для наших слушателей. Что объединяло в светском жаргоне 19 века понятия Магдалина, камелия и горизонталка? Правильно мыслите, дорогие товарищи. Победителей скажем в следующем часе. А вам огромное спасибо.
С. ЭКШТУТ: Спасибо вам.
На вопрос Интеллигенция в 19 веке помогите пожалуйста заданный автором Ђёма ПаНдА
лучший ответ это «Отцом» российской интеллигенции можно считать Петра I, который создал условия для проникновения в Россию идей западного просвещения. Первоначально производством духовных ценностей занимались в основном выходцы из дворянского сословия. «Первыми типично русскими интеллигентами» Д. С. Лихачев называет дворян-вольнодумцев конца 18 века, таких как Радищев и Новиков. В 19 веке основную массу этой социальной группы стали составлять выходцы уже из недворянских слоев общества («разночинцы»).
Массовое употребление понятия «интеллигенция» в русской культуре началось с 1860-х, когда журналист П. Д. Боборыкин стал употреблять его в массовой прессе. Сам Боборыкин объявил, что заимствовал этот термин из немецкой культуры, где он использовался для обозначения того слоя общества, представители которого занимаются интеллектуальной деятельностью. Объявляя себя «крестным отцом» нового понятия, Боборыкин настаивал на особом смысле, вложенном им в этот термин: он определял интеллигенцию как лиц «высокой умственной и этической культуры», а не как «работников умственного труда». По его мнению, интеллигенция в России – это чисто русский морально-этический феномен. К интеллигенции в этом понимании относятся люди разных профессиональных групп, принадлежащие к разным политическим движениям, но имеющие общую духовно-нравственную основу. Именно с этим особым смыслом слово «интеллигенция» вернулось затем обратно на Запад, где стало считаться специфически русским (intelligentsia).
В русской предреволюционной культуре в трактовке понятия «интеллигенция» критерий занятий умственным трудом отошел на задний план. Главными признаками российского интеллигента стали выступать черты социального мессианства: озабоченность судьбами своего отечества (гражданская ответственность); стремление к социальной критике, к борьбе с тем, что мешает национальному развитию (роль носителя общественной совести); способность нравственно сопереживать «униженным и оскорбленным» (чувство моральной сопричастности). Благодаря группе русских философов «серебряного века», авторов нашумевшего сборника Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции (1909), интеллигенция стала определяться в первую очередь через противопоставление официальной государственной власти. При этом понятия «образованный класс» и «интеллигенция» были частично разведены – не любой образованный человек мог быть отнесен к интеллигенции, а лишь тот, который критиковал «отсталое» правительство. Критическое отношение к царскому правительству предопределило симпатии российской интеллигенции к либеральным и социалистическим идеям.
Продолжение и дополнение, пожалуйста, ищите здесь
ссылка
