Забрали Любу домой из детдома и чуть не вернули назад. Как «Родные люди» вытаскивают из кризиса семьи с усыновленными детьми

💖 Нравится? Поделись с друзьями ссылкой

Интервью: Надя Макоева
Иллюстрации: Даша Чертанова

Четыре с половиной года назад вступил в силу «закон Димы Яковлева», также известный как «закон подлецов»: 420 депутатов проголосовали за то, чтобы запретить американским гражданам усыновлять российских детей. Через полгода после этого Россия наложила запрет на усыновление ещё для нескольких западных стран, среди которых оказалась и Испания . К тому моменту в одной только Каталонии 223 семьи ждали своих российских детей, а 48 из них уже были знакомы с приёмным ребёнком.

Марии и Давиду повезло: они успели вскочить в последний вагон уходящего поезда перед тем, как все усыновления в Испанию были заморожены. Сейчас они вместе со своим сыном Максом живут в красивом доме неподалёку от Барселоны. У Макса, которому почти шесть лет, много друзей, он учится в международной школе, говорит на трёх языках, занимается плаванием. О самом захватывающем путешествии в своей жизни нам рассказала мама Макса, Мария.

Добро пожаловать

Мне 44 года, моему мужу Давиду 49, мы вместе семнадцать лет, женаты из них восемь. Мы познакомились, когда работали в одной компании в банковской сфере, только в разных городах: я в Валенсии, он в Мадриде. Потом нас обоих перевели в Барселону, где мы продолжили общаться - и до сих пор вместе.

Усыновление всегда было для нас одним из вариантов, наравне с обычным биологическим родительством. Многие наши друзья и родственники стали приёмными родителями, поэтому такой путь был для нас совершенно естественным. В конечном итоге завести ребёнка биологическим способом нам не удалось, и мы окончательно приняли решение об усыновлении. Оно не из простых и связано с чувством утраты, даже если ты всегда воспринимал усыновление как норму. Людям требуется время, чтобы смириться с несправедливостью природы и перейти на следующий уровень. Очень важно пережить это в себе и оплакать, обрести душевное равновесие. Усыновление - дело очень тонкое, непростое. В голове родителя всё должно быть в надлежащем порядке, иначе легко можно потерять себя.

Мы решили усыновить ребёнка из другой страны из-за сроков. Усыновление внутри Испании предполагает долгое ожидание, восемь-девять лет, и когда обращаешься в официальные органы, они почти напрямую рекомендуют международное усыновление - по крайней мере, так было раньше. В последние годы международное усыновление в Испании стало менее популярным - из-за финансового кризиса и из-за закрытия этой возможности во многих странах, включая Китай и Россию.

Для нас всё началось в декабре 2011 года с официального запроса в (слово Acolliment в названии организации означает не столько опеку, сколько радостную встречу, и может переводиться как «добро пожаловать». - Прим. ред.) . Через несколько недель после этого начался процесс получения статуса приёмного родителя: мы должны были получить сертификат о «профпригодности» в этом качестве, который является обязательным условием для усыновления. Процесс занимает около шести месяцев и включает серию тренингов, несколько личных собеседований с психологами и педагогами, а также визит социального работника домой. Плюс нам выдали список книг, которые нужно прочесть. Становясь родителями, люди должны быть готовы к решению самых разных вопросов - связанных с этническим происхождением, полом, различными болезнями, - и нужно знать, что со всем этим делать.

Одно из условий при усыновлении: ты не можешь ничего выбирать - только страну, из которой хочешь усыновить ребёнка. В нашем случае это была Россия - просто потому, что мы уже что-то знали об усыновлении оттуда, у нас были знакомые семьи с детьми из России.

Кроме того, математически было больше шансов, что для нас найдётся ребёнок в такой огромной стране - просто из-за численности населения. К тому времени Китай уже был закрыт для иностранного усыновления, а другие страны, меньшего размера, предлагали двадцать-тридцать детей в год, так что списки ожидания были непомерно длинными.

У нас, конечно, были сомнения. Мы понимали, что всё будет очень непросто с бюрократической точки зрения. В России очень строгие правила, необходимо подготовить намного больше документов, чем в других странах. Кроме того, никуда не деться от формализма: каждый запрашиваемый документ должен быть предоставлен в трёх экземплярах, апостилирован и заверен нотариусом. К примеру, справку о доходах из компании, в которой я работаю, сначала нужно было подписать в отделе кадров, потом заверить у нотариуса, а после апостилировать - не говоря уже об официальных переводах на русский язык.

Но, возможно, самые серьёзные опасения вызывала тема фетального алкогольного синдрома - состояния, возникающего у детей, матери которых пили алкоголь во время беременности. До сих пор безопасная доза алкоголя для беременных не установлена, а последствия могут проявиться в любой момент. Это было серьёзной проблемой - не из-за стереотипа о «пьющих русских», а из-за официальных данных: у большого количества детей, усыновлённых в Каталонию из России и Украины, диагностируют этот синдром. В прошлом году по этой причине министерство труда и соцзащиты объявило, что правительство Каталонии рассматривает запрет на усыновление из стран Восточной Европы.

В сентябре 2012 года мы получили сертификат о «пригодности» к тому, чтобы стать родителями. Теперь нужно было выбрать организацию по международному усыновлению, признанную в обеих странах, России и Испании. Мы посетили несколько агентств, но в конечном итоге выбрали ASEFA со специализацией на России - опять же следуя опыту знакомых семей. Позже это агентство закрыло свой офис в Барселоне, спрос на его услуги сильно упал. Мы подписали договор посредничества, где были указаны все расходы, связанные с усыновлением, и подтверждение того, что мы соглашаемся с условиями российского законодательства. В этот момент началась наша «бюрократическая беременность».

Бюрократическая беременность

Сам процесс усыновления состоял из трёх этапов. Первый - распределение. Когда документы прибывают в Россию, их направляют в определённый регион, и администрация этого региона определяет для тебя ребёнка. Этот момент я никогда не забуду: я была на работе, когда внезапно пришло письмо с темой «Распределение: фото». Я открыла вложение - а там был он, наш будущий сын. Я просто остолбенела, от избытка эмоций я не знала, то ли визжать, то ли плакать. Это было в феврале 2013 года, а в апреле того же года мы впервые съездили в Россию.

Четыре дня мы провели в бешеном ритме. Прямо из аэропорта ты отправляешься знакомиться со своим ребёнком, а ещё встречаешься с директором детского дома, который в течение часа рассказывает о его медицинской и семейной истории. Потом возвращаешься в отель - и у тебя менее суток, чтобы решить, берёшь ли ты этого ребёнка. Если решение положительное, на следующий день отправляешься к нотариусу, чтобы официально оформить распределение. Потом тебе дают ещё два часа на общение с ребёнком. На третий день всё утро проходишь медосмотры, а на четвёртый уже уезжаешь. Все эти дни ты толком не можешь ни есть, ни спать и бесконечно прокручиваешь в голове всё увиденное, услышанное и пережитое.

Дом малютки располагался в двух часах езды на машине от аэропорта, в самом центре небольшого городка. По мере того, как мы удалялись от города, ландшафт становился всё более серым и обнищалым. В доме малютки нас ждали, прямиком отвели в музыкальный класс, где всё было украшено шариками и красиво оформлено для торжественных событий. Больше мы ничего не видели - ни других детей, ни комнат, ничего. Мы видели только то, что нам позволили увидеть. Нянечка внесла Макса в комнату, ему тогда было примерно полтора года. Он был одет в красный комбинезон, волосы вихрами - где-то покороче, где-то подлиннее. Лицо у него было не очень дружелюбное. Макса посадили мне на руки - он отреагировал на меня не сразу, но потом спокойно сидел и внимательно меня разглядывал.

С Давидом они никак не взаимодействовали в первый момент: нам сказали, что мальчик не привык к мужчинам, он их вообще не видел, разве что в поликлинике. На самом деле всё, что понадобилось Давиду, чтобы моментально завоевать доверие мальчика, - дать ему шарик.

Макс выглядел вполне ухоженным и упитанным. Помещения были хотя и старыми, но отремонтированными и чистыми. Мы познакомились с воспитателем, директором и социальным работником. С нами постоянно был переводчик и представитель агентства ASEFA. Всё было продумано и хорошо организовано, атмосфера тоже была вполне душевная, хотя чувствовалось некоторое напряжение. Нас заранее просили быть сдержанными и осторожными с комментариями. Вообще, мы не очень хорошо понимали, что происходит, до конца не могли разобраться: то ли это такой русский характер, то ли так здесь устроены все официальные организации. Что нам бросилось в глаза - это едва ли не заискивающее выражение, с которым наши представители общались почти со всеми, к кому мы приходили. И всегда с какими-то подношениями: шоколадки, деликатесы.

На следующий день мы с огромной радостью подтвердили, что берём предложенного мальчика. Первая поездка увенчалась успехом: мы познакомились с сыном. Возвращение было трудным. За две короткие встречи мы успели пообщаться с Максом - обнимали его, смешили, играли и возились с ним. А теперь мы не знали, когда увидим его снова. Нам оставалось только ждать назначения даты о судебном рассмотрении.

Вынесение судебного решения - это второй этап, и в ожидании суда снова пришлось готовить большой пакет документов. Ждать было нелегко, ведь мы уже познакомились со своим ребёнком. Нам снова повезло, дату слушания назначили очень скоро - на конец июня 2013 года. Поездка на слушание занимает всего три дня, и запланировано лишь одно посещение дома малютки, а в оставшееся время идёт интенсивная подготовка: как говорить с судом, когда входить, кто когда выступает и тому подобное. Заседание длилось четыре часа, на протяжении которых нас с Давидом в напряжённом режиме допрашивали абсолютно обо всём. Правда, говорят, обычно процедура длится ещё дольше.

Самое замечательное - судья вынес решение в тот же день, и оно было положительным! Теперь надо было подождать ещё месяц, пока судебное решение будет подписано, чтобы вернуться и забрать сына. Передача ребёнка приёмным родителям - это последний, третий этап усыновления. Это самая длительная поездка из всех, около двенадцати дней - в России нужно было подготовить все необходимые документы для отъезда, в том числе паспорт. Выезжать из страны нужно обязательно через Москву.

Мы прилетели и на следующий день отправились забирать нашего мальчика. Это был особенный момент. Я помню, что за какие-то двадцать минут Макс изменился до неузнаваемости. В доме малютки он был таким спокойным, а как только мы оттуда уехали, он больше минуты не сидел на одном месте - да и сейчас остаётся таким активным. За ту поездку мы с его отцом потеряли по семь килограммов безо всякой диеты.

От беспомощности к привязанности

Это были очень насыщенные и напряжённые дни. Мы были одни с ребёнком в квартире, с мобильным телефоном, который нам оставило агентство на случай экстренных ситуаций. Мы должны были самостоятельно покупать еду, лекарства и гулять с малышом, который речь любого прохожего на улице понимал лучше, чем нашу. Люди на нас косились, и чувствовали мы себя исключительно беспомощными. Мы целыми днями курсировали между детскими площадками. В квартире, которую мы арендовали, была только кровать, диван и два кресла - так что нам ничего не оставалось, кроме прогулок.

Когда все документы были готовы, мы смогли отправиться домой. В аэропорту не обошлось без острых ощущений: пришлось пройти через бесконечное количество проверяющих, которые всё ставили и ставили печати на наших бумагах. Мы в этот момент даже дышать боялись. Они окидывали нас взглядами с таким презрением, что мы чувствовали себя едва ли не преступниками.

Но все ожидания и мытарства того стоили. У нас прекрасный, добрый и достойный сын, настоящий герой для нас с Давидом. Он любит жизнь во всех её проявлениях и учит нас этому каждый день. Нам часто говорят, как ему повезло быть с нами, а я всегда отвечаю: это мы счастливчики, что стали его родителями.

Когда мы оказались дома, понадобилось некоторое время, чтобы всё встало на свои места. Самым главным и трудным было сформировать привязанность, чтобы ребёнок признал в нас родителей. Поначалу Макс всех взрослых принимал одинаково дружелюбно. Если кто-то на детской площадке улыбался ему или играл с ним - он спокойно шёл с этими людьми. Нам пришлось ждать полгода или даже больше, чтобы увидеть первые проявления привязанности к нам. Понадобилось немало терпения.

Потом мы начали искать школу - хотелось найти маленькую и с небольшим числом учеников в классах.

Мы с самого начала увидели, что Макс лучше раскрывается в знакомой, семейной обстановке, а не в большом классе. В три года Макс, как все дети здесь, поступил в младшую группу - и вскоре адаптировался, нашёл много друзей. Макс обожает бассейн, он отличный пловец - кажется, мог бы жить в воде!

Четыре года назад мы отправились в Россию вдвоём, а вернулись втроём. Нам очень повезло, ведь тем же летом Россия приостановила возможность усыновления иностранцами из многих стран, в том числе из Испании. Это стало большим потрясением для всех. По нашему делу судебное решение было вынесено всего за несколько недель до прекращения усыновлений - но мы очень переживали за семьи, которые оказались не столь удачливыми. Семьи, которые уже успели познакомиться со своими детьми и чьи дела были заморожены до того времени, пока не обновили Договор о международном усыновлении с Испанией. Им пришлось ждать воссоединения целый год после нас.

С самого начала Макс знает, что его мама не носила его в животе. Мы от него ничего не скрываем и честно отвечаем на все вопросы. Важно говорить об усыновлении открыто и естественно - конечно, учитывая возраст и степень готовности. Всех приёмных детей сначала бросили, и мы не можем этого изменить. Роль приёмных родителей - разделить с детьми эту утрату на протяжении всей их дальнейшей жизни и подготовить их, дать им инструменты, чтобы справиться с этой болью, залечить эту рану. Плакать и смеяться вместе с ними. Наш человеческий долг - сделать так, чтобы у этих детей появился второй шанс. Это долг каждого. Ведь это наши дети.

ФОТО Getty Images

Мой опыт – это лишь мой опыт. Понятно, что все мы, приемные дети, разные, у каждого свой опыт, свои чувства – тут вся палитра эмоций от черного до белого. Я ни в коем случае не выступаю от имени всех. Но я за то, чтобы у каждого была возможность высказаться.

Первые месяцы своей жизни я провела в машине. Однажды мать оставила меня одну и не вернулась. Мне был год с небольшим, когда меня усыновили. Так я нашла свою настоящую семью. Обычно у окружающих возникает множество вопросов, стоит им узнать, что я приемный ребенок. Я слышала эти вопросы годами, сколько себя помню. И мне хотелось бы дать наконец ответы. Про все и всем сразу.

1. Сироты в жизни совсем не похожи на сироток с золотистыми кудряшками, которых вы видите в кино. Они просто дети. Они прошли через испытания, которые многим трудно даже вообразить. Им нужна защита, безопасность и любовь. Вообще всем нам нужна семья. Сейчас мне 42, а мне так не хватает моей мамы, ныне уже покойной. Мне так хочется к кому-то поехать на День благодарения. Мне нужно, чтобы кто-то волновался, приняла ли я витамины, чтобы где-то была та, кто всегда ждет меня. Нам всем это нужно, правда? Но в отличие от нас, те дети все еще мечтают о семье, нуждаются в семье.

2. У приемных детей могут быть разные чувства относительно их усыновления. Я никогда не спрашивала, почему моя родная мать оставила меня в тот день. Чувство, которое я испытываю, – благодарность. С момента усыновления я обрела семью, узнала, что такое любовь, с этого началась моя настоящая жизнь. Не все усыновленные чувствуют то же самое. Кто-то тоскует по своим биологическим родителям, по жизни, которая могла бы быть в родной семье. И они выбирают не быть благодарными. Это их право.

3. Усыновление – это не то, что надо скрывать или чего стоит стыдиться. Для меня тут не было вопроса. Я всегда знала, что я приемная. Ну и что? Благодаря этому я встретила свою семью. У меня никогда не было чувства, что от меня что-то скрывают. Ты просто знаешь, что это так. Это так же естественно, как, например, то, что у меня есть пупок. Он есть и всегда был. Если вы приемный родитель, скажите ребенку правду сразу. Будьте с ним честным и открытым. Помните: у него есть право на свою историю. Оберегать ее – ваша ответственность. Чужие люди и даже друзья должны понимать, что им не обязательно знать все детали этой истории.

4. Усыновление вовсе не означает, что ты станешь ребенком второго сорта. Уверяю вас, хотя я была приемным ребенком, а моя сестра нет, я вовсе не чувствовала себя «номером два». Моя мама не стала в меньшей степени матерью, а я не была меньше ребенком из-за того, что не была родной по крови. Я не была из-за этого меньшей врединой в подростковом возрасте, как не была менее ласковой и любящей, когда была маленькой. Мама ничуть не меньше включалась в мою жизнь и готова была стоять горой за нас обеих. Мне уделяли столько времени, внимания, любви… Нет, я не была второй!

книга на тему

Людмила Петрановская Разговор о том, как бесконечно сложно быть приемными родителями, ведь ребенок, потерявший семью, – это всегда «ребенок, раненный в душу», и с ним неизбежно придется разделить эту боль. В книге затронуты самые мучительные вопросы, стоящие перед теми, кто стал или собирается стать усыновителем.

5. Одни из нас говорят «Меня усыновили» (раньше, когда-то), другие – «Я приемный ребенок» (сейчас). Это две большие разницы. Я не ношу на груди бейджик с надписью «Привет, я Мадлен, я приемный ребенок». Да, когда-то меня удочерили. Но кроме этого обо мне можно сказать еще миллион разных вещей, моя личность не определяется тем, что меня удочерили. Это лишь один кусочек моей истории. И то же самое можно сказать про всех приемных детей. Пожалуйста, не рассматривайте усыновленного ребенка исключительно как «приемыша». Он или она прежде всего просто ребенок, который сегодня, возможно, представляет себя в своих фантазиях балериной или ковбоем. Когда он вырастет, он может стать кем угодно: врачом, чьим-то другом, любителем собак, мастером, который плетет корзины... У него миллион возможностей, оставьте их ему.

6. Окружающие не упустят случая посудачить на ваш счет. Патронатные семьи, усыновление в своей стране, иностранное усыновление – хорош любой вариант, если его главная цель – дать ребенку любовь и дом. И только это имеет значение. Но можно не сомневаться: родителей будут расспрашивать, откуда они вас усыновили, в какую сумму им обошлось усыновление. Люди любопытны, невежественны и порой очень невоспитанны. Они всегда будут вас судить, предметом обсуждений будет все подряд: ваши сексуальные предпочтения, ваша стрижка и то, как вы украсили дом к Рождеству… Ваша семья важней всего, поэтому – игнорируйте досужие разговоры.

7. Кому-то из приемных детей необходимо найти кровных родителей – просто чтобы закрыть тему, но это нужно далеко не всем. Я никогда не видела своих родных родителей и не обдумывала, как бы разыскать их. Но именно этот вопрос страшно интересует тех, кто узнает, что я приемная дочь. Слушайте, я не персонаж из мыльной оперы. Пожалуй, я испытывала некоторое любопытство, но уж точно не болезненное желание найти их. Надеюсь, что моя родная мать в порядке, что ей досталась хотя бы толика того счастья, которое испытала я.

8. Очень важно, что говорят и как реагируют приемные родители. Никогда не отзывайтесь плохо о родных родителях ребенка. Он воспримет это так, как будто осуждают его самого. Будьте милосердны. Если вы член семьи или друг, умоляю: следите за своими словами в присутствии ребенка; прежде чем что-то сказать, остановитесь и подумайте, не раните ли вы его.

9. То, насколько родители настоящие, не определяется биологическим родством. Моя мама – моя настоящая мама. Она поддерживала меня, когда я плакала из-за домашней работы по математике, помогала выбрать платье на выпускной, лечила мои коленки, когда я падала с велосипеда. Она выслушивала мои сердечные излияния о том, как глупы мальчишки, она любила меня не за биологическое родство. Приемные мамы – настоящие мамы. Приемные папы – настоящие папы. Во всем настоящие. Это определяется не ДНК, а любовью.

10. Усыновлению часто предшествует боль или потеря. Боль родных родителей, то, из-за чего они решились отдать ребенка. Травма ребенка, которому довелось пережить то, что не должен переживать ни один ребенок. Нищета и смерть. Все эти трагедии не вызваны усыновлением, напротив – отдать ребенка в приемную семью зачастую становится лучшим исходом из всех возможных.

11. Никакое мнение об усыновлении не должно быть важнее для приемных родителей, чем мнение самого ребенка. Мне кажется, многие люди придают усыновлению слишком большое значение. Когда я росла, это был просто факт, был день удочерения, который мы отмечали. Я знала, что моя приемная мама всегда готова честно ответить на любые мои вопросы и что мои приемные родители были готовы сделать для меня все, что понадобится. Я не обязательно должна была страдать из-за каких-то проблем в связи с удочерением. Думаю, зачастую приемным родителям тяжело признать, что все может быть просто нормально. Если вы оказались в такой ситуации, в первую очередь прислушайтесь к ребенку! Его мнение по поводу усыновления важнее всех остальных. Пусть он ведет вас.

Когда вы услышите, что кто-то живет с приемными родителями, или сами заметите, что ребенок не похож на родителей, помните, что множество стереотипов, связанных с усыновлением, попросту неверны. Приемные дети – не герои дешевого телесериала, они – личности со своими особенностями. Мы настоящие люди, и у нас настоящие семьи, и усыновление – далеко не самая важная деталь нашей биографии и личности. А родители просто любят детей и отвечают их потребностям, будь то родные дети или нет.

Мадлен Мелчер (Madeleinе Melcher), автор двух книг об усыновлении, мать троих приемных детей, создатель сайта Our Journey to You, посвященного усыновлению. Подробней ее статью «What an adoptee wants you to know about adoption» читайте на сайте The Huffington Post.

«Соседи спрашивали, кто это. Я прямо отвечала: мы взяли мальчика. Чего тут стыдиться?» Три откровенные истории усыновления

В Беларуси шесть с половиной тысяч семей, которые усыновили детей. Многие из них до сих пор живут «двойной» жизнью, полагая, что скрывать тайну ото всех, в том числе и от самого ребенка, - это правильно. Однако в западных странах культура иная: детей все чаще принимают в семьи открыто. Неудивительно, что усыновители в Беларуси вынуждены быть осторожными: отношение общества к ним полно крайностей. Либо «о ужас, корыстные создания, взяли малышей ради льготного кредита», либо «о, эти святые герои с нимбом над головой, усыновили несчастных сироток». На самом же деле они ни то, ни другое. Onliner.by встретился с тремя семьями, чтобы прикоснуться к реальной жизни усыновителей и детей, которые стали друг другу родными.

«Когда нам впервые принесли Егора, няня сказала: „Смотри, это твои родители“»

Первый раз Олеся стала мамой почти десять лет назад. Данила был долгожданным мальчиком. А в 2014 году в семье появился еще один сын - Егор (имя изменено по просьбе героини). Годовалого малыша Олеся с мужем, Олегом, взяли из Дома ребенка. Почему они сделали это? Односложным ответом не обойтись.

- У меня было огромное желание еще раз стать мамой. Оно захватило меня полностью, все остальное ушло на второй план. Ты работаешь на кого-то, зарабатываешь деньги и тратишь их, день за днем одно и то же. А для чего все это? Для кого ты живешь? Вот какие вопросы задавала я себе, - искренне признается Олеся. - В какой-то момент пришло осознание, что есть дети, которые больше всего на свете нуждаются в родителях. Я безумно хочу стать мамой, а они с такой же силой хотят попасть в семью. Так что же мне мешает?

Мы с мужем обсудили мое желание усыновить ребенка и на некоторое время закрыли тему. Несколько месяцев каждый варился в своих мыслях. Я не хотела, чтобы он делал это ради меня или под давлением. Это должно быть обоюдное желание, потому что заставлять кого-либо в таких вопросах неправильно. Желание должно идти от сердца, иначе успеха не будет.

Я потихоньку почитывала форумы приемных родителей, усыновителей. Становилось понятно, куда нужно идти, какие документы собирать. Очень помогли видеоуроки для усыновителей, которые записывает ведущий программы «Пока все дома» Тимур Кизяков. Он приглашал специалистов, и они отвечали на самые тревожные вопросы: что понимать под диагнозами, которые вы читаете в медкарте ребенка; как реагировать, если приемный ребенок ворует, и так далее. Мои страхи развеивались. В конце концов, и родные дети порой воруют, болеют и все такое.

- А чего вы боялись больше всего?

- На самом деле меня тяжело напугать (смеется. - Прим. Onliner.by). Но если честно, я боялась, что не справлюсь. Мы же в ответе за тех, кого приручили. Когда ты решаешь рожать своего ребенка, то осознанно идешь на зачатие. С Данилой я все планировала, готовилась к беременности, правильно питалась, соблюдала режим. Здесь же тебе дается ребенок с особенностями. Кусок жизни у него уже пройден - и пройден не самым счастливым образом. Как обойтись с этим? Я ведь хочу, чтобы он рос здоровым, развитым, счастливым мальчиком. Меня страшили последствия: что ждет нас годы спустя? Но это, в конце концов, пугает всех родителей. У любой мамы бывает такой день, когда она думает: «Боже мой, все плохо! Ничего не получилось! Я его растила-растила, а он на меня накричал и дверь захлопнул!» С приемными детьми так же.

Честно признавшись в своих страхах и выяснив, что бояться - это нормально, Олеся и Олег стали собирать документы. Желание родителей взять в семью ребенка - это прекрасно, но подходят ли они для этой роли? За один месяц государство должно проверить материальную и моральную готовность потенциальных кандидатов. Есть ли у них жилье? Зарплата нормальная? Здоровье крепкое? И наконец, пожарный извещатель имеется? Затем обязательные психологические курсы - их проводит как Национальный центр усыновления , так и социально-педагогические центры по всей стране.

- Хотя и нужна большая стопка документов, на самом деле все эти критерии легко выполнимы, если речь идет о нормальной, благополучной семье. А психологические курсы в Национальном центре усыновления - вообще отличная вещь, они по-настоящему помогают. Нам очень повезло со специалистом, который их проводил. Сначала я не понимала, зачем нам рассказывают такие жесткие вещи о жизни детей в детдомах. К чему эти фильмы и книги, которые описывают психологический портрет сирот без прикрас? Нам не говорили: «Все будет хорошо, вы справитесь», - а показывали сложные ситуации. Во время обучения я читала книгу о девочке, которая подвергалась насилию, а потом ее удочерили. Волосы на голове начинали шевелиться… Со временем мне стало понятно: справимся, мы ведь взрослые. В конце концов, кто, если не мы? Сейчас я считаю, что курсы проводились правильно. Нам говорили честные вещи, а не формальное «Все будет хорошо», - объясняет Олеся. - С другой стороны, я не хотела бы демонизировать детей из детдомов. Рогов и хвоста у них нет - люди как люди. Допустим, в нашей семье один ребенок биологический, а второй - усыновленный. Давайте возьмем наш школьный класс. Есть дети, которые живут с отчимом или мачехой. Кого-то воспитывают бабушки. Есть ребята из неполных семей. Некоторые имеют родственников с особенностями. Я не думаю, что у них жизнь намного легче, чем у нашей семьи. И если снять корону, сойти с пьедестала, то становится понятно: у каждого свои проблемы, идеальных семей нет. Не нужно тыкать в людей палочкой. Попробуйте быть добрее друг к другу.

Да, в нашей стране сиротство по большей части социальное. Редко встретишь в детдоме ребенка, который оказался там потому, что родители умерли. Скорее всего, они попали в беду. Многие люди считают, что с ними такого не произойдет. Но ведь каждый может оказаться на этом месте. До него буквально пару шагов.







Вопрос, который часто задают приемным родителям, - «Как вы выбрали ребенка?». Почему-то все ждут ответа про любовь с первого взгляда, а ведь даже мужа и жену мы за одну встречу не выбираем, что уж говорить о детях. Кандидатам на усыновление, то есть тем, кто собрал все документы и прошел отбор, дается возможность встретиться с несколькими детьми. Вот и прими решение всей жизни, когда нельзя надеяться ни на «звонок другу», ни на «помощь зала». А тут еще диагнозы разной степени тяжести - они есть практически у всех детдомовских ребят… Точного ответа, как выбирать ребенка, нет. Каждая семья делает это по-своему.

- Когда нам впервые принесли Егора, ему был год. Няня, которая держала его на руках, открыла дверь и сказала: «Егор, смотри, это твои родители». У меня холодок пробежал по спине. Мы же тогда еще были просто тетя с дядей, могли развернуться и уехать, а тут ребенку сразу говорят: твои родители. Дальше начались душевные муки: это он или нет? Может, где-то еще ждет наш малыш?.. В итоге оказалось, что прозорливая няня была права. Через месяц мы забрали Егора домой.

Наше привыкание друг к другу происходило плавно и медленно, не по щелчку пальцев. Егору, наверное, пришлось сложнее: у него же вообще не было опыта жизни в семье, представления о том, что рядом постоянно могут находиться двое небезразличных взрослых. Потихонечку мы отогревали ребенка. Я знала, что ему нужно пройти все стадии нормального развития, как если бы мы только что забрали малыша из роддома. Мы показывали, что на любое его проявление есть реакция, учили сына выражать эмоции и просить о помощи. Я осознанно качала годовалого Егора на руках все время, чтобы восполнить дефицит телесного контакта. И потихонечку он прожил «младенческий период». Отказался от укачивания перед сном, начал выражать привязанность. У него появился новый опыт: «Если мне будет плохо, родители придут».











Олеся и ее муж - одни из немногих родителей, которые считают правильным открытое усыновление: никаких тайн и сказок. Полгода проходить с подушкой под майкой, изображая беременность, - это не их история.

- Наше окружение реагировало на внезапное появление ребенка по-разному. Соседи могли спросить: «А кто это?» Я отвечала прямо: «Мы усыновили мальчика». Конечно, это не самый приятный разговор. Бывает, люди начинают дико стесняться, опускают глаза в пол, извиняются, когда слышат об усыновлении. Хотя чего тут стесняться? Это факт нашей жизни. Мы счастливы, у нас все хорошо - зачем вы извиняетесь? От друзей я не скрываю: да, наш мальчик усыновленный, это не тайна. С родителями нам повезло: они приняли Егора и очень его любят. Хотя я знаю другие истории усыновителей, когда бабушки-дедушки принимали детей в штыки.

Часто спрашивают: «А как же гены, ты не боишься?» Слушайте, давайте каждый возьмет и проанализирует историю своей семьи. Что, у всех бабушки-дедушки-тети-дяди голубых кровей? И не пил прямо никто?

Моя позиция такова: нужно честно говорить об усыновлении и ребенку, и окружающим. Зачем врать? Ложь означает, что ты стыдишься, что-то скрываешь. А чего тут стыдиться? К тому же ребенок и так знает все, что он пережил. Даже если не осознает, не помнит деталей, в душе он чувствует, что с ним произошло. Да, это нечто сокровенное, а многим не хватает учтивости. Воспитатели в детских садиках и учителя в школах вешают на усыновленных детей ярлыки. К сожалению, в нашей стране подобное существует.

Но все эти сложности - такой маленький процент по сравнению с радостью, которую ты получаешь! Чувствовать, что ты мама, наблюдать, как ребенок растет, слушать его шуточки, смотреть, как два сына ругаются и мирятся между собой, - это и есть счастье.

В 2015 году Олеся с мужем оказались в числе активных участников первого в Беларуси фестиваля семей усыновителей. В этом году они собираются повторить этот важный опыт.

«Никакой это не подвиг, а простая человеческая потребность - давать свою любовь»

Наталья и Дмитрий придерживаются более традиционных взглядов. 50-летние супруги уважают «тайну усыновления», стараясь не афишировать перед посторонними, что появившаяся в семье девочка - это не их биологический ребенок. Корреспонденты Onliner.by с пониманием отнеслись к просьбе героев не снимать лица на камеру.

- Мы не храним тайну, это невозможно. Нашей Анечке было почти 6 лет, когда ее удочерили, поэтому знают не только родственники и близкие друзья, но и соседи, коллеги, знакомые. Такое не утаишь. Мы просто не афишируем это. Если посчитаем нужным рассказать кому-то из новых знакомых, мы это сделаем.

Спустя полгода мы отвели Анютку в танцевальную студию. Недавно педагог мне сказала: «Ваш ребенок хуже всех». Что же мне, говорить: «Ой, это удочеренный ребенок, он не наша кровиночка»? И тогда нас пожалеют и посочувствуют? Я сказала педагогу: «Спасибо. Мы будем работать и стараться». Хотя одна из знакомых усыновительниц говорила по этому поводу так: «Пусть знают. Если что не так - мы ж ни при чем, не виноваты. Это гены». Удочерив девочку, мы осознанно взяли на себя ответственность и за нее, и за ее гены тоже, - говорит Наталья.

На фестивале усыновителей в 2016 году

- В браке мы уже 26 лет. С детьми у нас не сложилось. А я всегда очень хотел ребенка, почему-то именно девочку. Это была моя мечта. Столько лет не получалось, и вот наконец «Снегурочку состругали», - смеется Дмитрий. - Я очень доволен. Даже чувствую иногда, что излишне балую дочку, но ничего не могу с собой поделать.

- В течение долгого времени у нас не возникало мыслей об усыновлении, более того, своей маме, которая просила, чтобы мы взяли ребенка из детского дома, я говорила, что этого не будет никогда. Впервые мы с мужем заговорили об усыновлении после того, как в Гродно удочерили ребенка наши знакомые, причем люди нашего возраста. Это стало толчком. В итоге мы пришли к непоколебимому решению: да, мы хотим усыновить ребенка. И надо сказать, что биологические родители нашей девочки тоже возрастные, - добавляет Наталья.

- Первый раз мы встретились с Анечкой в детском доме. Она выбежала на улицу и сразу пошла за нами. А на прощание спросила у меня: «Ты еще придешь?» Я стояла и не знала, что ответить… Мы уезжали на неделю, а как только вернулись в Минск, сразу поехали в детский дом оформлять патронаж. Анечка увидела нас, побежала навстречу, расставив руки. В первый же день мы отправились покупать ей новые платьица, и она, стоя в очереди, спросила меня: «Мамочка, а где наш папа?» Вот так, мы были не «тетей» и «дядей», а сразу стали «мамой» и «папой». Наверное, она поняла, что нет у нас лишнего времени, мы готовы быть родителями уже давно. В тот день дочка не могла заснуть до глубокой ночи, малышку мучил тот же вопрос, который вы сейчас задаете мне: почему мы выбрали именно ее? Я объяснила Анечке: «Мы хотим быть твоими новыми родителями, заботиться о тебе, чтобы ты жила в семье и у тебя были мама и папа. Мы очень долго искали свою доченьку и рады, что ты нашлась». Документы в суд на удочерение мы отнесли через неделю, - вспоминает Наталья.

Аня удивительным образом похожа на Дмитрия, словно родная дочь. У них даже группа крови одинаковая. «Никому не говорите, что не ваша. На фото - одно лицо!» - заметила судья, когда решался вопрос об удочерении. Немудрено, что девочка выбрала папу своим любимцем. Он - «главный по игрушкам», носит дочку на руках, а мама отвечает за вещи более «скучные», но полезные: чтение, постановку звуков, чистописание. Ни один вечер не обходится без совместной сказки на ночь.

- Перед Анечкой открылся огромный мир за пределами детского дома. Она не понимала, что это за свободный город, где бегают собаки и ездят автомобили. Малышка боялась и шума пылесоса, и кофемашины, и бегущей из крана воды… Пятилетняя Анечка спотыкалась, с открытым ртом смотрела по сторонам, а я крепко держала ее за руку, даже думала о том, что у дочери нарушена координация движений, - описывает первые месяцы Наталья.

- Для Анюты естественно говорить о том, что раньше у нее была другая мама, вспоминать детский дом. А мы, честно говоря, сразу не знали, как на это реагировать. Но сейчас уже свободно обсуждаем с дочерью тему усыновления. Мы с женой договорились, что никогда не будем говорить плохо о биологической семье Анюты. Но я против того, чтобы в школе знали ее историю: не хочу, чтобы дочку дразнили, - говорит Дмитрий.

- И я не хочу, чтобы кто-либо случайно в разговоре бестактно ранил душу ребенка. Полагаю, будет правильно дождаться того момента, когда Анечка сама решит, что и кому говорить. Это ее право - рассказывать о том, что она приемная, или молчать. Мы не будем решать за дочь. Подчеркиваю: выбор за ней. А мы будем стараться защищать Анютку от ненужного внимания к тому, каким образом она появилась в нашей семье, - объясняет Наталья. - В то же время для меня важна открытость - в том смысле, в котором я ее понимаю. Например, я выступаю за то, чтобы на фестиваль усыновителей могли приехать семьи, которые только задумываются об усыновлении. Например, моя знакомая, которая сделала уже восемь ЭКО и отчаялась забеременеть, обсуждала с мужем возможность удочерения. Если на фестиваль приедет такая семья - это и есть открытость. Но пропаганда и агитация в таком вопросе лишние. Как я могу уговаривать людей? «Ну усыновите ребенка! Пожалейте сиротку!» Нет. Здесь должна возникнуть внутренняя, душевная потребность. У нас 25 лет такой потребности не было.

Я считаю, что каждый должен прийти к усыновлению сам. Это действительно очень ответственный и серьезный шаг - не игрушку купить. Почему-то многие люди думают, что усыновленные дети должны быть благодарны и ходить по струнке. Это не так. Дети ничего не должны. Спустя недели три наша доча стала «прощупывать» нас и определять границы дозволенного. Были и крики, и плач, и топанье ножками, и сжатые кулачки. Здесь нам очень пригодился жизненный опыт.

- Иногда на приеме в поликлинике врач, например, говорит: «Боже, как приятно, что есть еще у нас в стране такие самоотверженные семьи!» Мне странно слышать это, потому что усыновление нужно в первую очередь нам самим. Никакой это не подвиг, а простая человеческая потребность - заботиться о ком-то, дарить свою любовь. Мы не брали в семью ребенка с целью помочь государству или снять с правительства социальную нагрузку. Нет! Это исключительно личная потребность. Наш дом наполнился детским смехом, Анютка за восемь месяцев очень изменилась, мы можем говорить о ней часами. Это и есть радость, - подводит итог Наталья.

«Я злился и завидовал семьям, у которых есть дети»

Ольга и Александр стали родителями 3 года назад. Просто в какой-то момент решили, что устали быть вдвоем: 11 лет вместе - хотелось с кем-то разделить свою жизнь. Так в семье появился полуторагодовалый Никита. Решение об усыновлении было непростым, но, судя по всему, честным по отношению к себе и к мальчику.

- Почему мы усыновили ребенка? Да все просто. Банальная физика. У нас не было возможности самим стать родителями, поэтому приняли такое решение. Три с лишним года назад знакомая записала нас на подготовительные курсы в Национальный центр усыновления. Услышав и увидев все собственными глазами, мы окончательно решили, что Новый год - 2014 хотим встретить втроем, - вспоминает Александр.

- Детей мы хотели всегда. Это казалось совершенно естественным - ощутить опыт родительства, - подключается к разговору Ольга.

- Для меня это было так же важно, как и для жены. Признаюсь, я даже злился и завидовал тем парам, у которых есть дети. У меня ведь ребенка не было… Никиту мы привезли домой 4 января. Хотели успеть оформить усыновление и вместе отпраздновать Новый год, ведь мы привязались к мальчику за время встреч в Доме ребенка, видели, как ему там плохо. Но с нашими чиновниками вышло как всегда. Мне и ругаться приходилось, и проблемы решать. Например, инспектор в отделе образования несколько раз теряла наши документы, а ведь там внушительный список бумаг. В Дом ребенка мне тоже приходилось приезжать не раз, чтобы наконец-то решить ситуацию с «отдающей стороной», это была серьезная нервотрепка. В суде понадобилось долго объяснять, зачем нам вообще нужно усыновление. Мол, живете же хорошо - к чему вам «неблагополучный» ребенок? Почему так быстро решили усыновить, не ходили к Никите несколько месяцев? Приходилось буквально «образовывать» судью по части того, как устроена психика ребенка без взрослого и почему каждая встреча для малыша - очередная травма привязанности и потеря доверия к людям.

Только Национальный центр усыновления - приятное исключение в этом вопросе. Там мы получили поддержку и помощь в виде совета. А в целом такое чувство, что никто в нашей стране в усыновлении не заинтересован.

Скоро будет фестиваль семей усыновителей «Родные люди» . И мы очень за него радеем, потому что основная цель фестиваля - повысить имидж усыновления. Наглядный пример - те же Штаты, где взять ребенка из детдома - это хороший тон. А у нас - непонятно что. Поступок «как бы хороший», но смотрят на тебя искоса. Пренебрежение к сиротству и усыновлению существует, - констатирует Александр.

Несмотря на формальные трудности, Ольге и Александру удалось достичь своей цели. В декабре 2013-го суд официально признал их родителями Никиты.

- И понеслась! Первые полтора месяца я вообще почти не появлялся на работе. Поскольку руковожу маленьким бизнесом, мог себе такое позволить. Это были месяцы на адреналине. Сейчас, постфактум, я все хорошо понимаю. Мы с женой не видели проблем. Нам было море по колено. Например, только сейчас, разглядывая фото, мы видим, какой Никита был дистрофично худой после Дома ребенка. Тогда мы этого не замечали. И множество подобных моментов, проблемы со здоровьем казались нам чем-то несущественным, - вспоминает Александр.

- Откуда-то брались на все силы! - смеется Ольга. - Это было время контрастов: невероятно тяжело днем, а ночью, когда малыш засыпал, - ощущение огромного счастья. Очень повезло, что наш сын сразу принял нас и доверился. Никита - открытый мальчик. Я догадываюсь, что во многом это заслуга нянечки в Доме ребенка, которая часто брала его на руки. Никита был ее любимчиком и благодаря этому не потерял доверие к людям. Меня с мужем он принял очень хорошо, буквально сразу, хотя в Доме ребенка это назвали явным нарушением привязанности. Но мы буквально влюбились в малыша, и все минусы, о которых говорили сотрудники учреждения, нам казались плюсами. Решение об усыновлении было стойким.

В первые месяцы Никита совсем не отпускал меня, висел на руках. Обычно в полтора года мальчики уже ходят, исследуют окружающий мир, а нашему малышу хотелось все время быть на руках у меня или у Саши. Новая обстановка вызывала у него страх и тревогу. Укладывание спать каждый раз было для нас настоящим подвигом: малыш не мог и лежать рядом с нами, и находиться в своей кроватке один. Мы думаем, его охватывал страх, что «я усну, а мама в это время исчезнет». Укачивали по два часа на руках, пока не уснет, перекладывали в кроватку и выбегали из комнаты. Ни коляска не помогала, ни что-либо другое. Нахождение вне наших рук вызывало страх и панику. Мы даже задавались вопросом: а бывает ли такое явление - чрезмерная привязанность?

- Пусть Никита маленький, но он человек. Он все понимает, чувствует, помнит. Как ни удивительно, в свои 5 лет он уже четко знает, что его усыновили. Хотя и не все может себе объяснить. Конечно, внутри у него столько боли и обиды на мир, что малыш начинает злиться, проявлять агрессию. Ведь он не знает, откуда эта боль, почему ему так плохо на душе. Это обычная история с приемными детьми. Поэтому да, Никита «сложный» ребенок. «Неудобный». Чувствительный. Требовательный. Он все очень хорошо помнит. Сам задает непростые вопросы, на которые нужно отвечать. И в этом случае нет ничего лучше правды. Мы решили не выдумывать никаких историй, а честно говорить Никите об усыновлении, - объясняет свою открытую позицию Александр.

Человеческая психика устроена таким образом, что, к сожалению, травма брошенности останется с ребенком из детского дома на всю жизнь. Даже сейчас одна из самых любимых игр Никиты - это забота об игрушечных младенцах. Он может принести малыша и сказать: «Мама, посмотри, он лежит один. Пожалей его, пожалуйста!» Это способ снова и снова переживать свое горе, пытаясь изменить сценарий.

- Я объясняла Никите все, что произошло с ним, через сказку. Рассказывала, как жил на свете один малыш, рос в домике с другими детками, его воспитывали тетеньки, а потом пришли мы с мужем и забрали его к себе. И больше мы малыша никогда не бросим. «Ты можешь бить, кричать, злиться, но мы тебя не оставим», - вот что говорила я сыну. Потом Никита полюбил слушать сказку про потерянного мишку, которую я тоже придумала специально для него. Так он и рос с осознанием того, что появился в нашей семье не с самого рождения. Сейчас, в свои 5 лет, он только начинает понимать, что младенцы рождаются из маминого животика. В его версии мира до недавнего времени дети появлялись из детского домика, - объясняет Ольга.

Проблем с реакцией окружения на усыновление практически не было. Александр и Ольга честно рассказывали близким о своих радостях и сложностях - куда же без них. В итоге одна пара друзей тоже решилась на такой шаг - взять ребенка из детского дома.

- Посмотрите, какой Никита чудесный! Абсолютно наш, родной! Я сейчас не представляю другого ребенка. Это стоит всех трудностей - видеть, быть причастной к тому, как расцветает маленький человек, - убеждена Ольга.

- В то же время нельзя недооценивать историю нашего сына и его внутренние переживания, которые отражаются на всей семье. Не хочу вам говорить, мол, усыновление - это сплошное блаженство. Нет. Например, когда я вижу подавленное настроение Никиты, начинаю думать. Как вести себя? Как правильно воспитывать? Что будет дальше? Это сложно, - признается Александр. - Нам повезло: мы окружены компетентными людьми - начиная от директора Национального центра усыновления Натальи Поспеловой (первое время мы каждый день звонили ей с вопросами, уложив Никиту спать), семейного психолога Ольги Головневой и заканчивая главным детским неврологом Минздрава Леонидом Шалькевичем.

Однако в целом наше общество не понимает усыновления. Если ты пришел в семью не так, как остальные дети, то в школе навесят ярлык «детдомовец», с которым придется жить до конца. Но я за своего Никиту не боюсь: он отпор даст. А если надо будет, я сам приду и за сына вступлюсь! Но все равно это негатив, с которым приходится сталкиваться. Я знаю несколько историй, когда усыновители, выступавшие за гласность, изменили свою позицию из-за жестокости школы.

- Усыновление - это естественный путь. Почему суррогатное материнство считается чем-то нормальным, а ребенок из детдома - нет? Участвуя в

Я всегда знала, что в семье не может быть одного ребенка. Знала, и все. А жизнь помогла мне утвердиться в этом мнении. Моя дочь в 4 года перенесла рак, и хотя мы его победили, я только укрепилась во мнении, что детей в семье должно быть много. Нет, не на замену, а чтобы не сойти с ума и продолжать жить ради кого-то.

Важный звонок

Это давняя история. Я жила одна с дочкой и мечтала усыновить маленького человека, но как-то все время находились другие важные дела. И тут поздней осенью позвонила близкая подруга и сказала, что я могу ее поздравить: у нее теперь два ребенка, второй - это сын. Зовут Тимур и ему 6 месяцев. Если бы я вчера не видела Ольгу в кофейне, то подумала бы, что сошла с ума. И тут меня осенило: она сделала это! Почему она смогла, а я до сих пор нет, когда будет «тот день»? Я тут же погуглила телефоны органов опеки по району, и организация оказалась в трех шагах от моего дома. Чем не знак судьбы? Уже на следующий день я была на приеме, и самым сложным оказалось ответить на вопрос: «А почему вы хотите взять ребенка?». Если бы я только знала, сколько раз мне будут задавать этот вопрос разные люди. Теперь я знаю ответ: я хотела себе и кому-то еще сделать хорошо.

Так много бумаг…

Да, бумаг оформлять, действительно нужно много, но не верьте тому, кто говорит, что это очень сложно. Да, бывают неадекватные сотрудники опеки, но нам такие люди встречаются на каждом шагу. Итак, схема: сначала нужно сделать запрос в специальные органы о судимости - справка делается около месяца (говорят, что сейчас этот процесс упростили), и идете на занятия в школу приемных родителей (ШПР) - она есть в каждом районе, и занятия там бесплатны. Параллельно ходите в поликлинику и по диспансерам, сдаете анализы - вам выдадут специальную бумажку - «бегунок». На все это уходит от силы месяц, поверьте.

Одиноким детей не дают

Это откровенная ложь. Зачем ее распространяют - не знаю. Еще как дают! У меня даже собственности не было: я жила в квартире, но прописана была не там и судилась с жилищником о документе, - я хотела иметь свидетельство о собственности на жилье. Я очень боялась, что из-за этого мне не дадут малыша. А в квартире, в которой я жила, происходил социальный ремонт, и накануне визита комиссии из органов опеки и органов Роспотребнадзора , которая должна была проверить, где и как ребенок будет жить, у меня на кухне слетела вся плитка. Выглядело это ужасно, я выдала разруху за ремонт. И подписав все документы о здоровье у главврача, отдав справку о несудимости и жилусловиях, стала ждать заключения. Заключения о том, что я могу быть опекуном. Ах, да, к этим документам прилагалось заявление моей 14-летней дочери, что она не против, что я хочу взять ребенка. Больше об этой моей авантюре никто не знал.

Не надо искать, он сам придет

Я сразу же позвонила в дом ребенка, как сейчас помню, это было 30 декабря, и мне сказали, что нет, никто не взял этого мальчика. Я тут же отправила им по факсу заключение о том, что могу быть родителем, и 2 января стояла с пакетом памперсов под дверями дома ребенка (как я туда добиралась, вам лучше не знать). В 8 утра меня встретила социальный работник и начала зачитывать медицинскую карту Максюши, чем еще, кроме сердца, болен или возможно болен мой будущий сын. У него было подозрение на туберкулез (мама кормила его в роддоме, хотя у нее была открытая форма этого заболевания) и грыжа пахово-мошоночная. И в свои 1 год 6 месяцев он, естественно, не говорил ни слова и, как мне сказали даже не гулил. В общем, отставал в психическом развитии. С каждым их словом мне казалось, что я умираю… А пути обратно нет. Как я могу развернуться и уйти? И тут на лестнице раздались шаги, социальный работник привела мне мальчика. На нем был очень милый костюмчик и шапка с бунбоном больше его головы. Максим сразу протянул мне ручонку, теплую, влажную. Мне разрешили взять его на руки и тут же спросили: ну что, мамочка, берете?.. Прозвучало как на базаре, словно картошку выбираю. Малыш все это время радостно прыгал у меня на коленях. Я посмотрела в его глазищи и спросила: «Ну, что, Макс, поедешь в Москву, жить с нами?», не ожидая, конечно, ответа. Малыш замер, пристально посмотрел мне в глаза и совершенно четко сказал: «Да! Да-да-да!».. И эти люди мне говорили, что он даже не гулит! Я подписала все бумаги не раздумывая. И понимая, что Нового года малышу дома не видать, молила их об одном: закончить оформление побыстрее, чтоб Максимка мог встретить дома Рождество.

Рождественское чудо

Я каждый день звонила в дом малютки и департамент образования города, но меня просили подождать. 6 января утром я проснулась с чувством, что хватит звонить, набрала подругу, взяла дочь, детские вещи, и мы поехали на машине за моим сыном. Безумный страх, что его заберет кто-то кроме меня, сводил с ума. Подруга-доктор цинично успокаивала: кому он нужен, с тремя пороками сердца, туберкулезом и грыжей и исковерканной грудной клеткой? Только тебе. От этого становилось легче. Мы приехали к закрытым дверям департамента… Но тут кто-то вышел из припаркованной машины, и это оказалась та самая злая тетя, которая отдавала сына, как картошку. «Не выдержали-таки. Ну Бог с вами, сегодня Рождество. Берите документы и за ним в дом малютки, я позвоню, не забудьте в понедельник отдать папку с делом органам опеки в Москве. Хотя это и не по правилам…»

Я сняла с него, с моего малыша (он не выглядел на полуторогодовалого, от силы 9 месяцев, только-только начал шатко ходить), детдомовские вещи в одно мгновение, нарядив во все новое и то, что дали друзья, и вынесла на улицу. Помню, как сын прижался ко мне и зажмурился от яркости снега. По дороге нас остановил патруль: впопыхах мы забыли про кресло, да и не факт, что Макс сидел бы в нем. Всю дорогу он проехал у меня на руках, и только подъезжая к Москве, я положила его на плед на сиденье, и он, закрыв глаза, стал отчаянно укачивать себя головой. Так, как убаюкивают себя все детишки в детдоме. Я аккуратно обхватила его голову руками, и он постепенно затих. А ровно в полночь мы остановились у подъезда моего дома. Максим так и не проснулся до утра и спал улыбаясь, как будто знал, что произошло чудо и теперь у него большая семья: мама, сестра, бабушка, прабабушка и прадедушка… А через полгода у нас появился еще и папа. Вот такие чудеса.

P. S. Прошло много лет, сын учится в третьем классе, он знает, что он приемный, но рад, что мы его нашли и так любим.



Рассказать друзьям