Дети взрослеют, и вместе с ними «взрослеют» проблемы их поведения. Народная мудрость гласит: «Маленькие детки - маленькие бедки». Как же уйти от этих бед? Как постараться сделать так, чтобы из бед маленьких не вырастить беды непоправимые? Полностью уйти от проблем и скорбей, наверное, не получится. Но профилактика поведенческих ошибок, а как следствие, и последующих проблем, возможна в том числе и через наказание.
Наказание - уроки, которые дети должны усвоить вовремя; уроки, помогающие не попасть в жизненные трясины и ямы.
Наказание - учитель, помогающий ребенку правильно осознать и осмыслить ошибки своего поведения. Без наказания невозможно становление того разума, который вовремя поможет различить зло и добро - свет и тьму.
Наказание - это наказ, наставление, объяснение, вразумление.
Наказ - показ
Прежде, чем требовать от ребенка выполнения того или иного поведенческого соподчинения, необходимо объяснить - «зачем, почему…, что получится, если…». Чем меньше возраст ребенка, тем ярче «наказ» переходит в показ. В развитии детского мышления первым и ведущим является наглядно-действенное мышление, т. е. смотреть и делать. Поэтому и главным методом любого обучения является «образец», т. е. показ как надо сделать.
На консультации: Малыш хлопает маму по руке и смеется. Мама сначала молчит, улыбается, потом сердится, а затем обращается к психологу: «Почему ребенок злой, ему нравится причинять боль?!»
Ребенок, конечно, не злой, и его действия - игра. И тут как раз подходит метод показа образца поведения. Возьмите любую игрушку и эмоционально ярко и выразительно покажите, как «больно», «горько» стало игрушке. Покажите, как надо утешить, пожалеть, погладить, приласкать, успокоить. Показывая, расширяйте словарь ребенка. Показ и слово лягут в память ребенка, а память - это опыт, который научит играть, а потом и общаться с детьми. Ребенок, умеющий играть, как правило, реже ссорится и имеет больше друзей.
Наказ - оценка
Есть разные способы наказания.
Есть наказание без слов, когда родители всем своим видом показывают свое отношение к поступку или поведению ребенка. Подобная эмоциональная выразительность не только лицом, но и всеми жестами, часто становится хорошей шпаргалкой для ребенка. Мама спокойно кивает головой, улыбается, показывает жестом руки, что все хорошо, и малыш понимает оценку своего действия. Но вот ее лицо стало жестким, глаза колючими - что-то не так в его поведении. Конечно, использование такого вида наказания целесообразно для детей трех-четырех лет и старше.
И смысловая тональность родительского слова - это тоже наказ и наказание. «Хорошо, хорошо», - говорит мама, но таким голосом, что всем понятно, что все «очень плохо». Дети очень рано, уже в младенчестве понимают выразительность интонаций, чувств, настроений, поэтому чем раньше они научатся видеть родительское состояние, отношение, тем меньше конфликтов будет в доме.
В воспитании нет мелочей, следует почаще задавать ребенку вопросы типа: «Как ты думаешь, я не устала?», «Посмотри на мои глаза, они веселые или не очень?» И обязательно надо учить ребенка искать причину этого состояния. Да - это терпение, но за ним результат будущего внимания, чуткости к родителям и окружающим людям.
Наказ - объяснение
Из проективного обследования: «В комнате на столе лежит конфета, рядом никого нет - как ты поступишь?»
Ответ ребенка:
Алеша 5,1 лет: «Я её съем, никого нет, спросить ни у кого нельзя».
Наташа 5 лет: «Нет, брать нельзя, вдруг отравленная, умрешь».
Вика 5,3 лет: «Позову брата, ругать будут двоих, и так не страшно».
Ольга 5,1 лет: «Не возьму - чужое брать нельзя, это воровство».
Необходимо подводить малыша к ответственности за все, что он делает. Уже с пяти лет в поведении ребенка должен проявляться эмоционально-волевой контроль. Он выражается в сознательном подчинении родительским требованиям, если они рассказывали, объясняли, почему надо им подчиняться. Эмоционально-волевой контроль, конечно, носит неустойчивый характер, поэтому вновь и вновь придется показывать результаты неправильных поступков.
К пяти годам ребенок может и должен давать оценку своим поступкам. Это обусловлено и законами психофизиологического развития: в познавательном процессе ребенка появляется новое образование - творческое активное воображение, которое дает возможность планировать любой вид деятельности и предполагать последствия своих действий.
А к семи годам эмоционально-волевой контроль у ребенка должен быть сформирован. Это самый главный показатель зрелости ребенка, его готовности к новой школьной жизни, т. к. малыш может подчинить свое «хочу» требованию «надо».
В чем разница между наказанием и истязанием? Как побороть детское непослушание?
Когда же наказание перестает быть благодатным учителем и становится истязанием?
В «Толковом словаре» В.Даля есть ряд определений понятия «истязать». Наиболее характерные значения: томить, вымучивать, вынуждать, вымогать. Как часто «педагогические» воздействия родителей подходят под эти понятия! Истязание - это отказ от поиска путей взаимопонимания, это чаще всего накатанный штамп слов и действий. И, конечно, потеря всякого разумения, что перед родителями не состоявшийся заматерелый преступник, а ребенок.
Часто мы, родители, даже не подозреваем, что наше воспитание - это истязание! Есть много «благовидных» форм этого воздействия. Например, наши человеческие амбиции, где мы вымучиваем наших детей сделать или добиться того, что подчас выше их возможностей, например, требуем быть первым.
Воспитание переходит в истязание, когда мы, родители, перестаем понимать и принимать немощи нашего ребенка - стыдимся его. Наша тщеславная самость затмевает разум нашего родительского сердца. Как легко в присутствии третьих лиц мы небрежно даем оценку нашему ребенку: «Он безрукий, у него все вываливается из рук»!
Длинные нотации и обличения - это тоже своего рода истязания. Результат этих «вразумлений» - образование душевной дебелости: не усвоение поучительных уроков, а отторжение таковых. Формируется лицемерие, двоедушие, пренебрежение к словам. «Опять одно и то же!» - вот, что выносит ребенок от такой беседы с родителями.
Гнев, раздражение, усталость - весь арсенал физических и душевных недомоганий, который родители обрушивают на ребенка в виде злых одергиваний, криков - это тоже истязание, результатом которого становится страх, переходящий у детей в невротические состояния, логоневрозы, гиперкинезии, энурезы.
Телесные истязания - это ненависть и ослепление, где нет родительского начала. Родители обрушивают на ребенка поток безумия, где нет ни одной мысли, никакого человеческого чувства, а только ярость. А между «бить» и «убить» - только одна буква!
«Не будь побежден злом, побеждай зло добром»
Если рука поднялась, чтобы вразумить, или начинается словесная атака - надо остановиться! Хотя бы на полсекунды. Надо честно ответить себе: я сейчас люблю своего ребенка, или это накал моего негодования? Если нет этой простой и мудрой любви, а лишь накипь гнева, то нельзя спешить. Впоследствии будет стыдно и за действия, и за слова, которые были обрушены на малыша. Следует уйти, перемолчать, но не дать злобному гневу вырваться в действие против ребенка. Только приведя свои чувства в порядок, можно вразумлять и наставлять своего ребенка.
И пусть верностью выбранной тональности наказания будут наши родительские чувства и переживания. Что в нашей душе после «педагогического воздействия»? Душа не даст солгать: мучает совесть, стыд - значит, воздействие неверно!
Более того, одна ошибка порождает многие последующие. Родители могут начать заискивать, «подлизываться», искупать свою вину. И вместо урока, подчас сурового, ребенком усваивается родительская «плохость» - ведь была возможность усомниться в справедливости наказания.
Наказание, как неотъемлемая часть воспитания, в любом виде должно быть прикровенным и интимным. О нем должны знать только двое: ребенок и тот, кто рядом. Мы, взрослые, тяжело переживаем любые замечания, высказанные нам при посторонних. Мы подчас не понимаем и не помним сути сказанного, но обиду помним и подчас разбираемся только в том, как нам было сделано замечание. Что же говорить о ребенке?
Куда направить наказание
Волевое соподчинение требованиям родителей формируется на протяжении всего детства от младенчества до…. И наказание должно быть направлено на значимые для души ребенка эмоциональные переживания, т. е. на чувства. К ним можно отнести:
Чувство «принадлежности» к родителям. На вопрос «ты чей?» должен прозвучать ответ: «я мамин, я папин», поэтому наказанием для малыша будет такой, например, вопрос: «А мой ребенок так бы поступил?» Эта отстраненность от принадлежности родителям для ребенка - очень серьезное вразумление. А потом следует объяснить, каким должен быть ребенок, как бы он поступил, чтобы не огорчить родителей.
Чувство родительской значимости. Наличие этого эмоционального переживания тесно связано с опытом совместных игр, открытий, занятий, т. е. чем больше общения с ребенком, тем более значимым становится наказание в виде лишения этого общения.
Чувство «праздника». Умение родителей в каждой мелочи увидеть неожиданное, новое, необычное, радостное рождает неиссякаемый интерес к родителям, утверждает доверие к ним. Наказанием будет, если ребенок лишится этого «праздника».
Чувство «собственности». Это, как и чувство «принадлежности», тесно связано с эмоциональным этносом дома: семейного уклада, привычек, традиций; малыш с трудом отдает свои игрушки, вещи не потому, что он «жадный», а потому, что это его «дом». И лишение «собственности» может стать для ребенка серьезным вразумлением.
Душепагубные проявления
В поведении детей надо вовремя увидеть и искоренить душепагубные поступки. К ним можно отнести разнузданную вседозволенность в виде гневных проявлений.
Малыш в досаде, сердясь на родителей и на еду, смахивает хлеб со стола, бросает на пол. Как отнестись к такому поведению? Строго, очень строго! Небрежное отношение к еде не должно ускользнуть от родительского внимания, т. к. за этими проявлениями детского негодования возрастает душепагубное чувство неблагодарности, потребительства.
Нельзя позволять ребенку упражняться в гневливости, раздражении, капризах. Надо искоренять самые первые росточки разнузданности. Может быть, вразумление будет строгим и болезненным, но ведь и лекарства чаще всего горькие.
Ребенок толкнул, пихнул, ударил… К самому малому проявлению агрессии нельзя относиться снисходительно! Малыш как можно раньше должен усвоить правило о неприкосновенности человека. Никому и никогда нельзя причинять боль и страдания.
Когда победителей нет
Каждый ребенок требует своего подхода, и надо стараться искать правильную тональность, подходящее время для вразумлений. Но как часто сами взрослые попадают под эмоциональный молот бунта ребенка и пытаются остановить его в сердцах, со злобой и раздражением, еще больше заражая негодующего ребенка.
Злоба - это бессилие. Родителям необходимо знать важнейший психофизиологический закон - в состоянии возбуждения малыш действительно не слышит и не видит родителей, видит, конечно, как объект, но не воспринимает их действий и слов. Результат один: родители раздражены упрямством ребенка, его «бестолковостью», его «нарочно деланием нам назло». И здесь, как правило, заканчивается воспитание и начинается истязание. Победителей нет. Все побежденные!
В момент возбуждения ребенка необходимо искать пути и способы, чтобы в его глазах появился интерес. Словесные объяснения в такой ситуации не успокоят ребенка. Надо переключить его внимание на действия, т. е. малыш должен родителей увидеть . Можно хлопнуть в ладоши перед лицом ребенка, спрятаться за него, т. е. делать действия непривычные, чтобы малыш «вдруг» увидел нас.
Если малыш разошелся не на шутку и ничем отвлечь невозможно, можно взять кричащего ребенка в охапку и бегом в другое место, где новые впечатления, стоит воспользоваться его познавательной потребностью. Не надо ждать, когда ребенок успокоится сам, не стоит давать эмоции капризного гнева укореняться.
Но иногда нарушение поведения связано с переутомлением ребенка, в этом случае, по возможности, надо выполнить просьбу малыша. Уставший ребенок не в состоянии переключать свое внимание, и попытки его отвлечь затягивают негативное эмоциональное состояние.
Не рядом, а вместе со своим ребенком
После боя кулаками не машут, а включают разум, чтобы понять причину произошедшего. Произошел конфликт? Не стоит стремиться разобраться в сути по горячим следам. Надо успокоить ребенка, отмыть все следы отбушевавшей ссоры, дать остыть. Не надо начинать разборок, бесед. Нужно просто проявить молчаливое участие и сострадание, на которое способны мама и папа.
Что бы ни случилось, ребенок должен знать, что в его семье его поймут и помогут, что есть место, где его любят и ждут!
А когда страсти улягутся - вот время для беседы, чтобы понять, что ребенок сделал не так. В любой ситуации ребенок должен ответить на вопрос: «Что я должен понять? Чему я должен научиться? Почему это случилось со мной ?» Необходимо разбирать поведение только своего ребенка , так можно помочь ему трезво оценивать свои , а не чужие поступки. Хорошо бы научить ребенка работать над собой, только говорить об ошибках надо с любовью, просто и коротко, без длинных нотаций и обличений. Короткое наставление ложится в душу надолго, а длинные нотации забываются сразу же. Если ребенок просит вас о помощи - помогите! Если ребенок о помощи не просит - помогите! Всегда надо быть не рядом, а вместе со своим ребенком.
И, конечно, у обоих родителей должна быть единая цель, одно духовное направление в формировании и воспитании души ребенка. А вот методы и приемы могут и должны быть разными. Кто-то берет лаской, кто-то строгостью. Не должно быть в воспитании духа ревности и соперничества, перетягивания ребенка от одного родителя к другому. Необходимо деликатно отойти в сторону, когда другой родитель вразумляет, наставляет ребенка. Присутствие даже самого родного человека подчас мешает искренности, доверительности, глубине общения.
Наказывая, нужно любить своего ребенка, тогда наказание станет наказом - путеводителем по всей его жизни. За добрый наказ идет благодарность и почитание тех, кто вразумляет, наставляет, т. е. вас, дорогие родители!
Подготовила Тамара Амелина
Бархатные губы Бетти Внутренняя дисциплина Возвращение шефа Воспитание девочек Воспитание Елены Воспоминания из детства. 1981 год Девочка и щётка для волос День свадьбы Депрессия Защита диплома И девочки тоже... Игра по настоящему Игра ИСПОВЕДЬ ИДЕАЛЬНОГО МУЖА ИСПОВЕДЬ История мазохистки Кнут и пряник Командировка Комната под лестницей Лайза Леночка Марина Сергеевна Месть жены Мой папа На поиски приключений. Наутро после Наказание Одноклассница Озеро Первая порка в 19лет Первая порка Дашки Письмо Пока меня не будет Порка на двоих Порка от сестры После уроков Потерянный клиент Преступление и наказание ГЛАВА I ГЛАВА II ГЛАВА III ГЛАВА IV ГЛАВА V ПОЧТИ КОНЕЦ Приложитесь в пределах Происшествие в Спанкленде Пуританка Рассказ первокурсницы Романтический ужин Своя игра Сделка Семейная щётка для волос Сигареты = Порка Сон в летнюю ночь … Специфика супружеской жизни Строгая Алиса Студенты Урок для учительницы УТРЕННЕЕ ПРОБУЖДЕНИЕ Чаепитие Чего хочет женщина Шлёпка дочери за двойки Юлия Игоревна Вопрос расстановки приоритетов Вопрос расстановки приоритетов (часть 2) Дисциплинатор (сеанс воспитания на дому) Дисциплинатор (история вторая) Жестокие игры Жестокие игры (часть 2) Прерванное наказание (продолжение рассказа «Прерванное наказание») Воспитание лентяя Воспитательница Воспоминание молодожёнов о порке в детстве Корпоративное воспитание Майк получает урок Мама принимает меры! Порка за подглядывание Порка кузины Порка любимой в субботу Порка мамой подруги Порка на ночь Порка подругой семьи Порка при свидетелях Порка ремнём или как меня наказывала мама Порка секретарши Прыгалки Рука судьбы Справедливое наказание Удовольствие от порки История Нины Остров мен или порка на острове.
ДИСЦИПЛИНА
История Нины
Истинное значение фразы «Москва слезам не верит» Нина постигла вчера, когда была в срочном порядке уволена с работы, где проработала менеджером почти год. Не помогли ни слезы, ни оправдания, ни попытки исправить ситуацию. Когда по твоей вине два миллиона уходят на арестованный расчетный счет, нет ничего удивительного, что тебя увольняют без выходного пособия, да еще накануне дня выплаты зарплаты. Ситуация, надо сказать, катастрофическая – платить за квартиру нечем, денег осталось только на билет обратно домой, в Краснодар, но это не вариант. Последние деньги были потрачены вчера в салоне красоты на французский педикюр, и вся надежда была на зарплату, которой теперь не будет. Чтобы найти работу, нужно время, а завтра срок уплаты за квартиру – придется съезжать. За все время жизни в Москве – учеба в университете и два года работы – такая ситуация у Нины сложилась впервые.
Оставался один вариант – звонить Ирине Алексеевне, дальней родственнице, с которой Нина почти не общалась – женщине еще не старой, с суровым характером, известной своей приверженностью к строгости. Неприязнь к ней у Нины сохранилась еще с детства, когда Ирина Алексеевна приезжала к ним в гости в Краснодар, и когда Нина, расшалившись, разбила чашку, всерьез удивилась, почему ее не выпороли. Но делать было нечего, и Нина, уняв внутреннюю дрожь, набрала ее номер.
К ее удивлению, Ирина Алексеевна довольно тепло ее поприветствовала, вошла в положение и пригласила к себе пожить на месяц-другой, вскользь упомянув, правда, какие-то правила, которые Нина должна соблюдать, пока пользуется ее гостеприимством. В итоге на следующий день Нина, собрав вещи, ехала к родственнице, радуясь, что все так удачно вышло. Через час она уже звонила в домофон.
Дверь открыла горничная и, взяв у Нины вещи, проводила в комнату Ирины Алексеевны. Немного волнуясь, Нина вошла в кабинет, обставленный антикварной мебелью и обстановкой своей свидетельствующий о зажиточности, даже о богатстве хозяев. Поздоровавшись и поговорив немного на посторонние темы, Нина рассказала хозяйке о неприятностях, которые с ней приключились.
Нина, ты можешь пожить у меня, пока не найдешь работу и не снимешь квартиру, - сказала Ирины Алексеевна, - но, пока ты будешь тут жить, тебе придется выполнять мои правила, к тому же моя горничная, Наталья, просится на две недели в отпуск, так что временно будешь выполнять и ее обязанности.
Я согласна.
Не перебивай, я пока не давала тебе слова, - Ирина Алексеевна сказала эту фразу тем же доброжелательным тоном, но было в ее голосе что-то, не позволяющее ослушаться, - правил достаточно много, Наталья тебе объяснит. Все свои проступки и нарушения ты сама же будешь записывать в блокнот, а по субботам будешь отчитываться передо мной и получать наказание. Вопросы есть?
Какое наказание? Что вы имеете ввиду? – если бы Нина не сидела в кресле, она бы, наверное, покачнулась от неожиданности.
Я имею в виду единственно верное наказание, которое может применяться к молодым девушкам – порку по голой попе.
От невероятности происходящего Нина отказывалась верить своим ушам – ее, взрослую девушку двадцати трех лет, предлагали пороть! Это было настолько немыслимо, что она лишилась дара речи. А Ирина Алексеевна тем временем продолжала:
Если думаешь, что сможешь выполнять все правила идеально и останешься без порки – заблуждаешься, ты точно заслужишь наказание уже через неделю. А первую порку ты уже заслужила тем, что так глупо потеряла работу. Если останешься у меня, - Ирина Алексеевна сделала небольшую паузу. Нина же, к своему удивлению, несмотря на кажущуюся невозможность согласиться на такие невероятные условия, поймала себя на мысли, что на эту меру пойти придется, потому что это единственный выход, и, даже не успев подумать о своих словах, сказала тихо:
Я не сомневалась, что ты согласишься, - Ирина Алексеевна слегка улыбнулась. Вообще, ее тон и выражение лица никак не вязалось со словами, которые она произносила. Она рассуждала о порке взрослой девушки как о чем-то само собой разумеющемся, нормальном. – Иди к Наталье, она тебе расскажет обо всем, а вечером в двадцать ноль ноль будь добра явиться в гостиную для наказания. Первая порка будет не очень болезненной, ее цель – познакомить тебя с позами, в которых ты будешь выпорота, с орудиями наказания. Тебе все понятно?
Понятно, - Нина на самом деле понимала все не очень хорошо, особенно про позы, но, согласившись один раз, соглашаться дальше казалось не так сложно. Сложнее, казалось бы, было не согласиться.
Время до вечера прошло как в тумане. Наталья, горничная, рассказала о правилах, которые в основном касались временного режима, а также частоты уборки в комнатах и были весьма просты. Нина никак не могла решиться спросить о порке, ей было очень неудобно, что ее будут наказывать и Наталья об этом узнает. Тем не менее она выяснила, что сама Наталья работает за зарплату и порке не подвергается. За свои ошибки она расплачивается вычетами из зарплаты. Когда было без пяти восемь, Наталья сказала:
Кстати, ты не опоздаешь на наказание? Тебе может достаться больше, чем положено, если задержишься.
Нина, несмотря на неожиданность и стыд от того, что Наталье, оказывается, все известно, торопливо вскочила и прошла в гостиную. Ирина Алексеевна была уже там, следом за Ниной в комнату вошла Наталья.
Итак, Нина, ты готова к порке?
Да, - не сказала, а скорее прошептала Нина.
Тогда начнем. Девушек принято пороть полностью голыми, также допустимо обнажение только ниже пояса, но поскольку это твоя первая порка, раздевайся догола, а ты, Наталья, возьми у Нины одежду и отнеси в шкаф – она ей пока что не понадобится.
Нина, казалось бы со стороны наблюдала за своими руками, расстегивающими пуговицы на кофточке, сгорая от стыда. А Ирина Алексеевна тем временем продолжала:
В следующий раз, чтобы сэкономить время, будешь раздеваться заранее и приходить сюда голая. И приходить будешь пораньше.
Нина тем временем сняла с себя всю одежду и осталась в трусиках и бюстгальтере.
Что же ты замешкалась? Раздевайся до конца. А я пока схожу, позову Аркадия Петровича, - и, видя, что Нина застыла, держа в руке бюстгальтер и в спущенных до колен трусиках, Ирина Алексеевна пояснила: - смысл наказания не только в боли от порки, девушка должна также испытать стыд, и чем сильнее стыд, тем лучше запомнится наказание. Поэтому лучше, если порет мужчина, или хотя бы присутствует. Аркадий Петрович – мой сосед, он разделяет мои представления о воспитании девушек и уже предупрежден о твоем сегодняшнем наказании, - с этими словами Ирина Алексеевна вышла, оставив Нину обдумывать предстоящую перспективу. Нина уже в который раз испытала состояние шока от услышанного и даже не заметила, как Наталья собрала всю ее одежду и, взяв у нее из рук бюстгальтер и подобрав с пола трусики вышла. Не успев обдумать происходящее, Нина услышала голоса в коридоре и инстинктивно прикрыла одной рукой лобок, а второй – груди.
С ужасом она увидела, что Ирина Алексеевна вошла в комнату в сопровождении не одного, а двух мужчин – лет пятидесяти, с респектабельной внешностью и седеющей шевелюрой и помладше, спортивного телосложения, с приятной улыбкой посмотревшего на Нину.
Знакомьтесь, это Нина – моя родственница, - сказала Ирина Алексеевна, как будто не обращая внимания на то, что Нина стояла голая посередине комнаты, вся красная от стыда, стыдливо прикрываясь. – Нина, когда ожидаешь наказания, держи руки по швам. И сними обувь – девушек принято пороть босиком. - Нина скинула домашние туфли и опустила руки, открыв взорам мужчин гладко выбритый лобок и небольшие аккуратные груди. Опустив голову, она еще гуще покраснела от стыда – ее соски, обычно небольшие и не выделяющиеся, порозовели, набухли и теперь стояли, хотя возбуждения Нина не испытывала.
Знакомься, Нина, это – Аркадий Петрович, - Ирина Алексеевна указала на старшего гостя, - а это Сергей Александрович.
Старший кивнул, а младший, осмотрев Нину и особенно задержавшись взглядом на ее торчащих сосках, подошел и поцеловал ей руку.
Очень приятно, Нина, можете называть меня просто Сергей. Вы у Ирины Алексеевны надолго? – Сергей начал разговор, как будто не замечая, что Нина стоит перед ним полностью голая в ожидании наказания.
Пока не знаю, не хотелось бы злоупотреблять гостеприимством, - Нина сама удивилась, что способна поддерживать разговор в таком виде.
Значит, провинились перед Ириной Алексеевной? Ничего, хорошая порка никому не вредила, - как ни в чем не бывало продолжал Сергей, - кстати, чем вас будут пороть? Ремень, розги, трость?
Это первая порка, к тому же розги не заготовлены. Я думаю, для начала в основном ремнем и немного тростью, в целях ознакомления, - ответила за Нину Ирина Алексеевна.
Розог не будет? Сегодня вам повезло, - сказал Сергей, обращаясь к Нине, - а жаль. Я хотел попросить у Ирины Алексеевны разрешения высечь вас розгами – вспомнить былое, так сказать.
Можете выпороть ее ремнем или тростью, если хотите, только не сильно, это все же первая порка Нины. А я и не знала, что вам нравится пороть, - с лукавой улыбкой сказала Ирина Алексеевна. Нина же немного свыклась с ситуацией, насколько это было возможно, и слушала, как посторонние люди обсуждают, кто и чем ее будет пороть. Шока она больше не испытывала, только глубокий, всеобъемлющий стыд. А Сергей тем временем отвечал:
Да, знаете ли, первую жену я частенько наказывал. Ей это пошло на пользу, да… Ну да ладно, это к делу сейчас не относится. Кстати, Нина, позвольте сделать вам комплимент – у вас потрясающе красивый педикюр, - перескакивать с темы на тему было, по-видимому, привычкой Сергея.
Спасибо, - промолвила Нина. Педикюр и правда был красивый – сделан в салоне только вчера, французский, он прекрасно смотрелся на отросших, достаточно длинных ногтях на ногах Нины. Они были отполированы и покрыты бесцветным лаком, а края покрашены белым, визуально удлиняя и без того длинные ногти. Нина обладала красивыми небольшими ступнями с изящными аккуратными пальчиками, и вполне осознавала их красоту, часто замечая взгляды мужчин, прикованные к ним, поэтому педикюр делала регулярно и старалась чаще носить открытую обувь. Сейчас же, услышав комплимент Сергея, она испытала двойственное чувство – во-первых, ей, как женщине, был приятен комплимент (а Сергей был ей симпатичен, она уже поняла это), но, во-вторых, обстоятельства, в которых комплимент был сделан, захлестнул ее в очередной раз волной такого жгучего стыда, что краска вновь залила ее лицо, а соски как будто набухли и стали еще больше.
Педикюр красивый, но я все же считаю, что немного вульгарен, - подал голос Аркадий Петрович. Мое мнение таково – молодой девушке следует использовать классический, красный лак, если уж она решила покрасить ногти на ногах.
Аркадий Петрович, я думаю, что, уважая ваше мнение, Нина сменит лак перед наказанием. Не правда ли? – обращаясь к Нине, спросила Ирина Алексеевна. – У тебя есть красный лак или тебе одолжить?
У меня есть, в моей сумке.
Тогда пойди и принеси, не мешкай.
Нина, не чувствуя под собой ног, пошла в комнату, где лежала ее сумка. Когда Ирина Алексеевна сказала ей о порке, она думала, что все это будет камерно, интимно и быстро. Теперь же порка превращалась в некое шоу со зрителями и участниками. Однако когда ты полностью голая, причем разделась сама, добровольно, одежда закрыта в шкафу на неопределенное время, отступать уже некуда и Нина, взяв сумку, вернулась в комнату, отведенную для наказания.
Нина, не заставляй нас ждать. Покрась ногти лаком, который выберет Аркадий Петрович, и приступим к наказанию.
Аркадий Петрович достаточно бесцеремонно взял сумку из рук Нины и, не спросив разрешения, стал извлекать пузырьки с лаком для ногтей – голубой, фиолетовый, черный, розовый.
Да уж, юное создание… Скажите, вы используете лаки таких цветов для маникюра, или ногти на ногах тоже ими красите?
На ногах тоже, - растерявшись, ответила Нина, поздно сообразив, что лучше было бы солгать.
Это свидетельствует о разложении ваших нравов. В начале мне было вас жалко, но сейчас я вижу, что пороть вас надо хорошо и часто, и я с удовольствием посмотрю на ваше сегодняшнее наказание. – Наконец, найдя темно-красный лак, Аркадий Петрович протянул его Нине, - поторопитесь, барышня, не заставляйте нас ждать. – Ирина Алексеевна указала на стул, стоящий посередине комнаты, и Нина, сев на него, принялась стирать лак жидкостью для снятия. Почему-то подумалось, что, если бы вчера не были потрачены деньки на педикюр, который все равно пропадает, она бы протянула еще пару дней и не подвергалась бы сейчас такой стыдной экзекуции. Постаравшись не думать об этом, Нина стерла лак и принялась наносить новый, темно-красный, а Ирина Алексеевна, Наталья и двое мужчин наблюдали за этой сценой, кто безучастно, а кто и с интересом. Сергей, например, не скрывал своего внимания и даже встал с кресла и подошел поближе.
Ирина Алексеевна тем временем достала из небольшого шкафчика дорогой кожаный ремень, не очень широкий, но и не очень узкий, достаточно мягкой кожи, и трость – тонкий деревянный прут с загнутой рукоятью. Сергей тут же подошел и взял трость, с интересом покрутил в руках и несколько раз со свистом взмахнул, отчего голое тело Нины покрылось мурашками.
Ирина Алексеевна, я воспользуюсь вашим предложением и оставлю тростью несколько следов на прекрасной попе вашей родственницы. Ведь оно еще в силе? – спросил Сергей.
Конечно, Сергей Александрович, мужская рука все-таки лучше. Нина, ты не возражаешь?
Нет, - ответила Нина чуть слышно. Возразить она вряд ли смогла бы, хотя все ее существо противилось тому, что ее, обнаженную, будет публично пороть по попе незнакомый мужчина тростью, которая издает такой неприятный свист. Она только что закончила красить ногти и теперь несознательно шевелила пальчиками, ожидая, что будет дальше.
Итак, Нина, ты готова к наказанию? – спросила Ирина Алексеевна.
Готова, - ответила Нина.
Тогда приступим. Для начала ты должна попросить меня, а также Сергея Александровича, чтобы тебя выпороли.
Как попросить?
Стоя на коленях. Ты заслужила наказание, и мы оказываем тебе услугу, взявшись тебя выпороть. Об услуге обычно принято просить. Ну?
Нина встала перед Ириной Алексеевной на колени и сказала:
Ирина Алексеевна, накажите меня, пожалуйста.
Как наказать?
Выпорите меня.
Ты должна попросить четко и внятно. Попробуй снова.
Ирина Алексеевна, я заслужила наказание – выпорите меня пожалуйста.
Хорошо, Нина, встань и подай ремень.
Нина поднялась с колен, подошла к столу и взяла в руки ремень. Он оказался мягким на ощупь, хотя и довольно тяжелым.
Подавать ремень будешь, стоя на коленях, - сказала Ирина Алексеевна, - и имей в виду, этот ремень – только для первой порки, либо для профилактической, когда за тобой не будет никаких нарушений. В таких случаях ты тоже будешь выпорота для профилактики. А для настоящего наказания будет другой ремень, им пороть гораздо больнее. – Ирина Алексеевна взяла из рук стоящей на коленях Нины ремень и продолжила:
Сейчас я буду тебя пороть в различных позах, чтобы ты поняла и запомнила механизм наказания. Первая поза – стань, наклонись и обопрись руками о стул.
Нина подошла к стулу, на котором только что сидела, делая педикюр, и наклонилась, оперевшись о него руками.
Ноги расставь пошире, стань на носочки и прогнись получше. Опирайся на локти, а не на ладони.
Нина выполнила требуемое, а Ирина Алексеевна подошла к ней сбоку и, положив ремень на стул прямо перед ее лицом, огладила ладонями выставленные на всеобщее обозрение ягодицы Нины. В нос бросился добротный запах кожи, исходящий от ремня.
Попа у тебя большая, крепкая, пороть тебя придется от души, - сказала Ирина Алексеевна, массируя ягодицы и бедра Нины, - ладно, начнем. Получишь пять ударов, затем сменим позу. Понятно?
Да, - ответила Нина.
Ирина Алексеевна взяла ремень, наметила место удара, приложив его к нининой попе и, не сильно размахнувшись, вытянула ее поперек ягодиц. С мгновенным опозданием Нина почувствовала резкий ожог, плавно перешедший в тягучую боль, вполне терпимую, однако. Ирина Алексеевна, выждав паузу, снова размахнулась и ремень ужалил голую беззащитную попу Нины. На этот раз боль показалась сильнее, и Нина переступила несколько раз с ноги на ногу.
Нина, во время порки ты должна стоять неподвижно. Тебе было приказано стоять на носочках, разве не так?
Так, простите, пожалуйста.
Нина сама удивилась тому, что попросила прощения, но еще большее удивление вызвало то, что она искренне почувствовала вину за то, что не смогла стоять смирно. Развить эту мысль помешал очередной удар ремня по ягодицам, а затем еще и еще один. Нина, принимая наказание, отбросила все мысли, сконцентрировавшись лишь на том, чтобы стоять ровно и не двигаться.
Пять горячих ударов ремня по ее попе, тем не менее, были отсчитаны, и пришло время менять позу.
Хорошо, теперь отойди от стула встань так же, наклонись и достань руками пальцы ног. Колени не сгибать, ноги шире… еще шире, вот так.
Нина заняла требуемую позу. Для того, чтобы достать руками пальцы ног, не сгибая колен, пришлось достаточно широко раздвинуть бедра и теперь она чувствовала, что ее ягодицы предательски приоткрылись, а гладко выбритые половые губки оказались выставлены на всеобщее обозрение. Нина инстинктивно сжала мышцы, однако это лишь вызвало реплику со стороны Аркадия Петровича, добавившую в происходящее очередную порцию стыда:
Неужели вы стесняетесь собственной наготы, юная барышня? Вам что, стыдно?
Да, - всхлипнув впервые за сегодня, ответила Нина.
Вот и хорошо, стыд при порке просто необходим. Ну-ка, возьмитесь руками за ягодицы… Давайте-давайте, возьмитесь!
Нина выпрямилась и положила ладони на ягодицы, которые оказались горячими на ощупь.
Выпрямляться вам не разрешали, милая девушка, - снова подал голос Аркадий Петрович, - наклонитесь и раздвиньте ягодицы. Шире раздвиньте.
Нина, вся не своя от стыда, выполнила приказ, и с ужасом увидела краем глаза, что Аркадий Петрович подошел к ней, а затем почувствовала прикосновение к маленькой дырочке своего ануса. Аркадий Петрович совершенно бесцеремонно ощупывал пальцами самое сокровенное, не пытаясь, впрочем, проникнуть во внутрь.
Скажите, барышня, вы практикуете анальные игры? Проще говоря, в попу балуетесь?
Вообще говоря, Нина пробовала анальный секс, но сейчас совершенно не знала, как ее ответ повлияет на дальнейший ход наказания, поэтому на всякий случай ответила отрицательно.
И что, никогда не пробовали? То есть попа у вас девственная?
Никогда, - снова солгала Нина.
Мда… Дырочка действительно выглядит аккуратной. Ну-ка, оближите палец, - с этими словами Аркадий Петрович протянул Нине холеную ухоженную руку, от которой исходил тонкий аромат парфюма. Нина, не понимая еще зачем это нужно, все же не нашла в себе сил противиться и чуть приоткрыла губы. Аркадий Петрович тут же погрузил ей в рот средний палец и совершил им несколько движений.
Оближите получше, тогда вам не будет слишком некомфортно, - заметил он, и, не успела Нина сообразить, что это значит, вынул смоченный слюной палец из ее рта и не спеша вставил на всю длину в задний проход.
Стойте, не двигайтесь! – услышала Нина, непроизвольно вздрогнув. – Кстати, Ирина Алексеевна ничего вам не рассказывала о пользе имбиря для молодой девушки? – Аркадий Петрович задал вопрос, а его палец между тем двигался в нининой попе, - отвечайте, когда вас спрашивают, ну?
Не рассказывала, - задыхаясь от стыда, ответила Нина.
Ирина Алексеевна, как вы считаете, не стоит ли добавить к сегодняшнему наказанию имбирь в попу этой юной даме?
Не слишком ли это для начала? – задумчиво спросила Ирина Алексеевна?
Я думаю, можно, - вступил в разговор Сергей.
Тогда решено, но только после порки, - ответила Ирина Алексеевна, - свежий корень имбиря у меня есть в холодильнике, кто займется изготовлением пробки?
Я вырежу пробку для этой провинившейся барышни, а вы, милое создание, будете наблюдать за процессом, пока вас будут пороть.
Нина только согласно кивнула, с облегчением вздохнув, так как Аркадий Петрович наконец-то вытащил палец ил ее попы. Наталья, повинуясь указанию хозяйки, вышла за имбирем, а Нина снова взялась руками за большие пальчики на ногах и застыла в ожидании продолжения порки. Ирина Алексеевна, взяв сложенный вдвое ремень, приложила его к нининой попе, выбирая место для удара, коротко взмахнула и Нина, услышав громкий шлепок ремня по собственным ягодицам, почувствовала резкую боль. Ей стоило определенных усилий, чтобы удержаться и не подскочить на месте, так как боль была сильнее, чем при порке нагнувшись.
Прошу иметь в виду, Нина, что настоящая порка еще не начиналась, - как бы отвечая мыслям Нины, промолвила Ирина Алексеевна и нанесла еще один резкий удар ремнем поперек нининых ягодиц, - ты еще не знакомилась с тростью, а это гораздо более чувствительный инструмент. – вслед за этими словами она, почти не делая пауз между ударами, резко вытянула ремнем по попе еще три раза, отчего Нина, не успев справиться с собой, застонала.
Затем, получив еще пять неспешных ударов, Нина получила возможность немного передохнуть, а заодно понаблюдать, как Аркадий Петрович, выбрав самый крупный корень имбиря, с помощью небольшого ножа придает ему форму анальной пробки. Стоя на коленях, с горячей, только что выпоротой попой, она была вынуждена смотреть, как в руках у Аркадия Петровича из бесформенного корня получается длинный, сантиметров восемь и достаточно толстый предмет, который после порки ей вставят в задний проход, и произойдет это на глазах у всех. Она просто умирала от стыда! Ирина Алексеевна, впрочем, не дала ей достаточно времени на размышления, приказав подняться с колен и подойти к столу.
Итак, следующая поза, в которой я буду наказывать тебя достаточно часто. Залезай на стол и становись на четвереньки, - Ирина Алексеевна надавила рукой на спину Нины, заставляя ту прогнуться, - попу повыше, в пояснице прогнись, вот так. Ты должна прогнуться так, чтобы касаться сосками стола, не больше и не меньше. И ноги раздвинь пошире.
Наконец Нина заняла требуемую позу и замерла в ожидании порки. Ирина Алексеевна уже привычным движением приложила ремень к ее ягодицам, прицелилась и ударила. Паузы между ударами сократились, и сами удары стали сильнее, так что Нина уже не сдерживала стонов. После особенно чувствительного удара Нина, вздрогнув, навалилась грудью на стол, о чем немедленно получила замечание от Ирины Алексеевны. Пришлось полностью сконцентрировать внимание на грудях – Нина старалась лишь слегка касаться поверхности стола кончиками сосков. Соски небольших аккуратных нининых грудей в течение порки не только не вернулись к нормальным размерам, а наоборот, еще больше увеличились и набухли. Такими большими и длинными они не были никогда, даже во время секса и ласк. Сейчас, когда Нина стояла раком на столе, от каждого удара ремня по ягодицам ее тело содрогалось и соски терлись по поверхности стола, набухая еще больше.
Ремень звонко шлепал по нининой попе, оставляя красные полоски, и наконец после пятнадцатого удара, когда на глазах уже выступили слезы, Нина вновь получила возможность передышки. Перед тем, как встать на колени, Ирина Алексеевна приказала ей подойти к зеркалу, чтобы рассмотреть следы от порки. Судя по ощущениям, Нина думала, что ее ягодицы покрыты рубцами, на деле же оказалось, что следы – это только красные полоски, правда, достаточно яркие.
Не переживайте, Нина, ваша попа не сильно пострадала, - с улыбкой сказал ей Сергей, - сейчас самое время высечь вас тростью.
Нина, попроси Сергея Александровича об услуге, - напомнила Ирина Алексеевна.
Стоя на коленях, Нина промолвила:
Сергей Александрович, прошу вас, выпорите меня – я заслужила наказание.
С удовольствием, Нина, с удовольствием, - с улыбкой ответил Сергей, -оригинальничать я не буду, поэтому становитесь в ту же позу, с которой все начиналось. Наклоняйтесь и обопритесь о стул, и раздвиньте пошире ноги. У Аркадия Петровича, кажется, уже готова пробка из имбиря для вашей очаровательной попы?
Да, готова, - ответил Аркадий Петрович, - прошу вас, начинайте, а я в процессе объясню этой милой даме, зачем эта пробка нужна.
Нина встала в нужную позу, прогнулась и покорно подставила Сергею попу. Осознание того, что ее сейчас будет пороть мужчина, который ей симпатичен, ввергало ее в еще больший стыд. Хотя после прошедшей порки, казалось бы, сильнее стыдиться было уже невозможно. Нина с содроганием почувствовала прикосновение трости к горящим от предыдущих ударов ягодицам. Сергей взмахнул рукой, раздался свист и бедную попу Нины пронзила резкая, ни с чем не сравнимая боль. Если до этого она лишь стонала, то теперь сил сдерживаться не было, и Нина тихонько вскрикнула, и на глазах выступили слезы.
Что же это вы, плачете уже после первого удара? – участливо поинтересовался Сергей, осматривая след от трости, легший поперек ягодиц, - подождите плакать, это только начало, - с этими словами трость взмахнула еще раз, и боль, казалось бы еще более жгучая, пронзила попу. А Аркадий Петрович тем временем подошел к Нине спереди, приподнял заплаканное лицо за подбородок и показал готовое изделие из имбиря, положив его затем перед Ниной на стул.
Сергей Александрович, пожалуйста, продолжайте порку, а вы, Нина, смотрите на имбирь, слушайте меня внимательно, и постарайтесь не кричать.
Еще один жгучий удар врезался в ягодицы Нины, вызвав очередной вскрик, который она подавила, не дав себе вскрикнуть громко, и получился тихий стон, а Аркадий Петрович продолжал:
Эта пробка из имбиря, Нина, поможет вам лучше запомнить сегодняшнее наказание. Имбирь вообще хорошее подспорье в воспитании девушек – будучи помещен в задний проход, он вызывает жжение, так что результаты наказания чувствуются не только снаружи, но и внутри. При этом для здоровья он совершенно безвреден.
Сергей тем временем, делая довольно длительные паузы между ударами, продолжал порку, покрывая ягодицы Нины ровными красными полосами, а она слушала эту странную лекцию:
Когда Сергей Александрович закончит вас пороть, встанете раком на стол и получите эту небольшую пробочку в задний проход, и я думаю, какое-то время постоите в этой позе. У вас будет время подумать о своем поведении, а имбирь в попе не позволит вам забыть, что вы наказаны. Если конечно Ирина Алексеевна не собирается продолжить порку, - Аркадий Петрович выжидательно замолчал.
Для первого наказания вполне достаточно, - ответила Ирина Алексеевна, - так что, когда Сергей Александрович закончит, попа этой барышни переходит в ваше полное распоряжение.
Нина не могла понять, что хуже – острая боль от жгучих ударов тростью по обнаженным ягодицам или это спокойное обсуждение ее участи. Сам факт того, что она стояла полностью голая в этой постыдной позе, Сергей продолжал ее пороть, отчего на ее бедной попе уже не осталось живого места, а посторонние в общем-то люди решали, как сделать ее наказание еще более стыдным, причинял поистине невозможные муки. Сергей тем временем перенес область ударов пониже, в самый низ ягодиц, на границу с бедрами.
Резкий свист! Деревянный прут впивается в плоть, а затем с мгновенной задержкой – острая, резкая боль, постепенно уменьшающаяся. Сергей, настоящий мастер своего дела, выжидал именно столько времени между ударами, чтобы боль перестала быть резкой, но не затихла совсем, а затем снова – свист, удар трости по ягодицам, стон и уже непрекращающиеся слезы из глаз. Перед глазами на стуле – пробка для попы из имбиря – достаточно толстая, с закругленным концом и неглубокой канавкой у основания. Нина почему-то сразу догадалась, что канавка нужна для того, чтобы пробка держалась в попе и не выпадала. Сергей тем временем нанес особенно болезненный хлесткий удар, от которого у Нины потемнело в глазах и остановился.
Пятнадцать ударов – хватит, как вы считаете? – поинтересовался Сергей.
Для начала хватит, - ответила Ирина Алексеевна, - Нина, в перспективе ты будешь сама вслух считать удары. А сейчас ты отчитаешься перед нами, сколько ударов, чем и в какой позе ты получила, заодно и сама получше запомнишь. К тому же, ты должна поблагодарить за наказание меня и Сергея Александровича. Будь добра, стань на колени. Ну?
Пять ударов ремнем наклонившись над стулом, десять ударов ремнем наклонившись и достав руками пальцы ног, пятнадцать ударов ремнем на столе на четвереньках и пятнадцать ударов тростью наклонившись над стулом.
Итак, сколько всего?
Тридцать ударов ремнем и пятнадцать ударов тростью, - Нина сама удивилась тому, что так бойко отвечала, - спасибо вам за порку, Ирина Алексеевна и вам, Сергей.
Назвав Сергея по имени, Нина почему-то покраснела, хотя казалось бы, после происшедшего уже ничего не сможет вогнать ее в краску.
Наталья, принеси фартук, который я показывала, - обратилась Ирина Алексеевна к горничной, - Нина, как я уже говорила, ты временно будешь исполнять обязанности Натальи, и начнешь сегодня. Горничная не должна ходить голой, поэтому оденешь фартук. Кроме него, из одежды тебе больше сегодня ничего не положено.
Как? – Нина думала, что с поркой все закончится, но не тут то было.
Вот так. После порки одежда должна удовлетворять следующим условиям: во-первых, должны быть оголены ягодицы, во-вторых, груди, в-третьих, девушка должна быть босиком. Так что кружевной передник в этом случае просто идеален, а про трусики и бюстгальтер пока можешь забыть. После наказания сделаешь и принесешь нам чаю, а сейчас ты, вернее твоя попа, переходит в распоряжение Аркадия Петровича.
Итак, барышня, становитесь на стол на четвереньки, - начал Аркадий Петрович. Нина снова оказалась на столе, и снова в этой постыдной позе – раком, высоко подняв попу и прогнувшись. Аркадий Петрович положил ей на поясницу ремень, который использовался для предыдущей порки, и сообщил:
Ремень не должен упасть, так что не дергайтесь, юная леди. Согните ноги в коленях, - Нина, повинуясь Аркадию Петровичу, согнула ноги так, что ее ступни стали повернуты вверх, а он, взяв второе орудие наказания – трость, положил его на подошвы ног и приказал:
Согните пальцы ног – будете удерживать ими трость.
Чтобы оставаться в такой позе, удерживая одновременно оба орудия наказания, Нине пришлось полностью сконцентрироваться. Почувствовав прикосновение в районе заднего прохода, Нина непроизвольно сжала попу, за что тут же получила от Аркадия Петровича замечание:
Расслабьте попу, милая девушка, иначе мне будет трудно ввести вам имбирь. Вот, хорошо, - Нина чувствовала, как пробка из имбиря плавно, но неумолимо продвигается все глубже. Наконец Аркадий Петрович до конца ввел ее в попу и приказал:
Вот теперь можете сжать.
Нина сжала мышцы, обхватив колечком ануса имбирную пробку, и почувствовала начинающееся жжение в заднем проходе. Жжение становилось все сильнее, и вскоре она уже не могла понять, что доставляет большие страдания – выпоротые горящие ягодицы или имбирь в попе. Вскоре сил удерживать ремень и трость уже не оставалось – сказывалось не только жжение в попе, но и неудобство позы. К счастью, вскоре Аркадий Петрович объявил об окончании:
Ну что же, барышня, вы можете встать. Кстати, скажите, как ощущения?
Очень жжет, - ответила Нина, слезая со стола.
А вот это очень хорошо, по крайней мере вы получше запомните сегодняшнее наказание. Пробка из имбиря пока будет находиться у вас в попе. Ирина Алексеевна, вы, кажется, говорили что-то о чае?
Проходите в столовую, Нина сейчас оденется и принесет чай, - с этими словами Ирина Алексеевна указала на небольшой кружевной фартук. Нина повязала его, радуясь хоть какой-то одежде, но по сути оказалось, что он практически ничего не закрывает,. Сзади было вообще все открыто – и спина, и ягодицы, спереди же небольшой передник прикрывал лобок, затем узкая полоска ткани проходила между грудями, оставляя их голыми, заканчиваясь завязками вокруг шеи. Такая одежда не прикрывала, а лишь подчеркивала наготу. Проходя мимо зеркала, Нина посмотрела на свое отражение. Выглядела она весьма пикантно – попа была сплошь покрыта красными полосами, между ягодиц торчала пробка из имбиря, а миниатюрный фартук делал ее похожей на наказанную служанку.
Нина, не переживайте – выпоротая попа не портит девушку. Тем более если эта девушка заслужила порку. Кстати, позвольте еще комплимент – для первой порки вы держались неплохо. И да, классический педикюр с красным лаком вам тоже очень идет, - улыбнувшись, заметил Сергей, выходя из комнаты, - надеюсь, на следующее ваше наказание Ирина Алексеевна меня непременно пригласит.
Действительно, в следующую субботу, так и случилось, но это уже другая история.
Здравствуйте! Я недавно познакомился с одним парнем в поезде, он мне сказал, что пишет рассказы и исследует социальные вопросы детского воспитания. Он попросил меня рассказать про себя и свою семью. Выслушав меня, он хотел, чтобы я это же написал. Но я ответил, что не умею писать, и тогда он попросил у меня разрешения написать мою историю с моих слов. Впоследствии он мне ее прислал по почте, и я подтвердил все. Вот что получилось.
Итак, меня зовут Славик. Я живу в небольшом захолустном городе в Украине вместе с моим папой, мамой и братом-близнецом Денисом в двухкомнатной квартире. Мне 16 лет. Я и Денис были белокурыми мальчиками до 14 лет, а потом наши волосы стали темнеть, и сейчас они светло-каштановые. Папа работает преподавателем физкультуры в институте, мама учительницей младших классов в школе. Наши родители не ожидали появления сразу двух детей, тем более мальчиков. Поэтому живем мы скромно, без особого достатка, но средств на пропитание хватает и на летний отдых тоже.
Мой папа повернут на физическом воспитании, и когда нам с Денисом исполнилось семь лет, он предложил нам поиграть в одну очень интересную игру, которая называется Древняя Спарта. Мы тогда не понимали и не знали, что нас ждет. Главным условием игры было то, что выйти из игры было нельзя, и что она будет продолжаться долго. По малолетней глупости я с братом согласился. Да и отказаться тоже было нельзя, я так думаю. Своего папу мы любили, уважали и доверяли во всем полностью. Потом он нам рассказал о древней Спарте, какой там был строй и обычаи, какие там проводились соревнования и как воспитывали будущих воинов. Я с Дениской загорелся этой идеей, что мы тоже будем такими же сильными и смелыми, как настоящие спартанцы. Затем папа предложил придумать и принять общие правила, которым будем сами неукоснительно следовать. Впоследствии эти правила добавлялись на общем собрании семьи.
Первым правилом было закаляться физически. Поэтому я с Денисом должен был всегда, когда это возможно, стараться поменьше носить на себе вещей. Дома, если не холодно, мы должны ходить только в трусиках и босиком, хотя мальчики в Спарте вообще не имели никаких вещей и были все время голыми аж до 12-летнего возраста. Мы и так дома всегда ходили босиком и в трусах, поэтому с этим правилом быстро согласились. Во время приема душа мы должны обливаться холодной водой или вообще только ей и мыться. Купаемся мы с братом всегда вместе, чтобы меньше платить за воду, да и холодная вода намного меньше стоит.
Вторым неукоснительным правилом была хорошая учеба и поведение. Папа нам рассказал, что мальчиков-спартанцев, будущих воинов, наказывали розгами за всякие провинности. Он нас спросил, согласны ли мы принять это правило. До этого папа или мама нас только ладошкой по попе хлопали. Мы с Дениской замялись, по попе получать, тем более розгой, совсем не хотелось, но желание быть похожим на знаменитых воинов пересилило наши страхи. Тем более мы с ним учились уже во втором классе, а в первом никто из нас двоек ни разу не получил. Надо сказать, что учились мы не у мамы в классе, а даже в другой школе, потому как мама работала далеко от дома. И мы согласились на это правило, пообещав, что станем учиться еще лучше.
Со временем это правило обросло дополнительными требованиями и нюансами. Например, если кто-то в школе получал пару, то он должен был идти домой немедленно, не задерживаясь на гульки. Исключение составляло только посещение спортивных секций. Придя домой, двоечник должен был раздеться догола сам и приступить к изучению предмета, по которому схлопотал пару. Предложение получать наказание голыми мы с братом не сразу восприняли, но папа убедил нас, что это еще больше будет походить на обычаи и традиции древней Спарты, и мы согласились. Такому наказанному мальчику не разрешалось сидеть за столом - кушать он должен был стоя или на коленках перед столом, смотреть телевизор и тем более играть в игрушки или за компьютером. Комп у нас был один на двоих, старенький, стационарный, хотя родители приобрели для себя впоследствии ноутбук, но нам было запрещено им пользоваться. Приходилось делать уроки, стоя на коленках или сидя на корточках и писать на табуретке, которая до этого служила сиденьем. Такой образ жизни продолжался до тех пор, пока не исправишь двойку. А это можно было сделать только тогда, когда будет следующий урок по этому предмету. А он иногда бывал раз в неделю. Такая картина в нашем доме была не редкость, особенно в средних и старших классах, когда один может делать все, что ему захочется, после школы, играя за компом в трусиках, а другой, голенький, в коридоре на коленках за табуреткой учил уроки, надеясь исправить двойку. Наказанный должен был непременно находиться в коридоре, чтобы его можно было видеть со всех комнат, даже если никого дома не было. Выучив домашнее задание, по которому получил двойку, надо было продолжать делать другие уроки, тоже стоя на коленках или сидя на корточках. Непременным условием было то, что двоечник каждый день должен был не меньше часа непрерывно простоять на коленках за каждую полученную пару. На коленках надо было стоять смирно, не присаживаясь на корточки, не ерзая и не вставая. Если по каким-либо причинам приходилось вставать с коленок раньше времени, то потом надо было опять становиться и отсчитывать время с самого начала. Если час прошел, а ты еще не успел сделать все уроки, то можно было продолжать их делать, уже сидя на корточках, при этом можно было ненадолго вставать и ходить по дому по всяким делам. Если ты получил две пары, или первую еще не успел исправить и получил вторую, то ты обязан был отстоять на коленках два часа каждый день, пока не исправишь хотя бы одну пару. Сделав все уроки, наказанный мальчик должен был помогать по дому или сам управляться. Нам трудных заданий не давали, но подмести и протереть пол, убрать пыль, вымыть посуду, постирать и погладить свои вещи и начистить овощи для готовки мы умели.
Если вся работа была переделана, то можно было почитать книгу, но тоже сидя перед табуреткой на корточках. Нас с братом в таких случаях спасало то, что мы посещали очень много кружков и спортивных секций, которые необходимо было посещать. Сначала мы ходили в одни и те же кружки в начальных классах, а потом наши интересы разошлись. Я стал больше тяготеть к силовым видам спорта, Денька к таким, как гимнастика и атлетика. Но, даже если ты в течение недели и успел исправить двойку, и тебе разрешили надеть трусики и быть свободным во всех отношениях, в субботу провинившийся должен был идти в парк и нарвать себе лозин для предстоящей порки за двойку. Арифметика была проста, это тоже было одним из нюансов, с которым мы с братом так же согласились - за каждую двойку полагалось вытерпеть столько ударов розгой, сколько лет тебе исполнилось. Но это еще не все! Принеся домой розги, наказанный раздевался догола и становился в угол на коленки на столько часов, сколько двоек было получено в течение недели. На столько же часов провинившийся обязан был простоять и после порки в углу на коленках голеньким, предварительно убрав все ошметки с пола от розги. Если же был получен кол, то себе под коленки провинившийся должен был насыпать еще и гречки до и после порки, а также во время повседневного стояния на коленках, но такое бывало крайне редко. Руки можно было держать по швам до порки, после - только за головой, чтобы нельзя было руками успокоить ужаленную попку.
С парка надо было принести несколько лозин, минимум пять, папа выбирал из них на свое усмотрение. К ним тоже предъявлялись определенные требования, с которыми мы сами и согласились - они должны были быть гибкими, не ломаться при изгибе на девяносто градусов, не короче длины наших рук от плеча до кончиков пальцев и иметь толщину где-то с наш мизинец. Главным условием во время порки было не заорать. Если же это происходило, то нам полагалось получить еще дополнительные удары. Они тоже высчитывались по согласованным правилам. Если тебе полагалось, к примеру, семь розог, а ты на пятой заорал, то ты еще получал удвоенное количество от оставшихся, то есть еще четыре, а не две, итого получалось девять. Если мне было десять лет, и я умудрился схватить две пары в неделю, то мне полагалось двадцать ударов. Если я на пятнадцатом заорал, то мне еще всыпали десять. Если все же ты не перестаешь орать, то за каждый крик во время обязательных ударов тебе добавляют по аналогичной схеме. Во время дополнительных ударов кричать уже было можно, за это не накидывали еще дополнительных розог. При такой схеме мы терпели с братом изо всех сил. Нам разрешалось брать в рот что-нибудь, чаще всего свои трусики, чтобы легче было терпеть и не закричать. Но зато потом, нарыдавшись и отстояв в углу положенные часы, ты мог надеть трусики, мокрые от твоих слюней и соплей, и быть абсолютно свободным, если конечно ты успел исправить двойку в течение недели. Если же двойка была не исправлена, то наказание продолжалось, и наказанный мальчик оставался голеньким, пока не исправит двойку.
Такое правило о наказании за двойку впервые вступило в силу в нашей семье под новый год во втором классе, когда я получил первую в своей жизни пару и папа вечером, когда пришел с работы, подробно объяснил нам, что и как должно в таких случаях происходить. Тем же вечером я и остался голеньким и учил уроки на коленках, пока не исправил двойку через несколько дней, а в субботу впервые учился заготавливать для своей попы розги и получил их. Мы сначала сами честно это правило исполняли, даже если дома никого не было или были только мы вдвоем. Мы искренне верили, что таким образом закаляется наше тело и наша воля. Даже когда Дениска попал в больницу с желтухой на месяц и родители с работы поочередно ездили его проведывать, а я приходил домой сам и занимался домашними заданиями. Я очень переживал за брата, стал растерянным на уроках и получил пару, а на следующий день и вторую. Я тогда домой приходил сам, раздевался догола и честно отстаивал положенные мне два часа на коленках, занимаясь уроками, хотя дома никого не было. Когда кто-то из родителей приходил домой и спрашивал меня, сколько я уже отстоял, я честно отвечал, что стою уже полчаса, к примеру, и что еще должен отстоять полтора, хотя мог солгать, что отстоял уже почти все. Но я был честным, как и мой брат, и не умел лгать папе или маме, да и вообще никому.
Но, когда мы подросли, мы начали жульничать, и уже в классе пятом или шестом мы стали прикрывать друг друга. Придя домой с двойкой, мы уже сами не раздевались догола и не становились на коленки, а играли и забавлялись. Ближе к тому времени, когда кто-то из родителей должен был прийти домой, получивший двойку ставил свою табуретку в необходимое место, приносил учебники, тетрадки и все остальное и снимал трусики, но на коленки становился только тогда, когда слышался поворот ключа в замке. Родители, увидев такую картину, всегда спрашивали у провинившегося двоечника, сколько тот отстоял. Тот отвечал всегда по-разному, но при этом ему оставалось стоять всегда не больше 10-20 минут. У другого сына спрашивали - это правда? И тот всегда отвечал - да. Так нам удавалось водить за нос родителей больше года, но потом они купили себе ноутбук. Мы с братом сначала радовались покупке, но, как оказалось, напрасно! После очередного такого жульничества, когда Дениска стоял на коленках и его спросили, честно ли он все отстоял, а я подтвердил, то нас обоих позвали и отчитали, его за жульничество, меня за вранье. Оказалось, ноутбук записал все, что мы вытворяли дома, а мы этого не знали. Крыть нам было нечем, отпираться бесполезно - на видео были записаны все наши проделки с фиксацией времени. Мы понурили взгляд. С тех пор лафа для нас закончилась, ноутбук, стоявший в их комнате напротив двери, с которой, кстати, виден угол, где получивший двойку должен заниматься уроками на табуретке стоя на коленках, работал теперь беспрерывно, и нам запрещалось входить без лишней надобности в комнату родителей. Тогда мы с братом отхватили впервые ремня, да еще и вместе, да еще и не в субботу! Папа сказал нам, что за такое будет пороть нас до первой крови, как мальчиков-спартанцев на каком-то там алтаре. Но, подумав, изменил условие! Он приказал мне снять трусики и обоим лечь на диван таким образом, чтобы смотреть друг на друга, и сказал, кто первый закричит, тот получит еще десятку, а другой может встать, и стал пороть нас ремнем. Удары были сначала не такими болючими, как от розги, но со временем попка стала горячей, у меня, а потом и у брата полились слезы, терпеть было практически уже невозможно! В каком-то забытии сквозь слезы я заметил, что брат встал и ушел, а я получил еще обещанную горячую десятку! Я и сам не заметил, как заорал! Немного придя в себя и утерев сопли и слезы, я заметил брата уже стоящим на коленках в углу с руками за головой. Его попка была красно-синей, кое-где даже сизой, я не представлял тогда, что моя выглядела еще хуже. Сколько мы тогда отхватили - я не знаю даже, где-то после семидесяти я сбился со счета. Папа мне сказал присоединиться к брату в углу. Я проковылял и стал на коленки в угол возле брата. Папа тогда сказал, что если мы так прикрываем и выгораживаем друг друга, то это наказание мы теперь будем нести вместе до конца, пока мой брат не исправит двойку. И что с этой минуты будет только считаться началом наказания! Мы простояли вместе час и потом нас отправили в ванну и спать. Спали мы с братом в одной кровати, потому как на другую средств не было, да и ставить ее было некуда. Она была не большая, но две подушки и мы с братом там свободно влезали. Спали мы каждый под своим одеялом, но на одной простыне. Но через пять минут зашел отец, отобрал у нас одеяла и подушки, сказав, что мальчики-спартанцы вообще спали всегда голышом и только на циновках, а раз мы наказаны, то самое время и нам узнать, что это такое - спать без подушек и одеял.
Ту ночь мы проспали лежа на животах, отсутствие одеял было даже кстати поначалу, но ближе к утру стало зябко, и мы во сне обняли друг друга, чтобы согреться, и так и проснулись. Как назло, Денискина двойка могла быть исправлена только через четыре дня, после выходных. Все эти дни мы с ним вместе были наказаны. Приходили вместе домой, раздевались догола и становились напротив ноутбука на коленки делать уроки каждый возле своего табурета. И честно отстаивали так час, даже если уроки удавалось сделать быстрее. Потом убегали на тренировки. Родители к нам претензий не имели, когда вечером просматривали видео-отчет за день. Ночью мы спали без одеял и подушек, прижавшись друг к другу телами. Ближе к утру мы втайне от папы укрывались краешком простынки, на которой лежали. Что и говорить, в субботу мы с ним вместе, конечно же, и розог получили, причем по еще сине-красным попкам, от чего опять стали визжать как резаные, за что еще и добавочные отхватили. Было ужасно больно!!! Так нас отучили врать и жульничать. Ноутбук работал все время, даже тогда, когда никто не был наказан. Папа объяснил, что он исполняет роль охранного устройства, все снятое им видео отправлялось сразу на какой-то удаленный сервер, доступ к которому имели только родители, поэтому, если нас ограбят, то он запечатлеет лица грабителей. Было странно! Что у нас грабить-то? У нас с Денисом до сих пор нет простейшего телефона - даже перед сверстниками стыдно. На кровать денег не было, а на ноутбук нашли! Но перед нами они не отчитывались. Надеюсь, что ноутбук они купили не только для того, чтобы нас контролировать и караулить дом, а просто это оказалось удобным добавочным плюсом покупки. Да еще и осознание того, что видео с нашими голыми телами и выпоротыми задницами оказывались где-то в интернете, стало нас смущать. С тех пор мы, проходя мимо комнаты родителей, когда были наказаны и голыми, стали прикрываться ладошками, а становиться перед табуретками так, чтобы не было видно наших лиц и члена с яйцами. Хотя папу с мамой мы не стесняемся до сих пор.
Если кто-то из нас начинал болеть, то другого брата отправляли спать и делать уроки в комнату родителей, чтобы второй брат не заразился. Спать приходилось возле кровати родителей, потому как другого места просто не было. И, естественно, если ты в это время не исправил текущую двойку, то спать приходилось голеньким и без одеяла с подушкой.
Но, благодаря закаливанию, болели мы крайне редко. Днем двоечник тоже был обязан быть голым - как символ того, что мальчик наказан. Правда, спасибо родителям, если в дом кто-то приходил посторонний, нам разрешали уединиться в своей комнате, или даже надеть трусики, если нас кто-то хотел видеть. Даже если наказанный мальчик стоял в углу, когда кто-то приходил, ему разрешали перейти стоять на коленках в нашу комнату, но при этом стоять приходилось с самого начала. Это было на наш выбор - либо достоять остаток времени при посторонних, либо уйти в свою комнату и выстоять с самого начала. Хотя, стояние на коленках мы старались выполнить еще до прихода родителей домой, а мы двери сами никому не открывали. Кстати, нас приучали следить за своей одеждой - мы сами научились ее стирать, сушить и гладить, чистить свою обувь - это тоже было предметом контроля и наказания. Трусики у нас были только одни на каждого, у меня зелененькие, у Деньки - синенькие, поэтому, как только кто-то из нас становился объектом наказания, он сразу же их стирал, чтобы по окончании наказания одеть их чистенькими и сухими. Если мы не были наказанными, то нас заставляли их стирать по вечерам два раза в неделю - один раз в пятницу вечером, другой во вторник. Тогда приходилось спать голышом и идти в школу без трусов, если на утро они не успевали высохнуть. Папа также запрещал наказанному мальчику одевать их в школу, считая, что двоечнику они не нужны, а беречь их нужно. Мы их снашивали до нитки, понимая, как нелегко родителям нас накормить, не говоря уже о том, чтобы одеть. Нередко они были все в дырках, и хозяйство сквозь них бесцеремонно вываливалось наружу. Но для дома это было нормально. Лишь для плавания в бассейне нам купили плавки каждому, тоже разных цветов, и приказали их беречь. Мы их одевали лишь в бассейне, а из дома и домой зачастую шли без трусов, в одних шортах или брюках.
Лето для нас было сплошным праздником. У нас была дача, где мы всей семьей и проводили все лето, тикая от душных улиц города. Мы с Дениской все летние каникулы и жили у дедушки на даче, пока его не стало, когда нам было десять лет. С тех пор раз за лето родители стали нас брать с собой на море. Тогда я и увидел его в первый раз. Так как денег у нас было не много, то до Азовского моря мы добирались электричками восемь часов и селились в своей палатке на берегу. Продукты привозили свои с дачи, ловили рыбу и мидий, чтобы пропитаться, воду брали с местного родника - ух и холоднючая же она была! Так дикарями мы и жили пару недель недалеко от городского пляжа. Когда я впервые увидел море - радости моей не было предела! Такое большое, сверкающее на солнце - эта картина меня завораживала. И огромный широченный песчаный пляж. Странно, но я отчего-то в детстве думал, что все люди в море купаются голышом, как в ванной, но когда я увидел, что все люди купаются в плавках, я был в недоразумении! Плавок-то я с собой не взял, на мне были только застиранные дырявые трусики под шортиками, как и у моего брата. Мы спросили - а как же нам купаться? Родители сказали - ну, не в трусах же рванных. Разбив палатку в тени дерева, мы с Денькой долго мялись, не решались снять шортики с трусами, ведь кругом все люди, даже малыши, купались и загорали в плавках. Но потом жара и желание окунуться в такое огромное и ласковое теплое море пересилило нас. Мы подобрали момент, когда никого поблизости не было, подошли к кромке воды, оглянулись, сняли шорты с трусами и, прикрываясь ладошками, бросились в воду! Восторг переполнял нас, мы чувствовали море, и оно чувствовало нас, мы купались и резвились, брызгались и ныряли! Вдоволь накупавшись до гусиной кожи на теле и когда наши членики стали крохотными, а яйца спрятались глубоко внутри нас, мы вышли на берег погреться и не сразу осознали, что стоим голыми посреди других одетых людей - настолько наши чувства и сознание переполняли эмоции. И к нам стало доходить, что на нас решительно никто не смотрит. Мы переглянулись, озираясь вокруг - никто на нас пальцем не тыкал и не смотрел в нашу сторону. Надеть рваные трусики на мокрое тело мы не решились на пляже при всех и, подобрав наши шмотки, побежали к палатке, прикрываясь ладошками снизу. Мама дала нам по полотенцу вытереться и отправила на солнце греться. Мы вытерлись и легли на полотенца животом вниз. Через полчаса, проведенных на солнце, мы заметили, что наши писюны стали большими и набухшими, а яйца низко провисали, но мы уже этого почему-то не стеснялись. Что и говорить, через час мы уже без зазрения совести побежали голышом через весь пляж к воде, даже не прикрываясь ладошками, а держась за руки. За две недели мы ни разу не надели и нитки на себя и загорели как чертенята. За это время мы успели подружиться с такими же ребятами - вместе плавали и ныряли, по утрам ловили рыбу, а днем и вечером собирали мидий. Они рассказывали о себе, мы о себе, общались на разные темы о своем, пацанячьем. Правда, они были всегда в плавках, но нас это не смущало.
Родители же тоже всегда были в купальниках. Это было самое клевое время нашего детства. С тех пор мы каждое лето приезжали на это же место. Мы с Дениской по приезду всегда стеснялись только первую половину дня, а потом две недели проводили беззаботно и весело, загорая и купаясь, веселясь и гуляя голышом. Этим летом мы тоже там отдыхали две недели, правда, несколько лет назад мы стали отходить чуть подальше, чтобы я и Денис не стеснялись отдыхать голыми.
Остальное время наших летних каникул мы всегда проводим на дачном участке всей семьей. Мы с Денисом днем ходили на местную речку купаться и загорать, утром и вечером помогали родителям на огороде поливать и пропалывать грядки. На даче мы были всегда в трусиках, даже когда бегали в магазин на другой конец садового общества за хлебом. Мама нам трусики регулярно штопала, потому как они были старенькие и часто рвались от наших приключений, а покупать нам новые летом на дачу не было смысла - мы бы и новые порвали бы так же. У нас росло множество различных деревьев, мы любили по ним лазить, и есть их плоды прямо на ветках. Но нам как-то приглянулся соседский персик - его плоды были огромными и сочными даже на вид. И вот, нам тогда было уже по двенадцать лет, мы решили наведать это соседское дерево. Выследив, когда ближе к вечеру сосед уйдет с участка, мы перелезли через забор и забрались на это дерево. Едва сорвав по плоду и укусив их, мы увидели, как сосед заходит опять на участок через калитку. С испугу мы бросились спрыгивать с дерева и тикать и умудрились при этом поломать плодоносящую ветку. Со страха мы переметнулись через забор и кинулись прятаться в дом. Сосед это все заметил, и мы даже потом слышали, как он ругается на нас за поломанную ветку. Мы не придумали ничего лучшего, чем спрятаться в шкафу.
Оттуда мы и услышали, как пришел сосед и рассказал все нашим родителям, которым не составило большого труда нас отыскать. Вытянув нас за уши во двор, он стал перед соседом нас отчитывать и ругать. Мы стояли, потупив головы, с опущенным в землю взглядом. И сосед, и папа на нас некоторое время кричали, но потом папа спросил, знаем ли мы, что мальчиков-спартанцев беспощадно секли за воровство, вернее не за то, что они воровали, а за то, что попались на этом. Что и сейчас садят в тюрьму только тех, кто попался, а не тех, кто ворует. Папа был зол. Он кричал, что не потерпит, чтобы воры росли в семье. А сосед причитал, зачем же мы ветку сломали, мол, попросили бы, я бы вам и так с радостью дал бы персиков, что выпороть бы вас следовало бы. Потом папа сказал:
Ну что, негодники! Будем тогда вас по-спартански отучать от воровства. Идите, готовьтесь!
И мы побрели к ближайшему кустарнику, прекрасно осознавая, что порки не избежать, хотя сегодня была не суббота, когда нас обычно секли розгой за всякие проделки, случившиеся в течение недели. Нарвав для себя лозин, мы направились в дом.
И куда вы собрались? - спросил папа.
Ну, это... в дом. Там же будешь нас пороть?
Как тут? Тут же не на чем лежать, как ты будешь нас пороть?
Вы же любите по деревьям лазить, ветки ломать, вот на дереве и получите порку!
В это момент впервые наш взгляд был оторван от земли, и мы удивленно переглянулись с Дениской друг на друга, не понимая, что папа имеет в виду.
Как это? - недоумевающе спросили мы в один голос.
Как всегда, молча! И пусть только кто-нибудь из вас попробует заорать - запорю до смерти! А теперь прыгайте вон на ту ветку, цепляйтесь за нее крепко руками и висите.
Мы отдали розги папе, а сами подошли к указанной ветке и уже собрались подпрыгнуть, но он нас остановил.
А трусы за вас я буду снимать?
Мы с изумлением взглянули на папу, потом на соседа. Краска стыда залила наши уши и лица.
При соседе? Ну, пап...
Снимайте, снимайте, воровали-то вы у соседа, а теперь его стыдитесь? Лучше бы вам воровать было стыдно!!! Тоже мне, а еще хотите называть себя спартанцами! Там дети вообще не знали, что такое одежда, и пороли их почаще, чем я вас!!!
Опустив глаза и отвернувшись к соседу спиной, мы сняли наши трусики, бросили в траву и, подпрыгнув, уцепились руками за ветку дерева.
Спиной мы чувствовали, что сосед не спускает с нас глаз. Он, наверное, и не подозревал, что нас так легко могут выпороть за такое. Долго нам ждать не пришлось - первые удары были, как всегда, сильными и жалящими. Плохо еще было и то, что папа не сообщил нам, сколько ударов мы заслужили, а в правилах такого пункта тогда еще не было. Но мы терпели, стиснув зубы. Выдав каждому из нас первую двадцатку, папа остановился и предложил соседу тоже всыпать нам за поломанную ветку, но тот, на наше счастье, отказался и вообще собрался уходить. Приказав нам висеть дальше, папа пошел проводить соседа, извиняясь перед ним за нас. К нам долетели обрывки фраз, в которых папа обещал, что такого больше не повторится и что мы после завершения наказания сами придем перед ним извиняться. Они еще долго о чем-то разговаривали возле калитки, так что наши задницы немного успели отойти, но зато руки уже изрядно устали. Я собирал последние силы, чтобы не сорваться с ветки. Я уже молил Бога, чтобы папа поскорей пришел, завершил порку и разрешил нам спуститься с ветки на землю. Наконец, папа пришел и всыпал нам еще каждому по десять. Никто из нас не заорал, было только слышно учащенное дыхание, сопение и мычание. Все мое тело и брата было мокрое от пота. Наконец, папа разрешил нам отпустить ветку и прыгнуть на землю. Приземлившись, мы не знали, что нам делать. Обычно после порки нас посылали в угол стоять, но не стоять же на дереве или на земле на коленках, и мы ждали, что нам скажет папа. Однако к своим попам мы притрагиваться не решались - это было запрещено, и мы стояли по стойке смирно! Наконец, он сказал, что в угол нас сейчас ставить бессмысленно и что нас ждет другое наказание. Мы замерли в ожидании.
Берите каждый по пустому большому мешку и бегом сбегайте и наполните доверху их крапивой!
У нас аж рты пооткрывались! Зачем столько крапивы? Мы слышали, что ей иногда тоже наказывают, но для этого нужен только пучок для каждого, не более. Пока мы так раздумывали, папа нам крикнул, чтобы мы поторапливались. Подобрав наши трусики, мы собрались их одеть, потому как за крапивой надо было идти через полпоселка за окраину, но папа подошел к нам, выхватил их и сказал:
Мальчикам-спартанцам не положены трусики, тем более наказанным!
А как же мы пойдем-то? Голыми? Через все дачи?
Сумели к соседу пробраться, сумеете и за крапивой! Тем более уже почти стемнело! И быстро чтобы - одна нога здесь, другая там!
Схватив мешки, мы помчались к калитке. Выйдя на улицу, мы осмотрелись. Никого не было. Но чтобы нас голых не увидели через заборы, мы обернулись мешками как набедренными повязками и побежали на окраину. Надо сказать, что это оказалось не так просто! Мы ничего не взяли с собой, и нам пришлось ее рвать голыми руками. Это было ужасно больно - она жалила наши руки и ноги, касалась наших тел. Кое-как набрав два мешка, мы направились назад. Прикрываться уже было нечем и, чтобы как-то скрыть свой срам, мы несли мешки впереди себя, обняв их. Они были почти с наш рост. Уже порядочно стемнело, и нас никто не увидел. Если попадались встречные люди, то мы прятались под кроной деревьев, присев за нашими мешками. Придя домой, папа нас уже ждал, держа наши трусики в руках. Поставив мешки под тем же деревом, где мы получили по нашим голым попам розгой, мы встали смирно в ожидании дальнейших распоряжений, держа руки по швам.
Чего стоите, любители полазить по чужим деревьям? Цепляйтесь опять за любимую ветку. Но только теперь лицом ко мне.
Мы подпрыгнули и уцепились опять руками за ветку дерева. Папа продолжил нам объяснять.
Вы знаете, что мальчики-спартанцы всегда спали голышом на грубых циновках, которые делали своими руками? Циновок я вас заставлять делать не буду - вы уже и так приготовили себе ложе. Чтобы не замерзнуть, они прижимались плотно друг к другу, а если становилось совсем холодно, то они хлопали свое тело крапивой, чтобы согреться. Сегодняшнюю ночь в качестве наказания вы проведете под деревом, а чтобы вам не было холодно, я разогрею ваши тела крапивой! Все понятно?
Мы промычали в ответ. Деваться нам было некуда, папа был очень зол на нас, да и мы понимали, что сильно провинились. Тем более такого испытания нам еще не доводилось проходить, и нам было даже, в некоторой степени, интересно. Папа открыл один из мешков и нашими трусиками вытянул хороший пучок крапивы. Наши руки и ноги уже были обработаны крапивой, пока мы ее рвали. Папа обошел нас сзади и стал бить по нашим ужаленным розгой попам. Мы молчали, хотя и было дико больно. Не проронить ни звука было, как всегда, главным условием во время любого наказания - нам этого уже повторять и объяснять не надо было. После наших поп он стал хлестать наши спины. Она легче переносила жалящую боль крапивы, хотя стебли перегибались через наши тела и жалили бока и живот. Потом папа опустился ниже наших поп и стал обрабатывать бедра и ноги сзади. Мы стали вертеться и трепыхаться. Когда наши ноги выделывали танец боли, крапива умудрялась жалить и в наши дырочки. Это было адски больно. Доставалось и яичкам, и свисающим членикам, от чего они начали дико чесаться и раздуваться. Горело и чесалось почти все тело, но мы стойко терпели и не орали от боли, лишь изредка вздыхая и мыча. Потом папа обошел нас и встал перед нами. Наверное, увидев слезы на наших глазах, он сжалился и всего пару раз легонько ударил по ногам спереди и животу. Мы боялись, что он начнет сейчас хлестать и наши бедра спереди, и тогда сильно достанется и нашим яичкам и писюнам, которые уже стояли как солдатики с открытыми головками - а это было бы больнее всего. Но он этого не сделал. Кинув измочаленный пучок крапивы под нас, он потом оба мешка высыпал тоже под наши висящие ноги и разровнял крапиву равномерно по кругу где-то на пару метров.
Провисите еще двадцать минут, потом можете слезать. Но дальше, чем лежит крапива, вы выходить не должны. Спать сегодня ночью вы будете на ней, как настоящие мальчики-спартанцы! Посмотрим, достойны ли вы такой чести так называться. Если кто-то ослушается, то каждый из вас получит в два раза больше, чем сегодня уже получил!
Мы провисели, наверное, даже больше, чем двадцать минут, потому как часов ни у кого не было, да и опять чувствовать на себе ненавистную крапиву не очень-то и хотелось. Так, провисев, пока хватало сил, и руки уже совсем нас не держали, мы вместе спрыгнули с ветки и приземлились на крапиву. Ноги сразу опять обожгло. Мы подумали, что если стоять и не двигаться, то крапива нас не так сильно будет жалить. Так мы простояли в центре круга из крапивы под веткой дерева, наверное, еще пару часиков, пока нас не стало конкретно тянуть в сон. Кругом уже стояла тишина. Но мы видели, как из окна нашего дома за нами иногда мельком посматривали. Поняв, что стоять мы больше не в силах, мы решили попытаться лечь в крапиву и уснуть. Мы перед этим захотели пописать, но идти в туалет не решались. Тогда мы, отойдя на край круга из крапивы, стали писать, стараясь поссать как можно подальше, чтобы и запрет не нарушать, и в моче своей не спать. Затем, став в центр и обнявшись, мы медленно стали опускаться на крапиву. Сначала на корточки, а потом и на попу. Крапива обожгла наши больные зады, но не так сильно, как во время порки. Медленно мы стали ложиться на спину. Опять волна боли пробежала по всему телу. Но, если не ворочаться, то боль через время проходила. Так мы и уснули на спине, не ворочаясь и держась за руки. Но когда во сне ты неосознанно поворачивался на бок или живот, то крапива опять давала о себе знать, и ты просыпался от очередной волны боли. Так и была проведена эта кошмарная ночь, в которую мы почти не спали. Надо сказать, что нам действительно не было холодно, мы даже не прижимались друг к другу. Мальчики-спартанцы правильно делали, что согревали себя крапивой, это позволяло им не замерзнуть и выжить в экстремальных условиях.
Утром оказалось, что наши родители тоже не спали почти всю ночь, переживали за нас, но отменить наказание не решились в воспитательных целях. Они смотрели за нами и даже несколько раз приходили проведывать, но мы этого не заметили. Когда взошло солнце, мы проснулись и увидели папу на стуле возле нас, ждущего нашего пробуждения. Он спросил нас, как мы себя чувствуем, мы ответили, что хорошо. Жаловаться, как мы понимали, было не в обычаях мальчиков-спартанцев. Он нам сказал встать и подойти к нему. Мы встали и подошли. Он осмотрел каждого из нас с головы до ног, смахнул прилипнувшие листочки крапивы и ощупал все тело каждого. Затем отправил обоих в душ. Холодная вода остудила наши тела, но они по-прежнему продолжали местами чесаться. Мы терли наши руки, ноги и спину, но к попе не притрагивались, боясь нарушить запрет. После душа мама намазала наши красные спины, попы и ноги сзади какой-то мазью и позвала завтракать. За ночь краснота с других мест почти прошла, и больно было только сзади, так как мы лежали почти все время спиной на крапиве. После завтрака папа сказал, что нас ожидает последнее испытание. Мы должны были пойти и попросить прощения у соседа за вчерашнюю выходку. Он нам рассказал, какие слова говорить и как стоять. Извиняться мы должны были перед соседом стоя на коленках, держа руки по швам и глядя ему в глаза.
Мы понимали, что извиняться придется, но как-то позабыли об этом. Родители встали из-за стола, а мы с коленок, и убрали все, и помыли посуду. Мы мялись в нерешительности, не зная, что нам дальше делать. В квартире в городе в таких ситуациях мы обычно могли почитать на корточках, пока другого дела не было, а на даче нас так впервые наказали. Так, стоя на кухне, мы дождались, пока пришел папа и послал нас к соседу извиняться. Опять краска стыда залила наши лица. Идти к соседу голыми было почему-то все равно стыдно, хотя он нас вчера уже достаточно разглядел голеньких. И мы поплелись, опустив глаза в землю. Следом за нами недалеко следовал отец. Выйдя с калитки, мы посмотрели по сторонам, чтобы нас голых никто из посторонних не видел, и зашли в калитку соседа. Невольно мы прикрылись ладошками спереди. Постучавшись в дверь, нам открыл сосед.
Это... простите нас... - ком стоял в горле, говорить было не возможно, губы пересохли.
Вдруг из-за спины мы услышали цыканье отца. Посмотрев в его сторону, мы поняли, что забыли опуститься на коленки. Тогда мы с братом вспомнили, как должны себя вести во время извинения, и вместе стали прямо на пороге на колени, руки развели и держали вдоль туловищ. Самым трудным оказалось смотреть ему в глаза.
Простите нас, пожалуйста, - в один голос стали говорить мы, - мы бо... - вдруг за спиной соседа показалась девочка, его внучка, лет пятнадцати. Ее вчера не было, значит, она приехала только сегодня утром и даже еще не успела переодеться в дачную одежду.
Кто там, дедушка? - спросила она, выходя из-за его спины.
Да вот, внученька, озорники вчера персики надумали воровать, да еще и ветку сломали! Вот, пришли извиняться.
Пока ее дедушка говорил это, она остолбенело смотрела на нас, не отрывая взгляда, а мы на нее. Опять наши ладошки сами прикрыли наши членики спереди. Наши лица стали красными как рак, а уши загорелись так, что нам казалось, что с них сейчас повалит дым. Так, наверное, мы простояли секунд пять, но для нас это показалось вечностью. И лишь подзатыльник отца привел нас в чувства.
Ну, чего замолчали? Давайте уже извиняйтесь и дело с концом.
Кое-как пересилив себя, опустив опять руки и пролепетав не сложный текст извинения, глядя на соседа, нам разрешили идти домой. Встав и опять прикрывшись спереди ладошками, мы рысью помчались домой. Дома мы были в каком-то наваждении. То ли от того, что не выспались, то ли от перенесенной боли и переживаний. Мы бродили по саду и дому, не зная, куда себя деть. Ближе к вечеру папа нас спросил, почему мы еще голыми ходим, ведь он сказал, что это будет последнее, что мы должны были сделать. Мы переглянулись и, найдя свои трусики, надели их.
Так для нас тогда обернулась попытка кражи, и так нас с братом отучали от воровства. Мы дали сами себе и друг другу клятву, что больше никогда в жизни не будем воровать.
Дети 80х, наше поколение, пережили это в цивилизованной стране, в цивилизованных городах, в цивилизованных семьях. В наше время.
Я выражаю глубокую благодарность тем людям, которые позволили мне опубликовать кусочки из их биографий. Кое-где я внесла изменения в детали.
Лет до 5 меня мыли в небольшой пластиковой ванночке, которую ставили в большую ванну. И вот, однажды, не было горячей воды, и меня мыли нагретой. Воды было очень горячая, а терла мама меня сильно жесткой губкой. Мне было больно, я плакал, а она ругалась и говорила «Не придумывай, нормальная вода и губка мягкая». Я плакал еще сильнее и назвал ее дуррой. Она созвала всех родственников, которые были в доме в тот момент. Они собрались, нависли надо мной и стали говорить какой я плохой, что за такие слова мне полагается порка, что я буду за каждую ругань получать по губам. И опять было страшно и плохо.
Я должна была отвечать за все свои поступки, поэтому виновата только я, я сама всегда отвечала за все, что происходит вокруг меня….
А сколько тебе было лет, когда ты начала отвечать за свои поступки и быть ответственной за все, что происходит вокруг тебя?
Мне было 3.. около трех лет, чуть меньше.
Меня забыли в саду, и поздно вечером воспитательница отвела меня домой. И когда она позвонила в дверь, мои папа, мама и бабушка очень удивились…
Было мне лет 9. Отчим уже работал в КГБ и большую часть времени мы его не видели. А те редкие часы, когда он был дома, мать непрерывно жаловалась, что он мной не занимается, я совсем распоясался, не помогаю ей и не учусь достаточно хорошо.
И вот, в один из вечеров мы с матерью опять ссорились. Точнее я выслушивал очередную тираду о том, что я бездельник, у меня нет будущего, у меня такие выдающие родственники, а я всех подвожу.
Я обычно терпел, просил прекратить, а потом начинал орать в ответ и плакать. Так вышло и в этот раз. И в тот момент, когда я начал орать пришел отчим. Мать кинулась в коридор и сказала «Саша, он мне хамит». Отчим держал в руках сверток с лекарствами в стеклянных бутылочках. И с порога, ничего не выясняя, кинул его мне в голову. Было очень больно и обидно. Обидно, что он даже не разобралсяи не спросил в чем дело. А мне очень хотелось его защиты.
Мой отец с 12 лет насиловал меня, пока я не ушла из дома в 16. А моя мама и бабушка делали вид, что ничего не замечают. И когда в 14 лет я открыто закричала им, чтобы они меня защитили, бабушка сказала «Дура, посмотри, до чего ты довела отца!»
У нас была обычная интеллигентная семья - родители с университетским образованием, научные работники. Трое детей, я старшая. И отец нас бил. Маму никогда, только нас, двух девочек, и потом - меньше, слава Богу - младшего брата. Порол с раннего детства. Помню его армейский ремень с пряжкой, потом еще какие-то, сменявшиеся. Системы, расписания в этом не было. Он легко приходил в ярость - от чего угодно. Гуляла и ушла далеко от дома, «не так» себя вела, сказала грубость или подралась в детском саду. Позже, в школе - за все плохие оценки, невымытую посуду, запойное чтение. Кошмар моего детства - проходить мимо отца, если он чем-то недоволен и кричит. Что кричал - даже пересказывать не буду, «дрянь и свинья» были обыденным лексиконом. Но он не пропускал мимо себя без тяжелой затрещины, и я старалась проскользнуть, закрывая голову руками. Очень хорошо помню вкус крови во рту - если удар приходился по лицу, или тяжелый гул в голове - если по затылку. Порка вызывала такой ужас, что я писалась каждый раз в процессе, и потом, зареванная, вытирала за собой лужу. Он доходил до ослепления в ярости и хлестал, пока его не глушил мой визг. В бассейне, куда меня отдали для поправки здоровья - я была хила и много болела - это не для жалости, а для справки - я пряталась попой к кабинке, переодеваясь, чтобы скрыть синяки и избежать насмешек других девочек. Но все равно не удавалось, и я выслушивала от них и стыдилась до немоты - то, что меня бьют, было моим же позором.
Мой отец в первом классе заставлял меня решать задачки через интегралы. И в связи с тем, что я не понимала, он бил меня головой об стол.
Моя мать, когда я делал что-то не так, ложилась на кровать и умирала. Она говорила, что умирает из-за того, что я плохо себя вел. Мне было 4.
Дедушка у меня был видный деятель. Много лет он работал за границей. Каждое лет он брал нас с двоюродным братом к себе. Это было сладкое время.Много солнца, моря, вкусной еды, о которой в Союзе и не слышали. А еще там были улитки. Огромные улитки без панцыря ярко оранжевого цвета. Оооочень красивого J Мне было лет5-6 и эти замечательные красивые улитки занимали все моей внимание. Я очень хотел с ними поконтактировать. Дедуля не разделял моего увлечения и с методичностью зажимал меня между коленей и охаживал ремнем. Называл он его (ремень) «миленький». И если я проявлял к среде излишнее любопытство, то дедуля предлагал мне отведать «миленького».
В школе, куда меня отдали с 6 лет, начался ужас. Не знаю, почему, меня начали травить дети. Избиения стали каждодневной практикой. Мальчишки дожидались конца уроков, чтобы гнать меня как зайца. Домой я добиралась не меньше часа, пристраиваясь к взрослым (никогда не тормозившим), прячась и все же неизменно с разбитой губой, или оторванными пуговицами, или синяками, или прочими детскими потерями. То, что родители не защищали меня в той ситуации, я тогда даже не вменяла им в вину, меня на этом заклинило позже, уже после школы. Первые пять лет были сплошным издевательством. У меня не было друзей, я, сильная и веселая, стала замкнутой, болезненно ранимой, мрачной и саму себя не любившей девочкой. Помните, наверно, фильм «Чучело». Я увидела его тогда, в школе, и испытала шок - кто-то пережил то же, что и я. Одноклассники потом дразнили чучелом. В пятом классе, вернувшись домой с двойкой, я неожиданно для себя не стала дожидаться вечерней порки, а сбежала из дома - будучи ребенком тихим и книжным и повергши тем в шок учителей. Ночь провела на вокзале и в аэропорте. На следующий день от безвыходности вернула сама, отчаянно труся, что отец меня просто убьет.
Мой отец специально замачивал кожаные ремни в каком-то рассоле для того, чтобы пороть нас с братом.
Когда мне было 6, мать бросила нас. Отец требовал, чтобы я стирала, мыла квартиру и готовила еду для него. Так продолжалось много лет, пока я не вышла замуж.
Когда папа объяснял мне уроки, если я не понимала его со второго раза, он топил меня в ванной. Там все время почему-то была налита вода. Это было примерно через день. Мне было 7 или 8. Мама кричала: «Не спорь с отцом!»
Класса со 2-го меня отдали в музыкальную школу. Купили пианино. Ведь мальчик из интеллигентной семьи должен уметь играть на пианино. А я не любил пианино. Каждый раз меня усаживали боем туда. Кончилось это через через пару лет, когда отчим несколько раз ударил меня головой об пианино, а я, утирая сопли, встал, и глядя на них сказал: «Можете убить меня, но я не сяду за пианино». И в этот момент отчим посмотрел на мать и со спокойным лицом спросил: «Ну что? Убивать его?». Это было так страшно, что я до сих пор волнуюсь и слезы наворачиваются, когда вспоминаю об этом. Мать ответила: «Да ладно, пусть живет». Больше я не ходил в музыкальную школу, а ненавистное пианино они продали.
По вечерам, когда отца не было больше суток, мама отправляла меня его искать. Поздним вечером. Я должна была найти в городе и притащить домой пьяного в стельку отца.
Если я плохо себя вела, мама и папа собирали мне мешочек с сухарями и выставляли на улицу, говоря мне, что теперь я должна жить сама, как хочу. На улице был сорокоградусный мороз. Мне было 4-5-6 лет.
Вообще, ремень был нормой воспитания в семье.Обычно, лежу я вечером в кровати, а отчима еще нет. И я думаю, вспоминаю, не натворил ли я чего. И вот в дверном замке заворочался ключ, мать выходит из комнаты, а я натягиваю одеяло на голову и прислушиваюсь. И слышу, что мать говорит на повышенных тонахи упоминает мое имя. Тяжелые шаги отчима, открывается дверь в комнату, и я под одеялом, физически чувствую, как луч света падает на меня. И он такой резкий, тяжелый, и неприятный. И я делаю вид, что сплю в надежде, что может быть спящего ребенка не будут бить. Но отчимвключает свет, срывает одеяло и начинает бить, приговаривая «будешь еще матери грубить? Будешь?», а я плачу и кричу «нет, нет». И паника. Я не знаю что я сделал не так, я не знаю как мне сделать так, чтобы меня перестали бить. И так каждый день, через день. Иногда неделями затишье. Но каждый раз, когда он приходил домой - одеяло на себя, и, затаив дыхание, ждать: войдет или пройдет мимо к себе в комнату.
Лет в пять меня пытался изнасиловать дядя, и когда я закричала и побежала, и рассказала родителям, они мне не поверили, обвинили меня во лжи.
АПД. для тех, кто сомневается, описание видов насилия
