Старообрядцы по требованию. Старинные женские головные уборы

Кика (кичка) — древнерусский женский головной убор с рогами, род повойника (сорока — без рогов, кокошник — с высоким передом).

Рогатая кичка. Вторая половина 19 век. Спасский уезд. Тамбовская губ.

Кика представляла собой открытую корону, украшенную жемчугом, бисером и другими драгоценными камнями собой. Собственно, непосредственно кикой назывался не только весь убор, но и его нижняя часть, которая изготавливалась из проклеенного холста. Так как эта часть прикрывала волосы, то другим его наименованием было волосник. Передней части убора с помощью вставок из твёрдых материалов, например бересты, придавалась форма рогов, копытца или лопатки. Сзади надевался бисерный позатыльник, а сверху — нарядная сорока.

Ф.Г. Солнцев.

Раньше костюмы несли смысловую нагрузку - рисунки, узоры, переплетения цветов рассказывали о жизни людей. Костюмы - как тайнопись, как иероглифы, несли в себе зашифрованную информацию: что за человек, откуда и куда он идет, какому сословию принадлежит, чем занимается. Это поверхностный слой информации. Был ещё и глубинный: тайна рождения, тайна бытия. Эти знания передавались с языческих времён из поколения в поколение, выполняли роль оберегов от злых духов.

Прежде всего, рогатая кичка в виде луны показывала связь женщины с языческой Макошью, Великой Богиней Судьбы, которая, как верили древние славяне, воплощала в себе всю силу женской энергии. Женская сила под знаком Луны, мужская под знаком Солнца - так славяне понимали взаимодействие двух энергий - мужской и женской. Самым мощным свойством Макоши являлось, по мнению предков, то, что именно она определяла Судьбу человека. Это Богиня Судьбы, Небесная Пряха. Ей помогают Доля и Недоля. Ношение кички имело не утилитарный смысл, а ритуальный.

Головной убор изменялся в зависимости от возраста и семейного положения женщины. В день свадьбы после священнодействия, когда девушка «превращалась» в женщину, проходил обряд «расплетения косы». Подружки расплетали косу невесте. Они делили волосы пополам и заплетали две косы, укладывая их венчиком на затылке. Семантика обряда показывает, что девушка обрела свою половинку и соединилась с ней для дальнейшего продолжения рода. На неё надевали невысокий головной убор («кичка молодухи») с едва намеченным рогом. После рождения первого ребёнка молодуха, доказав свое плодородие, надевала рогатую кичку или высокий лопатообразный головной убор. Самые длинные рога были на кичке у старейшей женщины рода. Со временем эта традиция была утеряна и свадебные костюмы приобрели высокие «рога».

Впервые «чело кичное» упоминается в документе 1328 года. Кика была атрибутом наряда новобрачной и замужней женщины, так как она, в отличие от девичьего «венца» полностью скрывала волосы. В связи с этим кика стала именоваться «короной замужества». Кики носили преимущественно в Тульской, Рязанской, Калужской, Орловской и других южных губерниях. Возникнув в одной местности, бытуя в другой, тот или иной вид женского головного убора сохранял в названии имя своей родины: например, «кика новгородская» или «торопецкий каблучок».

Кики делались мастерицами, как правило, подолгу; купленные в подарок от мужей — женам, они во всех домах хранились с особым тщанием. Мягкая тулья кики шилась точно по голове ее хозяйки; на тулью крепился жесткий верх разнообразных форм и объемов. В некоторых местах для кик использовали ту же бересту, в иных — проклеенный в несколько слоев холста и бумаги «картон». Все это «сооружение» крылось большим куском плотной материи, которая сшивалась сзади. Иногда ткань на кику накидывалась не гладко, а в виде фестончатой сборки. Впереди на лбу кика украшалась сложноплетеным кружевом, узорным галуном, перламутровыми плашками из речных ракушек, цветными гранеными стеклышками, бусинами. Если в украшении использовалась вышивка — то чаще всего это был растительный орнамент или стилизованные птицы. Любая кика дополнялась жемчужной бахромой или сеткой из жемчуга и перламутровых бус — «поднизью» или «очельем».

Максимов Василий Максимович. Русская крестьянка. 1896

«В некоторых захолустьях еще и в настоящее время можно видеть у крестьянок и горожанок головной убор, похожий на перевернутый кузовок. Иногда он с рогами, сделан из лубка или проклеенного холста, обтянут позументом или тканью яркого цвета, украшен разными вышивками и бисером. У богатых баб я видел даже кики, украшенные дорогими каменьями», — так описывал кику знаток русского быта, этнограф и историк П. Савваитов.

Некрасовские казаки и казачки. В центре женщина в рогатой кичке.

В XIX веке ношение кики стало преследоваться православным духовенством — от крестьянок требовали ношение кокошника. Сохранились документы, из которых следует, что священникам строго предписывалось не допускать женщину в кике не только к причастию, но и в церковь. Запрет действовал на протяжении очень долгого времени вплоть до конца XIX века. В связи с этим к началу XX века ношение головной убор почти повсеместно сменился повойником или платком, кику же лишь изредка можно было встретить в южных областях России. В Воронежской области кичка сохранялась как свадебный наряд до 1950-х годов.

Википедия, статья Н. Пушкаревой, книга Л.В. Каршиновой «Русский народный костюм».

В XVIII веке на территории современной Восточно-Казахстанской области появились поселения русских крестьян-староверов: в Бухтарминской долине они известны под именем «каменщиков» (от местного «камень», так называли каменные, скалистые горы) и в бассейне рек Убы и Ульбы - как «поляки», в память о месте их былого проживания. В силу социальной и конфессиональной близости, а также территориального соседства они имели немало общего в бытовой культуре. Так, традиционный костюм типологически был един, различался деталями кроя и декора, головные уборы крестьянок не были исключением. Праздничный головной убор замужней женщины представлял комплекс с кокошником, в его состав входило четыре элемента, надеваемых последовательно: кичка, позатыльник, кокошник и платок, в будни платок повязывали на шашмуру. В фондовой коллекции старообрядческого костюма хранятся женские головные уборы, приобретенные на территории нашего региона. Помимо коллекции платков (более 200 единиц хранения), это 4 кички, 13 позатыльников, 12 кокошников - всё из «поляцкого» костюма, и шашмуры - 14 единиц хранения, собранные у потомков и «поляков», и «каменщиков».

Кичка - род чепца, она удерживала волосы и являлась каркасом для других частей головного убора. В поляцких деревнях она представляла шапочку, довольно плотно облегавшую голову, основу которой составляет прямая полоса ткани, сшитая кольцом, сверху и снизу собранная на вздержки, сверху затянутые туже, так, чтобы в середине, на макушке, оставалось небольшое отверстие. Это рудимент, оставшийся от старинного типа кичек, у которых верхнее отверстие надевалось на уложенные косы и стягивалось вокруг них шнурочком 1 . Надо лбом вшивался жесткий дугообразный гребень. Все кички из нашей коллекции сшиты из фабричных тканей красного цвета: две из кумача, две из набивного ситца с мелким рисунком. Кичка, сама шапочка, сшита из двух основных деталей: внутренней и внешней части, внутренняя в форме прямоугольника, внешняя - прямоугольник такого же размера, но его верхняя сторона выкроена с выступом, боковые стороны которого прорезаны вглубь примерно на 8 см (см схему кроя). Выступ - для обтяжки тканью гребня, который образуют семь разновеликих валиков (диаметром в приделах от 1,3 до 0,4 см), установленных друг на друга с уменьшением размера вверх. Валики сформированы из туго скрученных лоскутков ткани, в одном случае это домотканый холст, они сшиты, проклеены клейстером, обтянуты тканью выступающей частью заготовки и простежены крупными стежками. Гребню придавалась форма дуги, для лучшей постановки на голове. Нижний край кички (шапочки) надо лбом обшивали кантом, с затылочной стороны два слоя ткани сшивали косыми стежками. Здесь же пришивали плетеный льняной шнурок - его прихватывали отдельными стежками через край на расстоянии примерно 2,5 см друг от друга, в получившиеся петельки вставляли другой шнурок, с его помощью кичку подвязывали к голове. Макушечную сторону собирали борами на прямую нитку и так же обшивали шнурком, и в петельки продевали другой шнурок для стяжки, регулирующей объем кички. Поверх кички с затылочной стороны подвязывали позатыльник.

Все 13 позатыльников нашей коллекции из старых «поляцких» сел. Помимо слова «позатыльник», которое встречается повсеместно, его называют «подзатыльником» и «подкокошником». Все изготовлены в период с конца XIX по 20-е годы XX века, т.е. на излете традиции: в 1920-ых годах молодежь в «поляцких» селах начала отходить от традиционного костюма. Хотя все позатыльники принадлежат к одной традиции, в их форме и декоре есть различия. Так, размер лопасти варьируется в пределах: высота от 16,5 до 12 см, ширина от 18,5 до 25 см, длина шерстяной бахромы от 4 до 6 см. По форме выделяются три разновидности: трапециевидные (6 ед.), прямоугольные (4 ед.) и со скругленными верхними углами (3 ед.). Технология изготовления общая: для лицевой, видимой, стороны использовалась яркая нарядная ткань - ситец, сатин, кашемир, бархат, часто в красных тонах, но встречается и сине-голубая расцветка. Оборотная сторона, невидимая, шилась из лоскута набивного ситца или из кумача. Для придания жесткости использовали проставки: проклеенный клейстером холст, жесткое льняное полотно грубой выработки, картон или сочетание холста и картона. Края позатыльника окантовывали: сверху и по бокам, если он имел скругленные верхние уголки, или только по бокам у прямоугольных и трапециевидных. По нижнему краю крепилась очень плотная, многослойная бахрома, свитая из шерстяных ниток (гаруса), на каждый свитый шнурочек-бахроминку в нижний излом продевали три бисеринки или одну бусинку колотого стекляруса. Для этого брали прозрачный бесцветный или белый бисер. Возможно это отголосок древнего символического изображения капель небесной воды - дождя. Шерстяная бахрома всегда двуцветная, с чередованием равновеликих участков (каждый в пределах 1,5 см) - зелёного и красного, или черного и красного, или синего и красного. У восьми позатыльников эта сама по себе нарядная поднизь по верху закрыта позументной бахромой, нижние края которой не свисают свободно, а зафиксированы поперечной ниткой с поднизанными на нее бисеринками. Мерную позументную бахрому называли «басками», от местного «баский» - красивый. Пышно декорированный нижний край поддерживался декором лопасти, который размещался в нижней ее половине. Встречается декор двух видов - золотое шитье и более простая нашивка из широкой позументной тесьмы. Мы располагаем четырьмя золотошвейными узорами: три на позатыльниках и один на фрагменте. Все выполнены на полосках бархата разных цветов: на зеленом, бордовом, красном и фиолетовом. Золотое шитье - техника сложная, требующая профессиональных навыков. Ею владели немногие, такая работа, как правило, выполнялась на заказ. На позатыльниках из нашей коллекции мастерицы использовали два вида швов: «литой» по карте и «косой ряд». Здесь выполнены ленточные раппортные орнаменты, составленные из простых мотивов. Все они представляют варианты архаической орнаментики. Это шестилучевые крестовидные фигурки с загнутыми концами, вероятно, солярные знаки - катящееся по небосклону солнце. На другом позатыльнике изображена волнистая линия, в ее изломах -дланевидные листы, с антиподальным разворотом. Узор со следующего позатыльника имеет визуальную связь с предыдущим 1 здесь тоже доминирует волнистая линия с растительными изображениями в изломах, но эта линия образуется из сливающихся деталей антропоморфных фигурок, составленных из растительных мотивов: головки - дланевидные листы, руки - изогнутые стебли, кисти рук - пятилепестковые соцветья, ноги - ветвящиеся стебли или корни. Такое сочетание фито- и антропоморфных деталей дает основание соотнести этот мотив с образом Мирового Древа. И последний узор вышит на фрагменте позатыльника - переплетенные попарно ростки-усики, завитые в спиральки. Таким образом, все орнаментальные мотивы, используемые золотошвейками, соотносятся с символикой плодородия. Вышивки дополнены пайетками разных размеров, прикрепленными при помощи бисеринок или канители, в одном случае добавлены маленькие пуговицы.

Вторым вариантом декора позатыльников является нашивка мерной позументной тесьмы, шириной от 4,5 до 6,5 см. Она всегда с одним фестончатым краем, развернутым кверху. И бархатные вставки с золотым шитьем, и позументные нашивки с трех сторон (реже вкруговую) обшивались черным шнурком в перевивке из серебристой канители. Иногда в обрамление добавляли тесьму-вьюнчик.

Крепились позатыльники при помощи завязок, выстроченных из покупной хлопчатобумажной ткани, они пришивались на боковые стороны. Чаще это пара завязок, в одном случае - замкнутая завязка, которая просто надевалась на голову.

Позатыльники бухтарминских кержачек имели иной вид: двойная тканевая полоска шириной 6-7 см и длиной около 20 см украшалась по нижним углам бисерными кистями, длиной до 10 см. В фондах нашего музея нет таких позатыльников, но еще в 1980-ых годах о них помнили пожилые кержачки.

В коллекции музея хранится 12 кокошников, все «поляцкие». Время их изготовления укладывается в период с 1890-х по 1910-ые годы. Позднее их перестали изготавливать, так как "мода" изменилась. Кокошники, как и позатыльники, - это видимые части головного убора, поэтому они шились из дорогих нарядных тканей и богато декорировались. Крой и технология пошива «поляцкого» кокошника довольно просты. Он состоит из двух основных деталей: надлобной и теменной частей. Теменная часть выкраивается из равностороннего лоскута (примерно 30x30 см), верхняя половина которого срезается по плавной округлой линии, нижняя линия обычно проходила по кромочной части ткани, это позволяло в дальнейшем ее не обрабатывать. Таких заготовок делали две - для лицевой и изнаночной сторон, т.е. из нарядной дорогой ткани и подкладочной, попроще, чаще из ситца. Лицевая сторона садилась на подкладку (обе сшивались по изнанке и выворачивались). Затем по боковым сторонам набирали боры на прямую нитку с шириной стежка от 0,5 до 1,0 см. Порой боры не делали внизу теменной часть -оставляя «хвостик» длиной от 6 до 1,5 см. Надлобная часть, в отличие от теменной, всегда жесткая. Для ее изготовления необходимо было подготовить основу, для этого брали плотный картон. В более раннее времена, вероятно, использовали льняное полотно грубой выделки, дополнительно пропитанное клейстером. Картонную проставку вырезали в форме дуги, которая должна была идеально совпадать с формой гребня на кичке. Такой формы выкраивали две детали - для лицевой и изнаночной стороны, из нарядной и подкладочной тканей. Как и теменную часть, сшивали, выворачивали, вставляли жесткую основу, промазанную клейстером, плотно проклеивали. Перед тем как собрать воедино обе заготовки на теменной части по линии овального среза между двумя наборенными сторонами прокладывали нитку и немного стягивали ее, т.е. «припосаживали». Это позволяло соединить с надлобной частью, допуская некоторый объем, так, чтобы теменная часть в итоге приобрела небольшую выпуклость (в сшитом виде они должны располагаться под углом примерно 90°). Сшивали обе части с изнаночной стороны: «припосаженную» верхнюю сторону теменной с верхней кромкой надлобной части, а боры пришивали к ее боковым сторонам. Украшением кокошника прежде всего служила сама ткань, из которой изготавливали лицевую сторону - бархат, парча, шелковый жаккард. Последний всегда с крупным рисунком. Парча и ткани с шелковым жаккардовым узором сами по себе нарядны и не требовали дополнительного декора теменной части. Обычно такие кокошники шили в небогатых семьях. В нашей коллекции четыре кокошника, украшенных золотым шитьем по бархату. Здесь, как и на позатыпьниках, два вида швов: «литой» по карте и «косой ряд». Мастерицы дополняли золотую вышивку пайетками и деталями узоров, вышитых полихромными ворсированными нитями. Во всех четырех случаях воспроизведен растительный орнамент, сопряженный с идеей Мирового Древа.

Надлобная часть кокошника украшалась нашивками и: позумента. Использовали тесьму разной ширины - от 1 см до 4 см. Узкая тесьма - ровная с обеих сторон, широкая - с одним фестончатым краем.

Последней деталью убора был платок, его складывали полосой и повязывали вкруг головы - под кокошником и над линией декора позатыльника. Видов повязки было несколько, варьировались сами способы укладки платка и расположение его концов в уборе: оба или один обвивали вокруг головы, или спускали вдоль спины. Впрочем, так же повязывали головы и девки (только платок надевали непосредственно на волосы, оставляя открытым темя). Можно сказать, что девичий головной убор входил в женский как составная часть.

До начала XX века кокошники носили и «полячки», и бухтарминские староверки. Интересно, что традиционный костюм в целом дольше сохранялся на Бухтарме, там и в 1930-ых годах еще повсеместно носили сарафаны с бореными рубахами, но головной убор с кокошником к 1920-ым годам был утрачен, уже в 1927 году Е.Блонмквист и Н.Гринкова их не нашли. А вот «полячки» к 1920-ым годам, почти полностью перешедшие на «городские» парочки, кокошники, хотя бы в сундуках, еще сохраняли. Отказ от кокошника

не означал, что староверки вопреки традиции обнажили головы, у них остался головной убор с шашмурой.

Шашмура была основой повседневного и праздничного головного убора замужних женщин. Без нее нельзя было не только появляться на людях, но даже дома волосы всегда должны были быть закрыты этим головным убором, который, в свою очередь, покрывался платком. Только самым древним старушкам позволительно было появляться «космачом», т.е. в одной шашмуре, но не дальше собственного двора.

В нашей коллекции 14 шашмур, датируемых от 1900-х до начала 2000-х годов. Большая их часть сшита из покупных хлопчатобумажных тканей, две - из льняного полотна домашней выработки. Выделяются три типа кроя. Первый тип представлен одним экземпляром (КП-7-16391), который был изготовлен в с. Бобровка (район проживания «поляков») в начале XX века. Сдатчик назвал его «тепчиком». Простой крой здесь сочетается с довольно замысловатой сборкой. Шашмура сшита из отрезка холста, выкроенного в форме буквы «П». Для формирования очелья служат выступы, оставленные по краям: по 7 см шириной и 12 см глубиной, центральная часть - 12x22 см - вырезана. Эти выступы соединены встык передними краями (см на схеме «7 см»), излишки ткани на основном полотнище уложены в нерегулярные складки, и пришиты к внутренним краям выступов («12 см»). С изнанки очелье подшито полосой белого сатина. Задняя часть полотнища, за исключением отступов по краям («5 см»), уложена глубокими складками, отступы развернуты по отношению к складкам под прямым углом. Образовавшийся проем закрыт двойной прямоугольной вставкой из белого ситца. По низу заложена кулиска, по краям которой пришиты шнурки и продеты в нее во встречном направлении для регулировки объема.

Второй тип шашмур практически повторяет крой кички, только вместо высокого жесткого гребня пришит маленький валик. Как и у кички, у этой шашмуры есть отверстие на затылочной части. У нас это единственный экземпляр, она была сшита в 1930-ых годах в селе Черемшанка (ГИК-9-2158). Такие шашмуры носили уймонские староверки. Там бытовало поверье, что отверстие на макушке имеет особое значение - считалось, когда умрешь и попадешь на Страшный суд, то волосы на голове от ужаса станут дыбом и снимут шашмуру, а если в ней есть отверстие, то волосы вылезут в него, а шашмура останется на голове 2 . Н.И.Шитова, автор монографин «Традиционная одежда уймонских старообрядцев», подчеркивает, что шашмуры с открытой макушкой более архаичны, определяет их как шлыкообразные 3 .

Остальные 12 шашмур коллекции имеют общий тип кроя. Они сшиты из двух основных деталей: очелья и теменной части. Очелье -полоска ткани, сложенная вдвое, место сгиба немного припосажено и окантовано вдвое сложенной узкой полоской, концы которой намного длиннее и переходят в вытачные шнуры - завязки. Сверху очелья вшит валик - «кишка». Кишка представляла собой круглый жгут, толщиной в диаметре от 1 до 0,5 см, её шили из ткани, закатывая туда шерсть (козью, маралью), но чаще скручивали из лоскутов. Теменная часть выкраивалась в форме квадрата со скругленными верхними углами. Боковые края и верх укладывали складками и подшиты к очелью. Нижний край подворачивали и прошивали кулиской, в, которую во встречном направлении продевали завязки, потянув за них, можно отрегулировать объем шашмуры по размеру головы. Разнятся такие шашмуры незначительными деталями: у одной (ГИК-18-5718) у теменной части боковые стороны не параллельны, а немного сужаются книзу, две имеют завязки, замкнутые кольцом (ГИК-4-835 и ГИК-21-7170), на двух (ГИК-8-1646 и НВ-9-7329) завязки заменены эластичной тесьмой (бельевой резинкой), вставленной в кулиску на теменной части.

100-150 лет назад кержачки носили шашмуры с толстыми «кишками» -до 4,5 см. Шашмура с почти пятисантиметровой кишкой была приобретена А.Н.Белослюдовым в д.Быково, где он побывал в 1914 г. Такие шашмуры называли «рогатыми» 4 . Позднее крестьянская мода изменилась. В 1993 г. в том же селе Быково

Сосновская П.П., 1912 г.р., уточнила, что во времена ее детства шашмуры с толстыми кишками носили только древние старухи, молодые бабы шили их шириной в мизинчик.

Этот вид головного убора у старообрядок продолжает бытовать и поныне, правда, не как прежде, для повседневной носки. Теперь шашмуры надевают только на моленье, т.е. здесь проявилась закономерность: повседневная одежда более ранних эпох позднее становится ритуальной, приобретает статус обрядовой. В 2007 году в г. Зыряновске мы еще раз убедились в верности этого. Встречаясь с женщинами-староверками, мы спрашивали и об их головных уборах, многие уверяли, что надевают шашмуру с молельным костюмом, а Огнева Александра Агаповна (1936 г.р.), жительница с. Парыгино, Зыряновского района согласилась показать, как это делается.

Сноски:

1. Зеленин Д.. Женские головные уборы восточных (русских) славян. http://diderix.petergen.com/plz-slavia.htm

2. Кучуганова Р.П. Уймонские староверы. - Новосибирск, 2000. - С.62.

3. Шитова НИ. Традиционная одежда уймонских старообрядцев - Горно-Алтайск. 2005. - С.62.

4. Русакова Л.М., Фурсова ЕФ Одежда бухтарминских крестьянок (XIX- начало XX в.). /Общественный быт и культура русского население Сибири (XVIII- начало XX в.). -Новосибирск. 1983.-С.97-98.

Шарабарина Т.Г.

Восточно-Казахстанский архитектурно-этнографический

и природно-ландшафтный музей-заповедник,

г. Усть-Каменогорск, Казахстан

Поэтапное надевание головного убора: кичка, позатыльник, кокошник и платок

---

Крой кички

---

Золотошвейные узоры на позатыльниках

Теменная часть кокошника. Золотое шитье. Узор – Мировое Древо

---

Шашмура –«тепчик» из с. Бобровка

---

Схема кроя и сборки шашмуры из с. Бобровка

---

Огнева А.А., староверка из с. Парыгино, показывает, как надевает шашмуару с платоком

Скажу сразу, что меня лично не интересует ни магометанская, ни жидовская (в хорошем смысле этого слова)) ни наша, православная старообрядческая традиционная одежда . Я о ней не пишу и её не читаю, а ношу. Надеваю я кафтан или рубаху с поясом исключительно во время молитвы, да и то не всегда. Но меня по-настоящему достали разные злобные и невежественные «люльки» (от имени Александра Люльки – миссионера РПЦ, адепта секты сысоевцев). Упомянутый миссионер как-то даже договорился до «старообрядческих пейсов». Поэтому я решил подготовить краткий курс "хиджабоведения и кафтанистики", чтобы подобные вруны не дурили людям голову.

«Люльки» очень любят трындеть, что, дескать, староверческая традиционная одежда, мусульманский хиджаб и еврейский костюм – это одно и то же . Мол, все «фарисеи и обрядоверы» считают, что ношение такой одежды приблизит их к Богу. Между тем говорить и писать такое даже без учёта традиции православных старообрядцев – неверно: уже в иудаизме и исламе одеянию придается несколько различное значение. В свою очередь, у староверов традиционное платье называется «одеждой для молитвы» и вызвано особенностями богослужебной практики.

Общими для указанных религий (христианства, ислама и иудаизма) являются заповеди о ношении бороды и покрытых головах у женщин. Это – в полном смысле слова вероучительные установления.

Христианам и иудеям Бог запрещает даже подстригать бороду и очень коротко стричь голову : «Не стригите головы вашей кругом, и не порти края бороды твоей» (цитирую по синодальной Библии, книга Левит 19:27). В исламе же носить бороду обязаны только сунниты (то есть мусульмане, признающие Сунну, свод изречений «пророка» Магомета). Сунниты здесь следуют заповеди основателя своей религии, заявившего: «Аллах проклял мужчин, уподобляющихся женщинам». Поскольку же про то, стричь бороду или нет и как именно «пророк» ничего не сказал, то каждый магометанин тут выбирает близкую его сердцу или школе моду. Так, например, салафитов (или ваххабитов) обычно узнают по отсутствию усов при длинной нестриженой бороде.

Иудеи же довели Господню заповедь о бороде и волосах до смешного абсурда. Я говорю про обычай носить пейсы (длинные неподстриженные пряди волос на висках). Дело в том, что вышеуказанный «запрет коротких стрижек» в книге Левит на иврите буквально звучит как запрет брить виски. Хотя по заповеди достаточна любая длина волос, кроме очень короткой, «ортодоксы», чтобы выделиться из «массы», носят локоны. Длина пейсов зависит от традиции общины или местности.

«Кицур Шулхан-Арух» (символическая книга иудаизма – что-то вроде краткого курса «Талмуда») прямо признает, что основной смысл традиционной одежды и прически евреев – отличие от «гоим» (неевреев) : «не следуют обычаям неевреев и не страются походить на них ни в одежде, ни в прическе…» Обычаи ношения пейсов, штраймл или кипы (ермолки) и, тем более, лапсердака (еврейского кафтана) не предписаны никакими религиозными или символическими книгами иудаизма. Перечисленные виды одежды также не являются обязательными во время молитвы - так, еврею предписано молиться с покрытой головой, однако нигде не сказано, что его голова должна быть накрыта именно кипой. Тем не менее, в иудаизме сохранился с ветхозаветных времен аналог православной старообрядческой одежды для молитвы, но об этом – ниже.

Кстати, ношение замужней женщиной покрывала (плата или платка, позднее - парика) в иудаизме также регламентируется обычаем, а не Законом Божиим, хотя иудейки молятся с покрытыми головами. Однако даже благочестивое предание остается преданием, и отнюдь не священным: в Ветхом Завете есть упоминание обычая, но заповеди – нет. Не то в христианстве. Новый Завет, который является сводом богооткровенных книг, устами св. апостола Павла прямо предписывает женщинам покрывать голову в храме (как мужчинам - снимать головной убор): «…всякая жена, молящая или пророчествующая с открытою головою, постыжает свою голову, ибо это то же, как если бы она была обритая; ибо, если жена не хочет покрываться, пусть и стрижется; а если жене стыдно быть остриженной или обритой, пусть покрывается» (1 Кор).

В исламе вопросами моды озабочен «аллах», от лица которого написан Коран. Особенно моды женской. Она также регламентируется шариатом – сводом мусульманских законов. В отличие от иудеек и христианок мусульманки обязаны носить хиджаб всегда и везде – главным образом из соображений безопасности и… отличия от немусульманок. Мужчина также обязан носить установленное шариатом для правоверных платье только ради того, чтобы отличаться внешне от кафиров (язычников) или людей Книги (иудеев и христиан).

«Скажи женам своим, и дочерям своим, и женщинам верующих, чтобы они плотно опускали нa себя свои верхние покрывала. Так лучше, дабы могли они быть отличены… И не подвергались оскорблению» (Сура 33, аят 59). «Скажи верующим женщинам, чтобы они опускали свои взоры и оберегали свои половые органы. Пусть они не выставляют напоказ своих прекрас, за исключением тех, которые видны, и пусть прикрывают своими покрывалами вырез на груди и не показывают своей красы никому, кроме своих мужей, или своих отцов, или своих свекров, или своих сыновей, или сыновей своих мужей, или своих братьев, или сыновей своих братьев, или сыновей своих сестер, или своих женщин, или невольниц, которыми овладели их десницы, или слуг из числа мужчин, лишённых вожделения, или детей, которые не постигли наготы женщин; и пусть они не стучат своими ногами, давая знать об украшениях, которые они скрывают. О верующие! Обращайтесь к Аллаху с покаянием все вместе, - быть может, вы преуспеете». (Сура 24 «Свет», Аят 31)

У мусульман, мусульманок и иудеек нет какой-либо специальной одежды для молитвы. В нехристианских авраамических религиях такие одеяния установлены только для мужчин-иудеев. Это талит (четырехугольное покрывало), украшенный цицит или цицес (кисточками или сплетёнными пучками нитей на углах). «В наше время вышло из обыкновения носить такую одежду, но чтобы исполнить эту заповедь Торы, мы носим т. н. „малый талит“, а перед молитвой „Шахарит“ облачаемся в „большой талит“» ("Кицур Шулхан-Арух", "Законы цицит"). Впрочем, женщинам носить цицит не запрещается, однако традиционно кисточки на покрывале носят только мужчины.

В любом случае - строго установленных богослужебных облачений нет ни у мусульман, ни у иудеев. Этот факт, видимо, связан с тем, что ни мечеть, ни синагога не считаются местами мистического присутствия Бога в этих религиях. У иудеев местом обитания Шехины считался Иеросалимский храм, разрушенный римлянами тысячелетия назад.

Не то в православном христианстве, где каждый храм считается Скинией Всевышнего. Православные старообрядцы свято соблюдают Господни заповеди о Скинии Завета - ни в один наш храм иноверец не войдет дальше притвора (почему здесь невозможны вещи, вроде плясок на амвоне ; разве что нарушители убьют всех находящихся в храме христиан). Епископ, священник или диакон, теоретически, может совершать богослужение и в мiрской одежде, однако только в чрезвычайных обстоятельствах. Певчие, а также любые другие церковнослужители, теоретически, также могут не надевать сарафан или кафтан ("забыл", "денег нет"), но такие вещи могут быть лишь терпимы, и то недолго.

Но вот без платка, заколотого у подбородка (обязательно заколотого, а не завязанного) прихожанку дальше притвора не пустят (точнее - она сама не пойдет) : покрывать голову требует Новый Завет, а покрывать именно платком, заколотым "по-старообрядчески" - благочестивый обычай. Сарафан для прихожанки, как и лестовка в руках (разновидность четок) не обязательны; главное, чтобы не было коротких рукавов, декольте, открытого живота, а юбка чтобы была ниже колен. Обувь на высоких каблуках нежелательна, но наши привратники, в отличие от многих других в Москве, снисходительны к молодым и красивым барышням:) Но не слишком - бабу в джинсах, намотавшую на бедра какой-нибудь павлопосадский платок или хламиду, в церковь не пустят. Сильно накрашенную впустят, но уже в храме ей наверняка скажет пару "добрых" слов кто-нибудь из старушек:)

Мужчина может облачаться в кафтан или русскую рубашку с поясом в том случае, если он является или чувствует себя участником богослужения. Во всяком случае, постоянные прихожане, особенно те, кто приходит в храм к началу службы, стараются приобрести кафтан, пояс и лестовку. Пояс стараются надевать даже те, кто кафтана или русской рубахи не имеет ; во время богослужений я часто наслаждаюсь смешным видом серьезных мужчин в европейских рубашках навыпуск, перетянутых молитвенными поясами))) Впрочем, эта деталь костюма установлена обычаем и обязательной не является . Как, собственно, и вся молитвенная одежда - если вы не стоите на амвоне и не входите в алтарь во время службы . Недопустимы шорты и рубашки с глубоким вырезом или коротким рукавом, а также вещи, "украшенные" непотребными орнаментами или надписями. Как и все, сделанное ради эпатажа - с крашеными волосами, пирсингом или босых в храм не пустят.

Считается, что домашнее правило нужно читать так же облачаясь в одежду для молитвы . Впрочем, это уже во власти хозяина дома. Ношение (умственно и духовно нормальными) православными старообрядцами "спецодежды" вне домов или храмов наблюдается только во время крестных ходов , которые, если кто помнит, являются формой богослужения. В быту русское ("християнское") платье надевать не обязательно даже тем жителям разбросанных по мiру староверческих деревень, которые его сохранили (староверы - не амиши). Впрочем, у нас, как и у никониан, хватает идиотов - ряженых "казаков" и прочих кафтанников, теток в чепчиках и огромных платках. Но фрики, слава Богу, не в большинстве.

В любом случае, у православных староверов нет ни заповедей, ни обычаев, устанавливающих необходимость ношения неких предметов ради отличия от всех прочих, как у иудеев и мусульман . Следовательно, сравнения с мусульманским хиджабом и одеждой традиционных евреев некорректны. Молитвенная одежда православных староверов имеет то же происхождение и применение, что и облачение православного духовенства. Просто у нас, в отличие от никониан (новообрядцев) и прочих католиков в богослужении участвуют и все мiряне, присутствующие в храме. Ну или, по крайней мере, большинство мiрян)))

В 20 - 30-х гг. XX в. в Северной, а затем в Цен­тральной, Южной и Юго-Восточной частях Ал­тайского округа интенсивно протекали процес­сы дальнейшей трансформации головных убо­ров. У кержачек и сибирячек обручок в сашмурах и повойниках стал совсем узким, а порой пред­ставлял собой лишь стеганую полоску из 2 - 3-х слоев ткани. Распространились чепцы, расши­тые кружевами, бусами, блестками, которые прикреплялись к голове шпильками (отсюданаколки). Их шили из куска ткани овальной формы, присобранной на прямую полоску, в шов соединения которых вставляли матерчатый жгу­тик-рубчик. Наколки надевали без платка мо­лодые женщины по праздникам и по поводу при­сутствия на свадьбе (рис. 89, 90). Как уже отме­чалось, появились и упрощенные для данной местности уборы - из одного-двух повязывавших­ся на голове покупных платков, которые при этом складывались по диагонали с угла на угол.

Девушки и разведенные женщины, которые но­сили только один платок, завязывали узел под подбородком. Замужние женщины при выпол­нении работ также, как и девушки, надевали один платок, но завязывали его узлом на затыл­ке; в праздничном и обрядовом костюме носи­ли два платка, нижний из которых подвязыва­ли на затылке, а верхний спереди, под подбо­родком.

У "полячек" Южного и Центрального Алтая в конце XIX - начале XX вв. под влиянием кержа­чек "рогатые" кички вытеснялись сашмурами, которые к 20 - 30-м гг. XX в. прочно заняли мес­то в повседневном костюме. Но, однако, уборы из двух платков, наколки даже к 30-м гг. не по­лучили здесь большого распространения, а в не­которых местах потомки "полячек" не носили их и в более позднее время. Еще до настоящего дня в различных районах Верхнего Приобья живут пожилые женщины, на голове у которых можно увидеть сашмуры с неширокими обручами, а в сундуках найти кички.

Литература к главе "Женская одежда". Рубахи.

1. Фурсова Е.Ф. Поликовые рубахи крестьянок Южного Алтая второй половины XIX - начала XX вв. // Куль­турно-бытовые процессы у русских Сибири XVIII - начала XX вв.- Новосибирск, 1985.- С. 199.

2. Она же. Женская погребальная одежда у русского населения Алтая // Традиции и инновации в быту и культуре народов Сибири.- Новосибирск, 1983.- С. 73 - 87.

3. Соболев М.Н. Русский Алтай. Из путешествия на Алтай в 1895 г. // Землеведение.- 1896.- Т. III.- Кн. Ill -IV.- С. 60; Новоселов А.Е. У старообрядцев Алтая // Беловодье.- Иркутск, 1981.- С. 394.

4. Гринкова Н.П. Однодворческая одежда Коротоякского уезда Воронежской губернии (Из материалов Юго -Восточной экспедиции ГАИМК) // Изв. Ленинградского гос. пед. ин-та им. А.И. Герцена.- 1928.-Вып. I.- С. 152.

5. АГО, р. 27, о. 1, N 18, л. 132; Чижикова Л.Н. Традиционная женская одежда русских по материалам Нижнедевицкого района Воронежской области // ПИИЭ. 1980 - 1981.- М., 1984.- С. 14; Бшецька В.Украшськ! сорочки, ix типи, еволюпдя и орнаментавдя // Матер1яли до етнологи и антропологи Ет-нограф1чна комкпя наукового т-ва 1м. Шевченка у Львов!.- Льв1в, 1929.- Т. XXI - XXII.- Ч. 1.- С. 53.

6. Щербик Г.А. Коллекция крестьянской одежды в фондах Восточно-Казахстанского историко-краеведчес-кого музея // Культурно-бытовые процессы у русских Сибири XVIII - начала XX вв.- Новосибирск, 1985.- С. 219.

«Ну-ка, Надя, давай покажем, как играют на ложках!» - говорит Галина Павловна. Надя, ее внучка, послушно садится на стул, расправляет складки сарафана и кивает в знак готовности. Семья Фадеевых из села Большой Куналей специально для меня исполняет песню «Ах вы, сени, мои сени».

Надя виртуозно владеет инструментом - быстро и ритмично бьет ложками о ладонь, делая выпады по плечам и ногам. Людмила, ее мама, не менее виртуозно охает на самых разудалых тактах. Основную партию исполняет Галина Павловна, у нее глубокий и сильный голос. Все, что я знала о русской песне с детства - от беспросветного советского телевидения с его любовью ко всему народному и от детсадовских воспитательниц с их обязательной программой эстетического развития, - оказалось правдой. Довольно неожиданной, учитывая, как далеко я заехала в поисках настоящего, а не телевизионного фольклора.

Большой Куналей - старообрядческое село из тех, что возникли в Забайкалье в 1760-е годы. При Екатерине II из восточной части Польши были изгнаны и отправлены в Сибирь прятавшиеся от российской власти раскольники. Под конвоем казаков староверы многие годы двигались на восток и расселились по Алтаю, Хакасии, Забайкалью, дойдя до Амура. Тех, кто остановился и до сих пор живет в районе Улан-Удэ и Читы, прозвали семейскими (одна из версий - потому что мигрировали и расселялись целыми семьями).

Пока я судорожно соображаю, как себя вести, песня заканчивается и Галина Павловна начинает экскурс в историю. С «Сенями», рассказывает, встречали у ворот гостей на свадьбу, только били не в ложки, а половником по снятой с печи заслонке, чтобы всему селу было слышно. Так, прибыв к истокам телевизионных штампов, я с удивлением обнаруживаю, что песня про сени не была придумана специально, чтобы морочить голову, она действительно была важной частью традиционного уклада. Тем временем Галина Павловна командует петь дальше - о курочке, о ягоде -малине, шуточно-плясовую «Бока мои, бока». К каторжной песне «Осыпаются листья осенние» я уже поборола неловкость и реагирую как опытный слушатель: посетовав на судьбу главного героя, которая почти всегда незавидна, расспрашиваю, насколько песня старинная и в какой ситуации исполнялась. В общем, сносно играю роль туриста, для которого три поколения семьи Фадеевых профессионально играют роль семейских староверов.

Мама Галины Павловны умерла десять лет назад и была настоящей староверкой. Сама Галина Павловна всю жизнь заведовала сельским клубом и в 1980-е годы руководила большекуналейским фольклорным ансамблем, который успешно гастролировал по Америке и Европе. Людмила работает в одной туристической фирме в Улан-Удэ. Ее младшая Надя оказалась дома случайно - она с восьмого класса живет за границей, сейчас учится на менеджера по туризму в Голландии. Старшая дочь Наташа недавно вышла замуж и уехала в Израиль. Все они считают себя семейскими, хотя и оговариваются - «мы хранители, а не носители традиции». В отличие от многих других семейских, давно потерявших связь с родовыми привычками, Фадеевы научились конвертировать эти привычки в эксклюзивное туристическое предложение.

«Готовились к смерти заранее, лет с сорока: долбили домовину, смеретной одеждой запасались. Положено было покойника в пелену заворачивать и тесьмой обвязывать, - перехватывает Людмила роль ведущей. - Я бабушке три раза чемодан перебирала. Она увидит новую ткань: «Ой, бравый материал, купи-ка ты мне его на пелену». Ей то одна ткань понравится, то другая. Приходилось покупать. И тесьмы метров десять ей купила. Сейчас-то я понимаю, что так и должно быть». Я немного завидую староверам, вся жизнь которых была расписана по обрядам.

«А на гроб положено было атлас класть, - продолжает Людмила, осведомившись, не пугает ли меня такая тема. - Придут с похорон и обсуждают: «У них-то плохой был атлас, а вот у тех-то браво хоронили». Ну семейские, что тут поделаешь!» Последнее замечание у всех троих вызывает бурный смех, как будто они и сами ничего не могут поделать со своим семейским происхождением. «И главное - как голосили! Так нигде не голосили, как в Куналее. Похороны считались бравыми, если все ревели». Моя хозяйка смягчает, пришепетывает, и у нее получается «вще ревели»: изображая односельчан, Людмила без предупреждения переходит на семейский говор с его характерными словами и произношением. Как и другие составляющие культуры старообрядцев, он частично сохранился с допетровских времен, частично впитал польский, чуть изменился за время жизни рядом с сибирскими старожилами и бурятами и сегодня оказался на грани исчезновения. Видно, что семейский говор служит Фадеевым для «внутренних» целей: на нем говорят тогда, когда хочется связать снова разъехавшуюся по всему миру семью, почувствовать себя семейскими. В разговоре с чужими у них хорошо поставленная русская речь.

В разгар веселья за окном прыгает корова. Проследив мой взгляд, Людмила говорит: «А, коровы? Да они у нас тоже семейские!» - и вызывает новый приступ смеха у присутствующих. Настоящий семейский не пропустит повода посмеяться над своей семейскостью. Людмила с Галиной Павловной уходят в кухню, откуда иногда слышны возгласы: «Мама, орешник у вас где? А колбасу достали?» Людмила называет маму на «вы», Надя Людмилу - на «ты».

Садимся за стол. На столе «ничего покуп ного, кроме водки»: своя свинина с картошкой, самодельная колбаса, маслята, блины с земляникой. Галина Павловна рассказывает, как впервые по пробовала сахар в 1954-м. «Моей бабушки сватья, бабушка Ненила, позвала нас в гости. Блюдец не было, она достает сумочку и горстью раздает гостям. Я маленькая, мне тоже охота. Бабушка разделила кучку и мне отодвинула». Настоящих сладостей до 1950-х не ели. В качестве лакомства ели толокно - толченую и запеченную в печке муку с солью («Верх совершенства!» - говорит Людмила), солодуху - сладкую похлебку из пророщенной пшеницы с мукой («Это очень вкусно, даже я успела попробовать», - говорит Надя), соломать - ту же муку, заваренную с водой и обжаренную в масле. В лес ходили за саранками - сладковатыми луковицами лилий, а в огородах поздней осенью срывали бульбешки - ягоды, которые образуются на стебле картофеля. «Они же ядовитые!» - вскрикиваю я. «А у нас иммунитет,- говорит Людмила, и все смеются. - Ничего слаже бульбешек мы и не ели».

Фадеевы хорошо понимают, что нужно типичному туристу, приехавшему с запада, а значит, наверняка потерявшему связь с почвой и корнями. Людмила опубликовала в интернете объявление: «Вы побываете в гостях у семьи староверов, сохранившей всю подлинность и самобытность культуры своих предков». Мол, будем рады, приезжайте. Так я к ним и попала. Никакого прайс-листа, разумеется, цена оговаривается по телефону. Местные турфирмы тоже предлагают клиентам посетить семейские деревни, потихоньку раскручивая вариант «домашнего» туризма. Погружение в семейский быт - его главный козырь. И я рада узнать всю правду про сладкие бульбешки, хотя турист-то я не настоящий, у меня совсем другие задачи: меня интересует костюм семейских.

Сбривая бороды и укорачивая платья на европейский манер, Петр I специальным указом предписал «раскольщикам» оставаться в старой одежде, чтобы можно было сразу вычислить противников реформ. Следующие триста с лишним лет староверы, где бы они ни находились, усиленно ограждали себя от чужого влияния. От приютивших их в XVII веке поляков, от соседей XVIII-XIX веков - бурят и даже от всепроникающей советской власти еще столетием позже. Этнографы, посещавшие местных жителей всего лет пятнадцать назад, рассказывают об огромных янтарях, которые, по преданию, хранили с допетровских времен. О строгих запретах на табак и алкоголь. О том, как семейские угощали гостей из отдельной посуды и старались избежать прививок («антихристова печать»). О том, как верили в магию вещей («без колечка корову грех доить»). И о том, что чуть ли не в каждом доме хранился сундук со старинной одеждой - семейским костюмом. Сами семейские любят говорить, что их одежда и есть тот настоящий русский костюм, который «на Западе» (в европейской части России) сначала испортился, а потом и вовсе исчез. Для них вообще допетровское и значит настоящее. Мне как раз интересно, как выглядит настоящий русский костюм, переживший и Петра Великого, и СССР, и глобализацию.

Принято думать, что в традиционной одежде никакого китча быть не может - мол, древность канона гарантирует продуманные детали и гармоничные цветовые сочетания. А глянешь на феерический костюм семейских, кажется, что они намеренно собрали и довели до абсурда самые расхожие клише о разлюли малине с балалайкой и бабой на чайнике. Такое нарочитое смешение цветов и фактур придумать трудно.

Любой начинающий дизайнер знает классические правила сочетания цветов и следит, чтобы цвет непременно повторялся в разных элементах одежды. У семейских все принципы обратные: цвет повторяться не должен и чем больше цветов, тем «бравее». На шелковую рубаху яркого цвета надевается пестрый сарафан с нашитыми на него атласными лентами трех других цветов. Затем шелковый фартук пятого цвета, тоже с лентами. Поверх всего можно накинуть разноцветный платок-атлас. На голову замужняя женщина непременно надевала специальную шапочку с небольшим рогом спереди - кичку. А поверх кички наматывала еще один платок с пришитыми к нему бусинами и искусственными цветами.

Семья Фадеевых готова показать все, что накопилось за 150 лет в их сундуках. На Галине Павловне самый представительный ансамбль: ярко-розовая рубаха, черный сарафан в красных розах, зеленый фартук с лентами, на голове кичка, обвязанная оранжево-фиолетовым платком и украшенная блестящими бусинами и цветами. Вместо традиционной запонки у ворота большая блестящая брошка а-ля «Черкизон». И конечно, янтари. Двухсотлетние, помутневшие, они тянут килограмма на полтора. «Вам, наверное, очень тяжело, - говорю я, показывая на ожерелье. - Может, снимете?» - «Да ничего, - отвечает она и неожиданно поясняет, - раньше с непривычки было тяжело, а теперь я их часто надеваю».

Я поражаюсь размерам украшений, но Галина Павловна меня успокаивает: «Такие большие ожерелья были только у богатых семей, а бедные весь год работали, чтобы маленькую янтаречку купить. У нас тут много базедовой болезни было, и на девочек старались с младенчества надевать янтарь. Чтобы щитовидка здоровая была». На место традиционных суеверий в XX веке пришли сложные медицинские соображения - щитовидка, базедова болезнь. И это новая магическая реальность: янтари продолжают работать оберегами, хотя и принимают вид народной стоунтерапии. Услышав, что мы говорим о янтарях, Людмила выглядывает из кухни: «Семейские любят, чтобы поярче. На моей памяти еще было, когда пошли новогодние елочные бусы, их по праздникам надевали на себя вместо янтарей». Галина Павловна добавляет: «А когда уже фольклором начали интересоваться, снова янтари надели».

От повседневной привычки носить тяжелый костюм семейские благополучно избавились в 1950-е. Фадеевы показывают мне фотографию 1954 года, на которой две женщины одеты в традиционный костюм, а одна уже в городское цветастое платье. Людмила выходит из-за шкафа в рубахе-станушке и наглядно показывает, почему староверы долго не могли перейти на городскую одежду. Рубаха выглядит как обычное платье - розовый шелковый верх, черный хлопчатобумажный низ. А в одной станушке ходить неприлично, так что городское платье воспринималось как позорное нижнее белье, поверх которого еще полагалось три слоя одежды.

В 1980-е костюмы вернули из сундуков в шкафы и стали надевать, чтобы выступать в фольклорных коллективах перед иностранными гостями, которых в семейских селах выгуливала местная администрация, а еще перед тележурналистами, которые до сих пор пасутся у староверов, истекая сладким сиропом на предмет «не забытых обычаев наших предков».

На дверцу шкафа Людмила вешает браные пояса - сотканные из разноцветных ниток с геометрическими орнаментами. «Мастерство утрачено», - комментирует она. Мне приходится поспорить - московские рукодельницы, помешанные на всем древнеславянском, давно восстановили технику браного ткачества и делают пояса в промышленных объемах. Забавно, что эта волна «западной» моды сюда, судя по всему, еще не дошла.

Я уже успела мельком увидеть семейский костюм чуть раньше у отца Сергия, когда посещала его забавный Музей истории и культуры старообрядцев в районном центре Тарбагатай. Наряду со сложенными в углу черепами древних животных (к семейским они отношения не имеют, просто отец Сергий по-любительски воспроизводит матрицу краеведческого музея: геология, палеонтология, антропология), с деревянными маслобойками и чугунными вафельницами в музее обнаружились целые залежи семейской одежды. Открывая для меня шкафы и сундуки, отец Сергий гордо комментировал: «Семейские хорошо одевались, лучше, чем на Западе. У них хлопок носили, у нас - шелка, там в лаптях ходили, у нас - в кожаных ичигах...»

Курмушка - верхняя женская одежда, длинная куртка, простеганная с овечьей шерстью. «Еще до Петра такие носили», - сказал отец Сергий и ловко разложил курмушку на полу, чтобы я увидела, ее крой «солнце».

Надевать на себя курмушку батюшка наотрез отказывается («Что ж я в женском фотографироваться буду!»), но когда приходит черед мужского халата, с готовностью напяливает его поверх своей пуховой куртки, чтобы продемонстрировать, как надо носить: без рукавов. Вдевать руки в рукава полагалось только в церкви. Отец Сергий радуется, когда о нем пишут журналисты, - ему нужно популяризировать музей. Так что он мечет из сундуков сарафаны, рубахи, платки и тулупы, но рассмотреть вещи как следует мне не удается - батюшка спешит в город, его пригласили на бурятский праздник.

У Фадеевых я могу, наконец, потрогать и разглядеть костюм и главную гордость семейских - яркий шелковый платок-атлас. Контрастных оранжево-фиолетовых цветов с ампирными гирляндами, цветами и вазонами.

Людмила рассказывает, как к ним приезжала делегация от ЮНЕСКО, делала экспертизу вещей и признала ткань настоящим лионским шелком: «Эти атласы наши предки везли с Запада. Их каждый день не носили, да и качество было соответствующее, поэтому они сохранились».

Мне очень интересно, как европейский платок оказался самым ценным предметом костюма забайкальских староверов. Пытаясь разгадать, каким путем атласы попали к семейским, я уже после возвращения из Большого Куналея списалась с Сарой Розенбаум, владелицей винтажного магазина ChezSarah в Сент-Уэне под Парижем. Через ее руки проходят километры старых тканей и не узнать лионский шелк она бы не могла. «Я такого никогда не видела, - ответила мне Сара, - и я не думаю, что это ткань французского производства». В процессе поиска я обнаружила, что такие же платки носили по всему северу России - архангельские городские барышни, мезенские староверы и даже прикамские удмурты. Отбросив версию об индийском шелке, который привозили в Россию северным торговым путем еще со времен Алексея Михайловича, я в конце концов докапываюсь до истины. И она оказывается весьма прозаичной: именно эти шелковые платки в начале XX века производила одна из ткацких фабрик Богородского уезда. Ныне ОАО «Павловопосадская платочная мануфактура».

Принцип, по которому одинаковые платки носили на одних территориях и не носили на других, оказывается экономическим, а вовсе не этнографическим: они стали частью народного костюма там, где жили более богатые крестьяне, способные купить дорогой платок. Потому что крестьяне вообще предпочитали покупную ткань - однозначно «красивую», в отличие от бледных домотканных изделий.

Именно поэтому бабушка Людмилы никак не могла выбрать себе «бравую» ткань на похоронную пелену: слишком много красивого появилось в магазинах, пока она успела состариться. С тех пор пирамида ценностей аккуратно перевернулась: сегодня хенд-мейд относится к дизайну и ценится гораздо выше многотиражного производства. Чем, слава богу, учатся пользоваться потомки тех самых богатых крестьян.

Нельзя сказать, что покупные платки испортили русский костюм. Потому что вся его история - это история заимствований и переиначиваний. В Забайкалье русскую рубаху с польским воротником шили из китайского шелка, а у бурят научились носить ичиги. Можно еще вспомнить, что сарафан в переводе с фарси означает «почетная одежда». Но все это никогда не имело значения. Разного происхождения элементы могли прекрасно сочетаться и восприниматься как исконно русская одежда.

Можно ли все это назвать китчем? Кажется, нет. Потому что такое понятие существует в совсем другой системе координат. В той, где существует также представление о стиле, да и цвет обязательно должен повторяться.

Напоследок интересуюсь, остались ли в селах настоящие семейские - те, кто до сих пор следует традиции: носит янтари или повязывает поясок. Услышав вопрос, Галина Павловна поворачивается к Людмиле и говорит: «Тетя Таня до сих пор ночную рубашку подпоясывает». И мне: «Это моя тетя, ей 95 лет. Она сильно болела лет двадцать назад, и ее уже пришли справлять. А после этого нельзя ничего есть три дня, только воду пить. Вот она пила воду, пила и выздоровела. До сих пор живет со своими детьми, внуками и правнуками». Я уже мечтаю увидеть тетю Таню и, конечно же, ее сундук. Но Людмила быстро пресекает: «Они вам ничего не покажут, даже и не мечтайте. Вот к нам приезжают и говорят: «А мы думали, вы, как Лыковы, живете». Но ведь к Лыковым вы так просто и не попадете, как к нам!» Сопоставив чрезмерно скорую реакцию Людмилы с тем, как Фадеевы, словно те самые, настоящие староверы столетней давности, предлагали мне чай и по всему дому искали стакан, из которого я уже однажды пила, вспомнив отдельные интонации и общую вежливо-отстраненную манеру наших разговоров, я понимаю, что увидеть тетю Таню шансов нет. Мне это даже начинает нравиться: в категорическом нежелании показывать лишнее и кроется аутентичность моих хозяек. Потому что свой или чужой - главная характеристика человека в системе идентификации семейских. Будь он каким угодно любителем старинного текстиля.

Чем больше людей хотят увидеть настоящий традиционный уклад, тем сильнее этот уклад разрушается. Семьи, подобные Лыковым, до сих пор живут и в забайкальской тайге, и на Алтае, и в Хакасии. Только они вряд ли будут надевать праздничные костюмы и петь старинные песни для туристов. А те, кто готов спеть, уже требуют за это справедливую плату.

Недавно приезжал один московский журналист, хотел снять свадьбу. «Но сейчас просто так никто не пойдет играть свадьбу, - говорит Людмила. - И за двести рублей не пойдут. В советские времена все шло на энтузиазме. Мама была директором клуба, я - старшей пионервожатой, партия сказала «надо» - и все. Это никак не оплачивалось, мы иностранных туристов встречали, вывозили их на природу, им пели, плясали, водили хороводы». Сейчас другое дело. Хочешь сыграть семейскую свадьбу - заплати. За последние лет тридцать кто только не был в гостях у семейских. Туристы от администрации, туристы по зову сердца, ученые, съемочные группы разных киностудий. Все они порядком поднадоели, энтузиазм закончился, и теперь никакой пользы от посещения журналистов семейские не видят.

Там, где сейчас находится информационная доска для туристов, в которой говорится, что здесь начинается (а для меня уже заканчивается) территория старообрядческих сел, Министерство культуры Бурятии собирается строить специальную этнографическую деревню семейских, а рядом - такую же, но бурятскую. «Десять лет назад был первый поток туристов, и мы их хорошо принимали, но когда наши власти решили, что это потенциальный заработок для них, они взяли дело в свои руки и хотят запустить массовый туризм с посещением семейских. К сожалению, мы приглашение на работу от них не получали», - написала мне Людмила уже после того, как я вернулась домой. В этнографическую деревню свезут старые дома и сделают пригодными для проживания туристов из города. Организуют выступление хоров, откроют ресторан. В общем, будут инсценировать семейскую жизнь. Еще более профессионально, чем Фадеевы, а значит, уже без настоящих историй про тетю Таню или бабушку Ненилу. Вполне закономерная и, кажется, заключительная стадия отчуждения семейских от их прошлого.

Иллюстрации Ирина Батакова