Лёд и Пламя. Рассказ Рэя БрэдбериПереводчик: Лев Жданов

Первый раз читал эту повесть в детстве. Тогда я не обращал внимания на такую вещь в фантастике, как достоверность. И был в полнейшем восторге.

Второй раз перечитал в очень зрелом возрасте, когда уже критически относишься к фантдопущениям. Чёрт возьми, ну недостоверно же. Такая цивилизация существовать не может.

Пандемия выкосила бы её на третьем поколении, ну хорошо, на четвёртом. Особи были бы заняты постоянным наполнением желудка, чтобы хоть как-то обеспечить бешеный обмен веществ при гиперболическом старении. Им было бы просто ни до чего остального, какие там накопление и передача знаний. Не говоря о том, что наполнитель желудка, сиречь жратва, закончилась бы сразу, и на этом закончилось бы всё прочее.

И, тем не менее, несмотря на полную недостоверность, произведение воистину величайшее. Динамика происходящего такова, что сюжет развивается как мощнейшая сработавшая пружина. Быстро, ещё быстрее, ещё и ещё, быстро как только это возможно, и ещё быстрее. Как удалось достигнуть такого эффекта - не знаю, для этого нужно быть Брэдбери.

И одновременно - полное сопереживание герою. Зная, что недостоверно, фыркая от недостоверности, несёшься через эту сумасшедшую реальность вместе с героем, словно в одной с ним команде в спринтерской эстафете. Поразительное произведение.

Оценка: 10

Рэй Бредбери не столько писатель, сколько поэт. Да, он не заморачивается рифмами и размером, но внутренний ритм в его рассказах всегда очевиден, если, конечно, за дело берётся хороший переводчик. Л.Жданов переводчик не просто хороший, по словам знатоков, он делает русский текст синтонным оригиналу. И тогда мы получаем «Лёд и пламень» -- наверное, самое необычное и самое лучшее произведение великого писателя. Здесь бессмысленно искать логику, её ищите в стихах Асадова, бессмысленно поверять гений здравым смыслом. Ритм стиха звучит в каждой строчке со скоростью тысяча ударов в минуту. Жадность жизни, улетающей за неделю: рождение, детство, война, любовь, минутная старость и -- смерть. Первое слово: Почему? -- и нет никого, кому можно задать этот вопрос. А насколько сильное, даже болезненное ощущение отсрочки, когда герой попадает в пещеру, где люди живут на два дня дольше! Мне кажется, я думал об этом всю жизнь, даже когда не умел читать и не слыхал имени американского поэта. Но он пришёл и ударил прямо в сердце, и с тех пор оно бьётся со скоростью тысяча ударов в минуту.

Шляпы долой, перед вами гений!

Оценка: нет

Произведение стремительное в своём темпе, как то время, что отпущено в нём людям. Что такое восемь дней в жизни современного человека: как это много, когда ждёшь начала отпуска или какого-то очень значимого и долгожданного события, когда ожидаешь выздоровления – где каждый день – это вечность, когда ждёшь ответа или долгожданного результата, и т.д.; как это мало, когда захватило путешествие – вроде бы кажется, что только вчера приехал, а уже нужно уезжать, или нужно расставаться с близким человеком – кажется прошло всего ничего, а недели, как не бывало, как это мало, когда очень не хочется, чтобы наступили какие-то нежелательные события, а они стремительно надвигаются и т.д.

А здесь восемь дней полноценной жизни человека – от рождения до старости. Ещё не родился, а уже многое знаешь и эти знания на ещё не говорящего и не умеющего ходить человечка нагоняют только ужас и страх от безысходности и непонимания. И первое слово это ни радостное: «Дай!» или «Мама» - а вопрос «Почему?». Это слово не просто короткий любопытный вопрос – это слово несёт вселенскую глубину отчаяния, безнадёжности, но невероятную жажду жизни, стремление и решимость непременно найти ответ и решение.

Даже здесь, зная, что жизнь длится всего восемь коротких и жестоких дней, люди умудряются успеть проявить все естественные желания и поступки для выживания: забота о насущном, семья, влечение, дети, отдать последнюю дань умершим, научные изыскания; успеть ухватить лучший кусок, отвоевать женщину, пойти войной на соседа, подставить, убить, не высовываться, зависть, ненависть – и всё это за короткие несколько дней.

Но обязательно найдется тот, кто пойдёт против всех правил, против самой природы, против всех сложившихся и укоренившихся устоев. Не все дойдут до заветной мечты, но кто-то дойдёт обязательно. Этот кто-то такой же как все, но всё же он уникален - просто в нём изначально нет смирения, его желание чуть больше, чем у других, в нём проросла решимость далёких предков, просто ему сопутствует удача – её выбор пал на этого человека, она его не пропустила. Читая, нельзя не сопереживать герою – кажется, что всё, ему не хватит сил и самое главное – нет времени, этого главного фактора и двигателя жизни, его одолевают сомнения, он так много упускает в этой короткой жизни важного и желанного. Но внутри есть что-то, что больше всех желаний в мире.

Великолепный рассказ Мастера! Тонкий, мудрый, филосовский, очень жизнеутверждающий, облачённый в короткую и ёмкую прозу, который позволяет напомнить, что каждый день, каждый час и каждый миг жизни важен, значителен и неповторим.

Оценка: 10

«Ночью родился Сим. Он лежал, хныкал, на холодных камнях пещеры. Кровь толчками пробегала по его телу тысячу раз в минуту.»

Эти слова преследуют меня всю жизнь. Впервые прочитал рассказ еще в детстве, наверное даже в первом или во втором классе, только что почувствовав вкус взрослых «сказок», фантастики. Потом перечитывал десятки раз, в разные моменты жизни. «Лед и пламя» всегда помогает. Дает возможность почувствовать, что наша жизнь, с ее бесчисленными днями по сути те же самые восемь быстротечных дней. И ценить нужно каждое мгновение, каким бы тягостным оно не казалось. Жизнь коротка. Вот уже сгинуло детство и юность, и уже наступила та самая взрослость, которая казалась еще недавно такой далекой, какой сейчас кажется старость.

Прекрасный рассказ. Чудовищный, невозможный мир. Быстротечное время.

Оценка: 10

Отличнейшая повесть. Скажу даже – ИДЕАЛЬНАЯ повесть! Читается одним вздохом, одним каким-то глотком – невероятно яркая, насыщенная, мелодичная и напряжённая. Здесь есть, кажется, всё. Оригинальный мир, мир ночной стужи и дневной жары, которые убивают – и жизнь возможна лишь в пещерах и какой-то час перед закатом и рассветом. Жизнь… жизнь, которая длиться лишь восемь дней! Восемь дней!

Спойлер (раскрытие сюжета) (кликните по нему, чтобы увидеть)

Рождение мгновенно, как взмах нож. Детство пролетает стремительно. Юношество – будто зарница. Возмужание – сон, зрелость – миф, старость – суровая быстротечная реальность, смерть – скорая неотвратимость.

Жизнь – лишь восемь дней! В бешеном ритме. И спасение, до которого рукой подать – но хватит ли сил, хватит ли времени добежать? Невероятное напряжение, дух притчи, язык – поэзии. И как много во всём мысли – во всей сжатой в часы жизни, будто выкристаллизованной. И после этого, смотришь на жизнь собственную – и охватывает какой-то стыд за дни, часы и минуты, прожитые бесцельно… А там – всего лишь восемь дней жизни… И иногда лишь секунды отделяют от спасения… Фантастика с невероятным миром, оригинальной фантастической идеей, напряженьем триллера, глубиной притчи и языком стихотворения в прозе. Чудесная, идеальная повесть. Пронзительная. Невероятно сильная. Проникаешься всем, «становишься» героем, Симом, и сердце бьётся на разрыв в этой бурной реке, в этой битве камнями за место в пещере… И такая-то радость и грусть когда эта шлюпка, это последнее стальное семя отправляется в космос, к миру с зелёными полями… «Кошмар, наконец, кончился».

Вот она – настоящая Литература.

Оценка: 10

Когда жизнь человеческая длится только восемь дней-каждая секунда-бесценна,каждое мгновение ощущается. Мы-то так внимательно к времени не относимся,хотя и десятки лет человеческой жизни в масштабах вселенной-те же восемь дней.

Говорят,китайского мудреца ученики спросили,в чем суть жизни.

В простом,здравом смысле.Голоден-ем,устал-отдыхаю.-ответил он.

Но разве не все так поступают?-удивились ученики.

Нет.Большинство не присутствуют в том,что делают.

А целеустремленный герой Брэдбери за восемь дней прошел путь от пещерного племени до космического корабля.

Оценка: 10

«...Но иногда найдется вдруг чудак.

Этот чудак все сделает не так.

И его костер взовьется до небес...» - © группа «Машина Времени»

Я вижу здесь смешение жанров: фантастика налагается на притчу и наоборот. Это я для тех, у кого есть претензии по научной составляющей повести. Всё чаще встречаю в отзывах упрёки в нелогичности применительно к произведениям периода расцвета фантастики. Друзья! Фантазия и логика - это две непрестанно ссорящиеся и мирящиеся подружки - снова вместе, снова врознь. Они способны как гармонировать друг с другом в одной и той же истории, так и прекрасно обходится одна без другой в других историях. Качество рассказа как правило не зависит от того, на какой из двух этих случаев приходится каждый конкретный рассказ. А то так мы можем подвергнуть публичной обструкции половину фантастики 40-х - 70-х годов, дескать ненаучно, нелогично, а значит и нелепо.

Справедливости ради должен заметить, что в данном случае таких комментариев немного, уж больно хороша эта повесть старины Рэя. Человеку свойственно боятся смерти - своей и близких нам людей, все мы опасаемся, что отмерено нам меньше чем хотелось бы. Но всё познаётся в сравнении. Чтобы мы возопили, если бы знали, подобно героям повести, что костёр нашей жизни догорит всего через восемь дней и никак иначе?

Когда тему произведения можно сформулировать несколькими разными способами, то для меня это признак не только таланта, но уже и гениальности. Итак это рассказ о цели и упорстве в её достижении. Это критика и сатира на человеческое общество - даже с такой короткой жизнью люди сохранили в себе все пороки, свойственные человеку, например недоверие - чего только стоит попытка отказаться от дара, предложенного Симом? Это также и философский трактат. Жизнь скоротечна, спеши насладится ею, спеши достигнуть чего-то, оставь свой след на этой земле, будь счастлив и сделай счастливым ещё кого-нибудь, дыши полной грудью и живи на все сто - такие простые и важные мысли тем или иным способом старались донести до нас тысячи писателей. Брэдбери сделал это своим, присущим только ему способом - рассказывая завораживающую, потрясающую историю и переплюнул, быть может, всех. Так что это рассказ и о жажде жизни.

Финал был неизбежен. Могло лишь измениться лишь имя героя, если бы у Сима не получилось. Но если поколения и поколения людей были обречены страдать, то человечеству в целом на этой планете было предопределено выживание, потому что вне зависимости от места и времени действия рано или поздно найдётся вдруг чудак, который всё сделает не так. И так будет всегда.

Оценка: 10

Именно с этого рассказа я начал осмысленное знакомство с автором Рэем Брэдбери. И был очень приятно удивлен. Не смотря на давность написания рассказа, думаю, он останется актуален и через 100 лет. В нем, если позволите, сама природа человека - невероятная, всепреодоляющая жажда жизни. И гуманизм - искренний и безусловный. Произведение, конечно, проигрывает с точки зрения правдоподобности, многие моменты (в т.ч. фантастические допущения) выглядят натянутыми, но этих шероховатостей не хочется замечать, потому как Брэдбери предлагает взамен многим большее. Автор потрясающе ведет повествование: от книги практически невозможно оторваться. Сюжет держит в напряжении, за одной опасностью следует другая, и даже после окончательного, казалось бы, спасения начинается новая гонка наперегонки со смертью.

Но дело даже не в этом. Даже не в потрясающей задумке и мастерски выписанном мире. Вся соль рассказа в желании жить, но - не любой ценой. Герои готовы умереть друг за друга, они готовы рисковать жизнью ради своих знакомых и близких, но они еще и ведомы мечтой. И сочетание, кажется, несочетаемых понятий рождает образ человека - решительного и нежного одновременно; безрассудного, но заботливого. Сейчас можно было бы еще многое сказать, но сам мастер сделает это намного лучше. И поверьте: прочитав этот рассказ, вы не останетесь равнодушны.

Оценка: 10

«Есть только миг между прошлым и будущим. Именно он называется жизнь» (с)

Перед нами мир, в котором человеческая жизнь длится всего восемь дней. «Боже, как это мало!» - думает читатель. Конечно, ведь мы, реальные люди, рассуждаем с высоты своих прожитых и еще не прожитых лет. Вон у нас их сколько ещё впереди! Но самое интересное, что никто не знает, сколько у него времени в запасе. А если завтра - последний день? Что каждый из нас скажет о своей прожитой жизни? Чем мы занимались все эти годы? Да тем же, чем и другие: разговаривали, чтобы учится, учились, чтобы работать, работали, чтобы есть, а треть жизни просто проспали. И лишь небольшое количество времени уделяли маленьким радостям жизни: дружескому общению, семье или занятию любимым делом. Многие ли из нас тогда смогут сказать, что да, я прожил полноценную жизнь, я все успел и готов уйти? Думаю, что нет. Получается, что мы просто проводим время, постоянно откладывая все на потом: я сделаю это завтра, в следующем месяце, в следующем году. Ведь никто не думает о том, что завтра может не настать. Может было бы лучше, если бы мы знали об этом заранее, если бы каждый знал, когда закончатся его «восемь дней»? Наверное, тогда мы бережнее относились к времени и тратили его иначе. Наверное.

Да, в отличии от героев мы не получаем короткую жизнь, но мы ее такой делаем. И при этом нам постоянно не хватает времени, или наоборот, нам кажется, что его полно, а потом оказывается слишком поздно. Да, в отличии от героев мы не знаем точно, сколько нам отпущено. И при этом мы бессовестно проматываем свою жизнь. Да, в отличии от героев мы не живем каждой секундой, каждым мгновением. И при этом тратим годы в пустую.

В общем, я не могу однозначно оценить поступок главного героя. Перефразируя одного известного философа: самая короткая жизнь у того, кто пренебрегает настоящим. Имел ли он право отбирать у соплеменников настоящее ради собственного будущего? Рисковать своей жизнью ради своей мечты - это одно. А рисковать жизнью других - это совсем другое. Да, ему повезло: он выжил и достиг своей цели, но многие погибли.

Я не знаю, как нужно жить: прошлым, настоящим или будущим. Греть синицу в руке или бегать за журавлем. Жить настоящим или идти за мечтой. Главный герой сделал свой выбор. Ну что ж. Теперь выбор за нами.

Оценка: 9

Так будет всегда: тянется ли жизнь века или проносится за восемь коротких дней, для тех, кто живет, время кажется стремительно утекающим сквозь пальцы. «Рождение мгновенно, как взмах ножа. Детство пролетает стремительно. Юношество - будто зарница. Возмужание - сон, зрелость - миф, старость - суровая быстротечная реальность, смерть - скорая неотвратимость». Короткая фраза - и все описание человеческой Жизни. И не важно сколько она длится, важно, что ты успеваешь сделать и чем она наполнена в этот краткий миг.

Вот посмотрите, что случилось с этими людьми, потерпевшими крушение на странной планете, где сжигающее пламя Дня сменяется пронизывающим холодом Ночи, где для расцвета жизни отводится всего лишь несколько часов в день и потому жизненный цикл так скоротечен, что на рождение, созревание, смерть отводятся считанные мгновения.

А для застрявших здесь людей - всего восемь коротких дней отчаяния и безнадежности, страха и ожидания конца. Поколения стремительно сменяют друг друга, родные, близкие, друзья и враги умирают, не успев толком узнать друг друга. Любовь и ненависть - лишь краткие вспышки, и единственное хранимое и бережно передаваемое наследство - память о том, что когда-то все было иначе, и может еще будет, если добраться до Корабля - почти уже забытой легенды.

Но раз за разом людские жизни сгорают в причитаниях о несправедливой судьбе, поиске виновных в своих бедах, зависти к тем, кто протянул лишний час и даже войне, где награда победителю - еще один день Жизни. И только единицы еще ищут выход, и лишь двое из них соглашаются рискнуть собой и предпринять почти безнадежную попытку, чтобы найти спасение для всех.

Вот такая маленькая повесть: скорее притча, чем фантастика. О потерпевших крушение и смирившихся с поражением - людях, бездумно тратящих бесценный Дар Жизни на повседневность, уныние и поиски виноватых. О целях, ради которых стоит жить и умирать, и способах их достижения. О тех редких людях, которые никогда не сдаются и готовы пройти через лед и пламя, ради спасения не только себя, но и остальных, чтобы открывать новые пути и возможности.

«Мне снилось, будто я жила в пещере, в горах, на студеной и жаркой планете, где люди старились и умирали за восемь дней. - Нелепый сон. Люди не могли бы жить в таком кошмаре». Такая вера в этих словах, такая надежда: начнем мы когда-нибудь ценить отпущенное нам время и не тратить его попусту, плохой сон закончится и наш Корабль отправится к Звездам.

Оценка: 10

Удивительный мир, удивительная планета, на которой не хочется оказаться. Брэдбери не даёт её названия, так его дам я: Лёд и пламя! Не слишком оригинально, зато точно. Испепеляющая жара (это мягко сказано!) и радиация днём, и обжигающий холод ночью, и лишь минуты (минуты!) рассвета и заката пригодны к жизни, - «буйный неистовый мир» - это ещё полбеды. Жизнь человека на этой планете коротка, скоротечна, один день за десять лет идёт, словно кто-то злой и беспощадный начал кнопку перемотки «forward». А вот это уже невыносимо. И мелькают минуты… и часы… и дни… 8 дней… 8 дней жизни и надо успеть жить, ах, как хочется успеть жить! Они приспособились немного, на каком то рубеже развития развился дар телепатии, возникла наследственная память, когда знания передаются ещё на зачаточном уровне. Сама Природа позаботилась хоть чуток об этих несчастных, этими дарами дала чуток сил смочь выжить в этом жестоком мире, ибо времени на познание жизни, на получение нового опыта – нет. И нет возможности что-то изменить. Или есть? Есть! Там, на горе – металлическое семя, космический корабль, готовый к полёту, готовый увезти прочь самых смелых с этой жестокой планеты. Но есть ли те смелые, что готовы попытаться спасти себя и других? Есть! Их двое, они совсем ещё дети. Дети ли, ведь полжизни позади? Но на пути к спасению - враждебное племя, и день, - и солнце, и жар его, и ночь, - и холод её. Чтобы прорваться к кораблю нужно преодолеть силы природы и то племя. Надо сражаться и убивать. Убивать! Как это глупо! Ведь жизнь человека в этом мире и без того черезчур коротка! Но они пройдут, они придут к своей цели, придут к спасению! Но пока им лишь снятся сны, сны о неторопливой жизни, о размеренном ходе дней, когда день за день, а не десять лет…

Проникновенный рассказ, с небольшими огрехами (например, почему то враждебное племя, находясь ближе к кораблю не попыталось достичь его?), внимание на которых не останавливается, ибо не в них вся история. История поэтичная, лирическая даже, несмотря на весь трагизм. Успеть жить – девиз рассказа. Когда нет времени на глупые, бесполезные дела (хотя человек есть человек, он неисправим, и на войну между собой им время нашлось), нужно употребить отпущенные тебе дни с пользой. Прекрасно, если есть ещё и цель, надежда на спасение. У Сима и Лайт эта цель была. Кстати, Лайт, на мой взгляд сивмоличное имя для рассказа. Наверное, в оригинале, это Light – Свет. Этот Свет подарил Симу надежду, цель, мечту, то, ради чего он решил жить, и Свет, свет их солнца-убийцы противопоставлены как бы. Кто победил, кто оказался сильнее, ясно, и эта жизнеутверждающая позиция очень мне по нутру.

Оценка: 9

Даже странно, сколь многие пытаются анализировать это произведение по законам сухой прозы, подсчитывая неудачные фантастические допущения автора, возмущаясь несоответствием его предположений достижениям современной науки, удивляясь примитивности сюжета... Мне кажется, чуткий и внимательный читатель с первых строк поймет, что перед ним настоящее стихотворение в прозе, в метафорической форме обыгрывающее вечные темы - тщетность и бренность человеческой жизни, силу духа людей, пытающихся идти наперекор слепому року, всепобеждающую силу любви... Думаю, к таким произведениям просто недопустимо подходить с привычной логарифмической линейкой технологического восприятия мира. В конечном счете, никто же не возмущается практической невозможностью существования бесконечной библиотеки Борхеса или, скажем, булгаковского дьявола, разгуливающего по Москве. Поэтические метафоры недоступны холодному анализу, потому что обращены в первую очеред не к разуму, а к сердцу.

За 10 000 лет сменилось столь огромное число поколений-восьмидневок, что психика человека просто не могла не адаптироваться к новой скорости жизни. Это для нашего метаболизма 8 дней - очень малый срок жизни, а бабочка проживает целую жизнь за 1 день и полагает это достаточным. Потому что живет быстрее. А для попугая, живущего 200-300 лет (я слышала, что есть такие) - наша жизнь показалась бы невозможно коротка. Но мы то воспринимаем ее нормальной. Для первых поколений поселенцев восьмидневная жизнь должна была казаться невозможно краткой. Но через 10 000 лет это была бы уже нормальная с точки зрения субъективного восприятия жизнь. Поэтому переживания героя по поводу краткости жизни явно надуманны. Он живет в 10 раз быстрее любого из нас и для него это норма.

Если бы племя Сима ввязалось в войну с соседями, живущими 11 дней, оно бы погибло, поскольку целое поколение молодых мужчин, подобно Симу, пропустили бы дни юности и молодости, в течение которых надо успеть родить и вырастить до самостоятельного возраста хотя бы двоих детей. Для такого анклава это невосполнимая демографическая катастрофа. Нет, это племя не могло воевать, у него просто не было на это времени.

Поединок Сима с Нхоем за пещеру также представляется чем-то полубезумным. Зачем Нхою откликаться на вызов Сима? Он сидит в своей пещере, в безопасности, а пришлый абориген поорет-поорет и сгорит на солнышке. Но нет, Нхой выскакивает из пещеры подраться с противником, метаболизм, то есть движения, реакции, дыхание которого на треть быстрее. Иначе как самоубийством это не назовешь. В схватке с восьмидневкой и одиннадцатидневки шансов нет, поэтому одиннадцатидневки должны уклоняться от боевых столкновений, что не так уж и трудно, учитывая необходимость для противника отступить до времени льда или пламени.

Но самое невероятное - это беговой демарш соплеменников Сима к космическому кораблю. Я просто представляю себе эту картинку! Сим возвращается в свое селение и говорит: друзья, я разобрался с космическим кораблем предков, мы все можем стать долгоживущими и улететь на планету наших предков! Нам всем надо быстренько добежать до корабля, и мы спасены. И они все побежали. А дети как же? Про стариков молчу, старики взрослых детей сами бы в путь погнали. Но это поселение особенное по демографическому составу. Чтобы оно существовало, в каждый момент времени число младенцев первого-второго дня должно быть равно числу трудоспособных взрослых. И получается, что каждый взрослый должен был бежать в ребенком на руках, то есть с заведомо недостаточной скоростью, или бросить детей, также, как стариков. Не представляю я себе такой финал.

Для меня рассказ рассыпался на части при каждой попытке представить ту или иную сценку-эпизод, а в финале превратился в полную дикость. Для притчи о быстротечности жизни рассказ слишком конкретен, для научной фантастики - слишком неправдоподобен. ИМХО, разумеется.

Ночью родился Сим. Он лежал, хныкал, на холодных камнях пещеры. Кровь толчками пробегала по его телу тысячу раз в минуту. Он рос на глазах.

Мать лихорадочно совала ему в рот еду. Кошмар, именуемый жизнью, начался. Как только он родился, глаза его наполнились тревогой, которую сменил безотчетный, но оттого не менее сильный, непреходящий страх. Он подавился едой и расплакался. Озираясь кругом, он ничего не видел.

Все тонуло в густой мгле. Постепенно она растаяла. Проступили очертания пещеры. Возник человек с видом безумным, диким, ужасным. Человек с умирающим лицом. Старый, высушенный ветрами, обожженный зноем, будто кирпич. Съежившись в дальнем углу, сверкая белками скошенных глаз, он слушал, как далекий ветер завывает над скованной стужей ночной планетой.

Не сводя глаз с мужчины, поминутно вздрагивая, мать кормила сына плодами, скальной травой, собранными у провалов сосульками. Он ел и рос все больше и больше.

Мужчина в углу пещеры был его отец! На его лице жили еще только глаза. В иссохших руках он держал грубое каменное рубило, его нижняя челюсть тупо, бессильно отвисла.

Позади отца Сим увидел стариков, которые сидели в уходящем в глубь горы туннеле. У него на глазах они начали умирать.

Пещера наполнилась предсмертными криками. Старики таяли, словно восковые фигуры, провалившиеся щеки обтягивали острые скулы, обнажались зубы. Только что лица их были живыми, подвижными, гладкими, как бывает в зрелом возрасте. И вот теперь плоть высыхает, истлевает.

Сим заметался на руках у матери. Она крепко стиснула его.

Ну, ну, - успокаивала она его тихо, озабоченно поглядывая на отца - не потревожил ли его шум.

Быстро прошлепали по камню босые ноги, отец Сима бегом пересек пещеру. Мать Сима закричала. Сим почувствовал, как его вырвали у нее из рук. Он упал на камни и покатился с визгом, напрягая свои новенькие, влажные легкие!

Над ним вдруг появилось иссеченное морщинами лицо отца и занесенный для удара нож. Совсем как в одном из тех кошмаров, которые преследовали его еще во чреве матери. В течение нескольких ослепительных, невыносимых секунд в мозгу Сима мелькали вопросы. Нож висел в воздухе, готовый его вот-вот погубить. А в новенькой головенке Сима девятым валом всколыхнулась мысль о жизни в этой пещере, об умирающих людях, об увядании и безумии. Как мог он это осмыслить? Новорожденный младенец! Может ли новорожденный вообще думать, видеть, понимать, осмысливать? Нет. Тут что-то не так! Это невозможно. Но вот же это происходит с ним. Прошел всего какой-нибудь час, как он начал жить. А в следующий миг, возможно, умрет!

Мать бросилась на спину отца и оттолкнула в сторону руку с оружием.

Дай мне убить его! - крикнул отец, дыша прерывисто, хрипло. - Зачем ему жить?

Нет, нет! - твердила мать, и тщедушное старое тело ее повисло на широченной спине отца, а руки силились отнять у него нож. - Пусть живет! Может быть, его жизнь сложится по-другому! Может быть, он проживет дольше нашего и останется молодым!

Отец упал на спину подле каменной люльки. Лежа рядом с ним. Сим увидел в люльке чью-то фигурку. Маленькая девочка тихо ела, поднося еду ко рту тонкими ручками. Его сестра.

Мать вырвала нож из крепко стиснутых пальцев мужа и встала, рыдая и приглаживая свои всклокоченные седые волосы. Губы ее подергивались.

Убью! - сказала она, злобно глядя вниз на мужа. - Не трогай моих детей.

Старик вяло, уныло сплюнул и безучастно посмотрел на девочку в каменной люльке.

Одна восьмая ее жизни уже прошла, - проговорил он, тяжело дыша. - А она об этом даже не знает. К чему все это?

На глазах у Сима его мать начала преображаться, становясь похожей на смятый ветром клуб дыма. Худое, костлявое лицо растворилось в лабиринте морщин. Подкошенная мукой, она села подле него, трясясь и прижимая нож к своим высохшим грудям. Как и старики в туннеле, она тоже старилась, смерть наступала на нее.

Сим тихо плакал. Куда ни погляди, его со всех сторон окружал ужас. Мысли Сима ощутили встречный ток еще чьего-то сознания. Он инстинктивно посмотрел на каменную люльку и наткнулся на взгляд своей сестры Дак. Два разума соприкоснулись, будто шарящие пальцы. Сим позволил себе расслабиться. Ум его начинал постигать.

Отец вздохнул, закрыл веками свои зеленые глаза.

Корми ребенка, - в изнеможении сказал он. - Торопись. Скоро рассвет, а сегодня последний день нашей жизни, женщина. Корми его. Пусть растет.

Сим притих, и сквозь завесу страха в его сознание начали просачиваться картины.

Эта планета, на которой он родился, была первой от солнца. Ночи на ней обжигали морозом, дни были словно языки пламени. Буйный, неистовый мир. Люди жили в недрах горы, спасаясь от невообразимой стужи ночей и огнедышащих дней. Только на рассвете и на закате воздух ласкал легкие дыханием цветов, и в эту пору пещерный народ выносил своих детей на волю, в голую каменную долину. На рассвете лед таял, обращаясь в ручьи и речушки, на закате пламя остывало и гасло. И пока держалась умеренная, терпимая температура, люди торопились жить, бегали, игра - ли, любили, вырвавшись из пещерного плена. Вся жизнь на планете вдруг расцветала. Стремительно тянулись вверх растения, в небе брошенными камнями проносились птицы. Мелкие четвероногие лихорадочно сновали между скал; все стремилось приурочить свой жизненный срок к этой быстротечной поре.

Невыносимая планета! Сим понял это в первые же часы после своего рождения, когда в нем заговорила наследственная память. Вся его жизнь пройдет в пещерах, и только два часа в день он будет видеть волю. В этих наполненных воздухом каменных руслах он будет говорить, говорить с людьми своего племени, без перерыва для сна будет думать, думать, будет грезить, лежа на спине, но не спать.

Половина жизни прошла. Или одна треть… Если он выиграет эту битву. Если.
Сим бежал легко, упруго, непринужденно. «Сегодня я как-то особенно остро ощущаю свое бытие. Я бегу и ем, ем и расту, расту и с замиранием сердца обращаю взгляды на Лайт. И она тоже с нежностью глядит на меня… День нашей юности… Неужели мы тратим его впустую? Расходуем на вздор, на химеру?»

Нельзя же только сидеть, да разговаривать, да есть, - возразил он. - И больше ничего!
Он вскочил на ноги.

Рэй Брэдбери, “Лед и пламя”

Сегодня прочитала отзыв на “Вино из одуванчиков” Рэя Брэдбери, написал ее человек, рецензии которого я всегда жду с нетерпением, чье мнение очень уважаю. Но на этот раз мне пришлось сильно удивиться и не согласиться:

Я, может быть, удивлю многих, но в душе Рэй Брэдбери был достаточно злым человеком. Это, собственно, постоянно сквозит у него между строк. Возможно, будет не совсем понятно, но именно поэтому его истории столь ярки и в них так много детства.
И вот этот человек написал очень страшную книгу. “Вино из одуванчиков” – вещь совершенно жуткая. Это как если бы старик разглядывал с детишками свои старые фотографии, а в это время мир катился в тартарары и по улице скакали всадники апокалипсиса. Кстати, патологический страх смерти и постоянное желание сохранить жизнь путём консервирования тоже мне волан-де-морт, – это характерная черта Брэдбери.

Конечно, я не могу назвать себя знатоком творчества Рэя Брэдбери, да и “Вино из одуванчиков” не читала… пока, за плечами только лишь , и несколько рассказов, но никак не могу согласиться с мнением, что Рэй Брэдбери – злой человек. В одном из комментариев автору рецензии посоветовали прочитать рассказ “Лед и пламя”, видимо, для пущей иллюстрации его злобы.

Мне же рассказ “Лед и пламя” понравился. Он о времени, о том, что оно делает с нами, людьми и, конечно же, о том, что мы делаем с ним. Это метафора нашей жизни.

Давным-давно потерпели катастрофу несколько космических кораблей, они приземлились на неведомой планете: кто-то погиб, но кто-то и выжил. Потомки выживших живут всего 8 дней, такие вот неблагоприятные условия жизни для людей на этой планете – ночью жесточайший мороз, а днем раскаленное пламя, и только утром и вечером можно ненадолго выйти из укрывищ-пещер, набрать еды, увидеть еще более краткое, чем человеческая жизнь, цветение природы.

Время

Но ведь никто не обманулся, насчет того, что означают эти 8 дней, правда?

Дней лет наших – семьдесят лет, а при большей крепости – восемьдесят лет; и самая лучшая пора их – труд и болезнь, ибо проходят быстро, и мы летим.
(Пс.89:10)

И вот каждый решает для себя, как потратить эти невыразимо короткие 8 дней. Кто-то просто покорно проживает их, смирившись со скоротечностью жизни – встречают любовь, создают семьи, рожают детей, растят их, старятся и умирают. Некоторые даже умудряются вести войны, драться между собой за женщин и еду, сокращая и без того краткий срок жизни. Как глупо…

Но есть среди них мечтатели, изгои, ученые, которые тратят свои 8 дней на то, чтобы решить трудную задачу – как преодолеть дневной мертвящий жар планеты, убивающий ночной холод и добраться до единственного уцелевшего корабля. Там, под защитной обшивкой, останавливающей страшную радиацию планеты, время может остановиться, течь медленнее, и жизнь длится значительно дольше 8 дней.

А есть кто-то, кто не просто решает, кто не просто мечтает, кто не хочет, не согласен ждать или просто проживать свои 8, при более благоприятных условиях 12 дней. Кто решает вырваться из порочного круга. Мечтатель, утопист, скажете вы? Возможно…

Смерть

В творчестве Брэдбери прослеживается страх смерти. Но за животным, липким страхом, что преследует многих с детства, я вижу очень здравую мысль: смерть – нечто такое, что противоестественно для человека. Человек не был сотворен, чтобы умирать. Смерть изначально не была встроена в наш генетический код. Вот поэтому что-то внутри каждого из нас кричит: смерть – это неправильно!

Да, сейчас, смерть – часть бытия, так сложилось, но так будет не всегда. В любом случае, смерть – это не часть жизни.

И каждый решает сам, как распорядиться своими восемью днями. В сущности, никто в этом помочь не может. Выбор – дело сугубо индивидуальное.

Frost and Fire

1946

Ночью родился Сим. Он лежал, хныкал, на холодных камнях пещеры. Кровь толчками пробегала по его телу тысячу раз в минуту. Он рос на глазах.

Мать лихорадочно совала ему в рот еду. Кошмар, именуемый жизнью, начался. Как только он родился, глаза его наполнились тревогой, которую сменил безотчетный, но оттого не менее сильный, непреходящий страх. Он подавился едой и расплакался. Озираясь кругом, он ничего не видел.

Все тонуло в густой мгле. Постепенно она растаяла. Проступили очертания пещеры. Возник человек с видом безумным, диким, ужасным. Человек с умирающим лицом. Старый, высушенный ветрами, обожженный зноем, будто кирпич. Съежившись в дальнем углу, сверкая белками скошенных глаз, он слушал, как далекий ветер завывает над скованной стужей ночной планетой.

Не сводя глаз с мужчины, поминутно вздрагивая, мать кормила сына плодами, скальной травой, собранными у провалов сосульками. Он ел и рос все больше и больше.

Мужчина в углу пещеры был его отец! На его лице жили еще только глаза. В иссохших руках он держал грубое каменное рубило, его нижняя челюсть тупо, бессильно отвисла.

Позади отца Сим увидел стариков, которые сидели в уходящем в глубь горы туннеле. У него на глазах они начали умирать.

Пещера наполнилась предсмертными криками. Старики таяли, словно восковые фигуры, провалившиеся щеки обтягивали острые скулы, обнажались зубы. Только что лица их были живыми, подвижными, гладкими, как бывает в зрелом возрасте. И вот теперь плоть высыхает, истлевает.

Сим заметался на руках у матери. Она крепко стиснула его.

Ну, ну, - успокаивала она его тихо, озабоченно поглядывая на отца - не потревожил ли его шум.

Быстро прошлепали по камню босые ноги, отец Сима бегом пересек пещеру. Мать Сима закричала. Сим почувствовал, как его вырвали у нее из рук. Он упал на камни и покатился с визгом, напрягая свои новенькие, влажные легкие!

Над ним вдруг появилось иссеченное морщинами лицо отца и занесенный для удара нож. Совсем как в одном из тех кошмаров, которые преследовали его еще во чреве матери. В течение нескольких ослепительных, невыносимых секунд в мозгу Сима мелькали вопросы. Нож висел в воздухе, готовый его вот-вот погубить. А в новенькой головенке Сима девятым валом всколыхнулась мысль о жизни в этой пещере, об умирающих людях, об увядании и безумии. Как мог он это осмыслить? Новорожденный младенец! Может ли новорожденный вообще думать, видеть, понимать, осмысливать? Нет. Тут что-то не так! Это невозможно. Но вот же это происходит с ним. Прошел всего какой-нибудь час, как он начал жить. А в следующий миг, возможно, умрет!

Мать бросилась на спину отца и оттолкнула в сторону руку с оружием.

Дай мне убить его! - крикнул отец, дыша прерывисто, хрипло. - Зачем ему жить?

Нет, нет! - твердила мать, и тщедушное старое тело ее повисло на широченной спине отца, а руки силились отнять у него нож. - Пусть живет! Может быть, его жизнь сложится по-другому! Может быть, он проживет дольше нашего и останется молодым!

Отец упал на спину подле каменной люльки. Лежа рядом с ним. Сим увидел в люльке чью-то фигурку. Маленькая девочка тихо ела, поднося еду ко рту тонкими ручками. Его сестра.

Мать вырвала нож из крепко стиснутых пальцев мужа и встала, рыдая и приглаживая свои всклокоченные седые волосы. Губы ее подергивались.

Убью! - сказала она, злобно глядя вниз на мужа. - Не трогай моих детей.

Старик вяло, уныло сплюнул и безучастно посмотрел на девочку в каменной люльке.

Одна восьмая ее жизни уже прошла, - проговорил он, тяжело дыша. - А она об этом даже не знает. К чему все это?

На глазах у Сима его мать начала преображаться, становясь похожей на смятый ветром клуб дыма. Худое, костлявое лицо растворилось в лабиринте морщин. Подкошенная мукой, она села подле него, трясясь и прижимая нож к своим высохшим грудям. Как и старики в туннеле, она тоже старилась, смерть наступала на нее.

Сим тихо плакал. Куда ни погляди, его со всех сторон окружал ужас. Мысли Сима ощутили встречный ток еще чьего-то сознания. Он инстинктивно посмотрел на каменную люльку и наткнулся на взгляд своей сестры Дак. Два разума соприкоснулись, будто шарящие пальцы. Сим позволил себе расслабиться. Ум его начинал постигать.

Отец вздохнул, закрыл веками свои зеленые глаза.

Корми ребенка, - в изнеможении сказал он. - Торопись. Скоро рассвет, а сегодня последний день нашей жизни, женщина. Корми его. Пусть растет.

Сим притих, и сквозь завесу страха в его сознание начали просачиваться картины.

Эта планета, на которой он родился, была первой от солнца. Ночи на ней обжигали морозом, дни были словно языки пламени. Буйный, неистовый мир. Люди жили в недрах горы, спасаясь от невообразимой стужи ночей и огнедышащих дней. Только на рассвете и на закате воздух ласкал легкие дыханием цветов, и в эту пору пещерный народ выносил своих детей на волю, в голую каменную долину. На рассвете лед таял, обращаясь в ручьи и речушки, на закате пламя остывало и гасло. И пока держалась умеренная, терпимая температура, люди торопились жить, бегали, игра - ли, любили, вырвавшись из пещерного плена. Вся жизнь на планете вдруг расцветала. Стремительно тянулись вверх растения, в небе брошенными камнями проносились птицы. Мелкие четвероногие лихорадочно сновали между скал; все стремилось приурочить свой жизненный срок к этой быстротечной поре.

Невыносимая планета! Сим понял это в первые же часы после своего рождения, когда в нем заговорила наследственная память. Вся его жизнь пройдет в пещерах, и только два часа в день он будет видеть волю. В этих наполненных воздухом каменных руслах он будет говорить, говорить с людьми своего племени, без перерыва для сна будет думать, думать, будет грезить, лежа на спине, но не спать.

И ВСЯ ЕГО ЖИЗНЬ ПРОДЛИТСЯ РОВНО ВОСЕМЬ ДНЕЙ.

Какая жестокая мысль! Восемь дней. Восемь коротких дней. Невероятно, невозможно, но это так. Еще во чреве матери далекий голос наследственной памяти говорил Симу, что он стремительно формируется, развивается и скоро появится на свет.

Рождение мгновенно, как взмах ножа. Детство пролетает стремительно. Юношество - будто зарница. Возмужание - сон, зрелость - миф, старость - суровая быстротечная реальность, смерть - скорая неотвратимость.

Пройдет восемь дней, и он будет вот такой же полуслепой, дряхлый, умирающий, как его отец, который сейчас так подавленно глядит на свою жену и детей.

Этот день - одна восьмая часть всей его жизни! Надо с толком использовать каждую секунду. Надо усвоить знания, заложенные в мозгу родителей.

ПОТОМУ ЧТО ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ ОНИ БУДУТ МЕРТВЫ.

Какая страшная несправедливость! Неужели жизнь так скоротечна? Или не грезилась ему в предродовом бытии долгая жизнь, не представлялись вместо раскаленных камней волны зеленой листвы и мягкий климат? Но раз ему все это виделось, значит, в основе грез должна быть истина? Как же ему искать и обрести долгую жизнь? Где? Как выполнить такую огромную и тяжелую задачу в восемь коротких, быстротекущих дней?

И как его племя очутилось в таких условиях?

Вдруг, словно нажали какую-то кнопку, в мозгу его возникла картина. Металлические семена, принесенные через космос ветром с далекой зеленой планеты, борясь с длинными языками пламени, падают на поверхность этого безотрадного мира… Из разбитых корпусов выбираются мужчины и женщины…

Когда?.. Давно. Десять тысяч дней назад. Оставшиеся в живых укрылись от солнца в недрах гор. Пламя, лед и бурные потоки стерли следы крушения огромных металлических семян. А люди оказались словно на наковальне под могучим молотом, который принялся их преображать. Солнечная радиация пропитала их плоть. Пульс участился - двести, пятьсот, тысяча ударов в минуту! Кожа стала плотнее, изменилась кровь. Старость надвигалась молниеносно. Дети рождались в пещерах. Круговорот жизни непрерывно ускорялся. И люди, застрявшие после аварии на чужой планете, прожили, подобно всем здешним животным, только одну неделю, причем дети их были обречены на такую же участь.

«Так вот в чем заключается жизнь», - подумал Сим. Не сказал про себя, ведь он не знал еще слов, мыслил образами, воспоминаниями из далекого прошлого, так уж было устроено его сознание, наделенное своего рода телепатией, проникающей сквозь плоть, и камень, и металл. На какой-то ступени нового развития у его племени возник дар телепатии и образовалась наследственная память - единственное благо, единственная надежда в этом царстве ужаса. «Итак, - думал Сим, - я - пятитысячный в долгом ряду никчемных сыновей. Что я могу сделать, чтобы меня через восемь дней не настигла смерть? Есть ли какой-нибудь выход?»

Глаза его расширились: в сознании возникла новая картина.

За этой долиной с ее нагромождением скал на небольшой горе лежит целое, невредимое металлическое семя - корабль, не тронутый ни ржавчиной, ни обвалами. Заброшенный корабль, единственный из всей флотилии, который не разбился, не сломался, он до сих пор пригоден для полета. Но до него так далеко… И никого внутри, кто бы мог помочь. Пусть так, корабль на далекой горе будет его предназначением. Ведь только этот корабль может его спасти.

Новая картина…

Глубоко в недрах горы в полном уединении работает горстка ученых. К ним он должен пойти, когда вырастет и наберется ума. Их мысли тоже поглощены мечтой о спасении - мечтой о долгой жизни, о зеленых долинах без зноя и стужи. Они тоже, томясь надеждой, глядят на далекий корабль на горе, на удивительный металл, которому не страшны ни коррозия, ни время.

Скалы глухо застонали.

Отец Сима поднял иссеченное морщинами безжизненное лицо.

Рассветает, - сказал он.

2

Утро расслабило могучие мускулы гранитной толщи. Наступил час обвалов.

Гулкое эхо туннелей подхватило звук бегущих босых ног. Взрослые, дети с нетерпеливыми, жаждущими глазами торопились наружу, где занимался день. Сим услышал вдали глухой рокот, потом крик, сменившийся тишиной. В долину низвергались обвалы. Камни срывались с места, и если путь вниз по склону начинала одна огромная глыба, то по дну долины рассыпались тысячи осколков и раскаленных трением картечин.

Каждое утро каменный ливень уносил по меньшей мере одну жертву.

Скальное племя бросало вызов обвалам. Поединок со стихиями вносил еще больше остроты в их и без того опасную, бурную и скоротечную жизнь.

Сим почувствовал, как руки отца резко поднимают его и несут к выходу из туннеля - туда, откуда просачивался свет. Глаза отца пылали безумием. Сим не мог пошевельнуться. Он догадывался, что сейчас произойдет. Неся на руках маленькую Дак, за отцом спешила мать.

Постой! Осторожно! - крикнула она мужу.

Высоко на горе что-то колыхнулось, стронулось.

Пошли! - прорычал отец и выскочил наружу.

Сверху на них обрушился камнепад!

С нарастающей быстротой сменялись в голове Сима восприятия - рушащиеся громады, пыль, сотрясение… Пронзительно вскрикнула мать. Их качало, трясло.

Еще один шаг - и они под открытым небом. За спиной у них продолжало грохотать. У входа в пещеру, где схоронились мать и Лак, выросла груда обломков.

Рев лавины перешел в шуршание струйки песка. Отец Сима разразился хохотом.

Проскочили! Клянусь небом! Проскочили живьем!

Он презрительно глянул на скалы и плюнул.

Мать выбралась через обломки наружу вместе с Дак и принялась бранить отца.

Болван! Ты мог убить Сима!

Еще не поздно, - огрызнулся он.

Сим не слушал их перепалки. Он смотрел будто завороженный на обломки, завалившие вход в соседнюю пещеру. Там из-под груды камня, впитываясь в землю, бежала струйка крови. И все, больше ничего не видно… Кто-то проиграл поединок.

Дак побежала вперед на податливых, хлипких ножках - голенькая и целеустремленная.

Воздух в долине был словно профильтрованное сквозь горы вино. Небо - вызывающе голубого цвета; в полдень оно накалится добела, ночью вспухнет багрово-черным синяком с оспинами болезненно мерцающих звезд.

Мир Сима напоминал залив с приливами и отливами. Температурная волна то нахлынет в буйном всплеске, то схлынет. Сейчас в заливе было тихо, прохладно, и все живое стремилось к поверхности.

Звонкий смех! Звучит где-то вдалеке… Но как же так? Неужели кому-то из его племени может быть до смеха? Надо будет потом попытаться выяснить, в чем дело.

Внезапно в долине забурлили краски. Пробужденные неистовой утренней зарей, в самых неожиданных местах выглядывали растения. Прямо на глазах распускались цветы. Вот по голой скале ползут бледно-зеленые нити. А через несколько секунд между листиками уже ворочаются зрелые плоды. Передав Сима матери, отец принялся собирать недолговечный урожай. Алые, синие, желтые плоды попадали в висящий у него на поясе меховой мешок. Мать жевала молодую сочную зелень, пихала ее в рот Симу.

Его восприятия были отточены до предела. Он жадно впитывал знания. Любовь, брак, нравы, гнев, жалость, ярость, эгоизм, оттенки и тонкости, реальность и рефлексия - он на ходу осмысливал эти понятия. Одно подводило к другому. Вид колышущихся зеленых растений так подействовал на Сима, что разум его пришел в смятение и стал кружиться, подобно гироскопу, ища равновесия в мире, где недостаток времени принуждал, не дожидаясь объяснений, самому исследовать и толковать. Пища, расходясь по организму, помогла ему разобраться в собственном строении и в таких вещах, как энергия и движение. Словно птенец, вылупляющийся из яйца. Сим представлял собой почти законченную систему, полностью развитую и вооруженную необходимым знанием. Он был обязан этим наследственности и готовым образам, телепатически передаваемым каждому разуму, всякому дыханию. Удивительное, окрыляющее свойство!

Вместе - мать, отец и двое детей - они шли, обоняя запахи, глядя, как птицы проносятся над долиной, и вдруг отец сказал:

Помнишь?

Как это - «помнишь?» Разве вообще можно забыть что-то за те семь дней, что они прожили!

Муж и жена обменялись взглядом.

Неужели это было всего три дня назад? - Она вздрогнула и закрыла глаза, сосредотачиваясь. - Даже не верится. Ах, как это несправедливо…

Она всхлипнула, потом провела по лицу рукой и прикусила запекшуюся губу. Ветер теребил ее седые волосы.

Теперь моя очередь плакать. Час назад плакал ты!

Час… Половина жизни.

Пошли. - Она потянула мужа за руку. - Пойдем, осмотрим все, ведь больше не придется.

Через несколько минут взойдет солнце, - ответил старик. - Пора возвращаться.

Еще только минуточку, - умоляла женщина.

Солнце застигнет нас.

Ну и пусть застигнет меня!

Что ты такое говоришь!

Ничего я не говорю, ровным счетом ничего, - рыдала женщина.

Вот-вот должно было появиться солнце. Зелень в долине начала жухнуть. Родился обжигающий ветер. Вдалеке, где на скальные бастионы уже обрушились солнечные стрелы, искажая черты могучих каменных личин, срывались лавины - будто спадали мантии.

Дак! - позвал отец.

Девочка откликнулась и побежала по горячим плитам долины, и волосы ее развевались, как черный флаг. С полными пригоршнями зеленых плодов она присоединилась к своим.

Солнце оторочило пламенем край неба, воздух всколыхнулся и наполнился свистом.

Люди пещерного племени обратились в бегство, на ходу крича и подбирая споткнувшихся ребятишек, унося в свои глубокие норы охапки зелени и плодов. В несколько мгновений долина опустела, если не считать забытого кем-то малыша. Он бежал по гладким плитам, но у него было совсем мало силенок, бежать оставалось еще столько же, а вниз по скалам уже катился могучий жаркий вал.

Цветы сгорали, обращаясь в пепел; травы втягивались в трещины, словно обжегшиеся змеи. Ветер, подобный дыханию домны, подхватывал цветочные семена, и они сыпались в трещины и расселины, чтобы на закате опять прорасти, и дать цветы и семена, и снова пожухнуть.

Отец Сима смотрел, как по дну долины вдалеке бежит одинокий ребенок. Сам он, его жена, Дак и Сим были надежно укрыты в устье пещеры.

Не добежит, - сказал отец. - Не смотри туда, мать. Такие вещи лучше не видеть.

И они отвернулись. Все, кроме Сима. Он заметил вдали какой-то металлический блеск. Сердце отчаянно забилось в груди, в глазах все расплылось. Далеко-далеко, на самой вершине небольшой горы источало слепящие блики металлическое семя. Словно исполнилась одна из грез той поры, когда Сим еще лежал во чреве матери! Там, на горе, целое, невредимое, металлическое зернышко из космоса! Его будущее! Его надежда на спасение! Вот куда он отправится через два-три дня, когда - трудно себе представить - будет взрослым мужчиной!

Будто поток расплавленной лавы, солнце хлынуло в долину.

Бегущий ребенок вскрикнул, солнце настигло его, и крик оборвался.

С трудом волоча ноги, как-то вдруг постарев, мать Сима пошла по туннелю. Остановилась… Протянула руку вверх и обломила две сосульки, последние из намерзших за ночь. Одну подала мужу, другую оставила себе.

Выпьем последний раз. За тебя, за детей.

За тебя. - Он кивком указал на нее. - За детей.

Они подняли сосульки. Тепло растопило лед, и капли освежили их пересохшие рты.

3

Целый день раскаленное солнце извергалось в долину. Сим этого не видел, но о мощи дневного пламени он хорошо мог судить по ярким картинам в сознании родителей. Вязкий свет просачивался в пещеры, выжигая все на своем пути, но глубоко не проникал. От него было светло и расходилось приятное тепло.

Сим пытался отогнать от родителей наступающую старость, но, сколько ни напрягал разум, призывая себе на помощь образы, на глазах у него они превращались в мумии. Старость съедала отца, будто кислота. «Скоро со мной будет то же самое», - в ужасе думал Сим.

Сам он рос стремительно, буквально чувствуя, как в организме происходит обмен веществ. Каждую минуту его кормили, он без конца что-то жевал, что-то глотал. Образы, процессы начали связываться в его уме с определяющими их словами. Одним из таких слов было «любовь». Для Сима в нем крылось не отвлеченное понятие, а некий процесс, легкое дыхание, запах утренней свежести, трепет сердца, мягкий изгиб руки, на которой он лежал, наклоненное над ним лицо матери. Сначала он видел то или иное действие, потом в сознании матери искал и находил нужное слово. Гортань готовилась к речи. Жизнь стремительно, неумолимо увлекала его навстречу вечному забвению.

Сим чувствовал, как растут его ногти, как развиваются клетки, отрастают волосы, увеличиваются в размерах кости и сухожилия, разрастается мягкое, бледное восковое вещество мозга. При рождении чистый и гладкий, будто кружок льда, уже секундой позже мозг его, словно от удара камня, покрылся сеткой миллионов борозд и извилин, обозначающих мысли и открытия.

Сестренка Дак то прибегала, то убегала вместе с другими тепличными детьми и безостановочно что-то уписывала. Мать ничего не ела, у нее не было аппетита, а глаза будто заткало паутиной.

Закат, - произнес, наконец, отец.

День кончился. Смеркалось, послышалось завывание ветра.

Мать встала.

Хочу еще раз увидеть внешний мир… Только раз…

Трясясь, она устремила вперед невидящий взгляд.

Глаза отца были закрыты, он лежал подле стены.

Не могу встать, - еле слышно прошептал он. - Не могу.

Дак! - прохрипела мать, и дочь подбежала к ней. - Держи.

Она передала дочери Сима.

Береги Сима, Дак, корми его, заботься о нем.

Последнее ласковое прикосновение материнской руки…

Дак молча прижала Сима к себе, ее большие влажные глаза зелено поблескивали.

Ступай, - сказала мать. - Вынеси его на волю в час заката. Веселитесь. Собирайте пищу, ешьте. Играйте.

Не оглядываясь назад, Дак пошла к выходу. Сим изогнулся у нее на руках, глядя через плечо сестры потрясенными, неверящими глазами. У него вырвался крик, и губы каким-то образом сложились, дав выход первому в его жизни слову:

Почему?..

Он увидел, как оторопела мать.

Ребенок заговорил!

Ага, - отозвался отец. - Ты расслышала, что он сказал?

Расслышала, - тихо сказала мать.

Шатаясь, она медленно добрела до отца и легла рядом с ним. Последний раз Сим видел, как его родители передвигаются.

4

Ночь наступила и минула, и начался второй день.

Всех умерших за ночь отнесли на вершину невысокого холма. Траурное шествие было долгим: много тел.

Дак шла вместе со всеми, ведя за руку ковыляющего кое-как Сима. Он научился ходить за час до рассвета.

С холма Сим снова увидел вдали металлическое зернышко. Но больше никто туда не смотрел и никто о нем не говорил. Почему? Может быть, есть на то причина? Может быть, это мираж? Почему они не бегут туда? Не молятся на это зернышко? Почему не попробуют добраться до него и улететь в космос?

Отзвучали траурные речи. Тела положили в ряд на открытом месте, где солнце через несколько минут их кремирует.

Затем все повернули обратно и ринулись вниз по склону, спеша использовать немногие минутки свободы - побегать, поиграть, посмеяться на воздухе, пахнущем свежестью.

Дак и Сим, щебеча, будто птицы, добывали себе пищу среди скал и делились друг с другом тем, что успели узнать. Ему шел второй день, ей - третий. Обоих подхлестывал бурный темп их скоротечной жизни.

Сейчас она повернулась к ним еще одной гранью.

Из-за скал наверху, держа в сжатых кулаках острые камни и каменные ножи, выскочило полсотни молодых мужчин. С криками они помчались к невысокой черной гряде скальных зубцов вдалеке.

«Война!» - отдалось в мозгу Сима. Новая мысль оглушила его, потрясла. Эти люди побежали сражаться и убивать других людей, что живут там, среди черных скал.

Но почему? Зачем сражаться и убивать - разве жизнь и без того не чересчур коротка?

От далекого гула схватки ему стало не по себе.

Почему, Дак, почему?

Дак не знала. Может быть, они поймут завтра. Сейчас надо есть - есть для поддержания сил и жизни. Дак напоминала ящеричку, вечно что-то нащупывающую языком, вечно голодную.

Кругом повсюду сновали бледные ребятишки. Один мальчуган юркнул, словно жучок, вверх по склону, сшиб Сима с ног и прямо перед носом у него схватил соблазнительную красную ягоду, которую тот нашел под выступом.

Прежде чем Сим успел встать, мальчуган уже управился с добычей. Сим набросился на него, они вместе упали и покатились вниз причудливым комком, пока Дак, визжа, не разняла их.

У Сима сочилась кровь из ссадин. Какая-то часть его сознания, глядя как бы со стороны, говорила: «Это не годится. Дети не должны так поступать. Это плохо!»

Дак шлепками прогнала маленького разбойника.

Уходи отсюда! - крикнула она. - Как тебя звать, безобразник?

Кайон! - смеясь, ответил мальчуган. - Кайон, Кайон, Кайон!

Сим смотрел на него со всей свирепостью, какую могло выразить его маленькое юное лицо. Он задыхался: перед ним был враг. Как будто Сим давно дожидался, чтобы враждебное начало воплотилось не только в окружающей среде, но и в каком-то человеке. Его сознание уже постигло обвалы, зной, холод, скоротечность жизни, но это все было связано со средой, с окружающим миром - неистовые, бессознательные проявления неодушевленной природы, порожденные гравитацией и излучением. А тут в лице этого наглого Кайона он познал врага мыслящего!

Отбежав в сторонку, Кайон остановился и ехидно прокричал:

Завтра я буду такой большой, что смогу тебя убить!

С этими словами он исчез за камнем.

Мимо Сима, хихикая, пробегали дети. Кто из них станет его другом, кто - врагом? И как вообще за столь чудовищно, короткий жизненный срок могут возникнуть друзья и враги? Разве успеешь приобрести тех или других?

Украли у тебя еду - вот и враг. Подарили длинный стебель - вот и друг. Еще враждуют из-за мыслей и мнений. В пять секунд ты нажил себе смертельного врага. Жизнь так коротка, что с этим надо поторапливаться.

И она рассмеялась со странной для столь юного существа иронией, отражающей преждевременную зрелость мысли.

Тебе надо будет биться, чтобы защитить себя. Тебя будут пытаться убить. Есть поверие, глухое поверие, будто часть жизненной энергии убитого переходит к убийце и за счет этого можно прожить лишний день. Понял? И пока кто-то в это верит, ты в опасности.

Но Сим не слушал ее. От стайки хрупких девчушек, которые завтра станут выше и стройнее, послезавтра оформятся, а еще через день найдут себе мужа, отделилась резвушка с волосами цвета фиолетово-голубого пламени.

Пробегая мимо, она задела Сима, их тела соприкоснулись. Сверкнули глаза, светлые, как серебряные монеты. И он уже знал, что обрел друга, любовь, жену, которая через неделю будет лежать с ним рядом на погребальном костре, когда солнце примется слущивать их плоть с костей.

Всего один взгляд, но он на миг заставил их окаменеть.

Как тебя звать? - крикнул Сим вдогонку.

Лайт! - смеясь, ответила она.

А меня - Сим, - сказал он сконфуженно, растерянно.

Дак толкнула его в бок.

Держи, ешь, - сказала она задумавшемуся брату. - Ешь, не то не вырастешь и не сможешь ее догнать.

Откуда ни возьмись, появился бегущий Кайон.

Лайт! - передразнил он, ехидно приплясывая. - Лайт! Я тоже запомню Лайт!

Высокая, стройная, как хворостинка, Дак печально покачала черным облачком волос.

Я наперед могу тебе сказать, что тебя ждет, братик. Тебе скоро понадобится оружие, чтобы сражаться за эту Лайт. Но нам пора, солнце вот-вот выйдет!

И они побежали обратно к пещере.

5

Четверть жизни позади! Минуло детство. Он стал юношей! Вечером буйные ливни хлестали долину. Сим видел, как новорожденные потоки бороздили долину, отрезая гору с металлическим зернышком. Он старался все запоминать. Каждую ночь - новая река, свежее русло.

А что за долиной? - спросил Сим.

Туда никто не доходил, - объяснила Дак. - Все, кто пытались добраться до равнины, либо замерзали насмерть, либо сгорали. Полчаса бега - вот предел изведанного края. Полчаса туда, полчаса обратно.

Значит, еще никто не добирался до металлического зернышка?

Дак фыркнула.

Ученые - они пробовали. Дурачье. Им недостает ума бросить эту затею. Ведь пустое дело. Чересчур далеко.

Ученые. Это слово всколыхнуло душу Сима. Он почти успел забыть видение, которое представлялось ему перед самым рождением и сразу после него.

А где они, эти Ученые? - нетерпеливо переспросил он.

Дак отвела взгляд.

Хоть бы я и знала, все равно не скажу. Они убьют тебя своими опытами. Я не хочу, чтобы ты ушел к ним! Живи сколько положено, не обрывай свою жизнь на половине в погоне за этой дурацкой штукой там, на горе.

Узнаю у кого-нибудь другого!

Никто тебе не скажет. Все ненавидят Ученых. Самому придется отыскивать. И допустим, что ты их найдешь… Что дальше? Ты нас спасешь? Давай, спасай нас, мальчуган. - Она злилась, половина ее жизни уже прошла.

Нельзя же только сидеть, да разговаривать, да есть, - возразил он. - И больше ничего!. .

Он вскочил на ноги.

Иди, иди, ищи их! - едко отрезала она. - Они помогут тебе забыть. Да, да. - Она выплевывала слова. - Забыть, что еще несколько дней - и твоей жизни конец!

Занявшись поиском. Сим бегом преодолевал туннель за туннелем. Иногда ему казалось, что он уже на верном пути. Но стоило спросить окружающих, в какой стороне лежит пещера Ученых, как его захлестывала волна чужой ярости, волна смятения и негодования. Ведь это Ученые виноваты что их занесло в такой ужасный мир! Сим ежился под градом бранных слов.

В одной из пещер он тихо подсел к другим детям, чтобы послушать речи взрослых мужей. Наступил Час Учения, Час Собеседования. Как ни томила его задержка, как ни терзало нетерпение при мысли о том, что поток жизни быстро иссякает и смерть надвигается, подобно черному метеору, Сим понимал, что разум его нуждается в знании. Эту ночь он проведет в школе. Но ему не сиделось. Осталось жить всего пять дней.

Кайон сидел напротив Сима, и тонкогубое лицо его выражало вызов.

Между ними появилась Лайт. За прошедшие несколько часов она еще подросла, ее движения стали мягче, поступь тверже, волосы блестели ярче. Улыбаясь, она села рядом с Симом, а Кайона словно и не заметила. Кайон насупился и перестал есть.

Пещеру наполняла громкая речь. Стремительная, как стук сердца, - тысяча, две тысячи слов в минуту. Голова Сима усваивала науку. С открытыми глазами он словно погрузился в полусон, чуткую дремоту, чем-то напоминающую внутриутробное состояние. Слова, что отдавались где-то вдалеке, сплетались в голове в гобелен знаний.

Ему представились луга, зеленые, без единого камня, сплошная трава, - широкие луга, волнами уходящие навстречу рассвету, и ни леденящего холода, ни жаркого духа обожженных солнцем камней. Он шел через эти зеленые луга. Над ним, высоко-высоко в небе, которое дышало ровным мягким теплом, пролетали металлические зернышки. И все кругом протекало так медленно, медленно, медленно…

Птицы мирно сидели на могучих деревьях, которым нужно было для роста сто, двести, пять тысяч дней. Все оставалось на своих местах, и птицы не спешили укрыться, завидев солнечный свет, и деревья не съеживались в испуге, когда их касался солнечный луч.

Люди в этом сне ходили не торопясь, бегали редко, и сердца их бились размеренно, а не в безумном, скачущем ритме. Трава оставалась травой, ее не пожирало пламя. И люди говорили не о завтрашнем дне и смерти, а о завтрашнем дне и жизни. Причем все казалось таким знакомым, что, когда кто-то взял Сима за руку, он и это принял за продолжение сна.

Рука Лайт лежала в его руке.

Грезишь? - спросила она.

Это для равновесия. Жизнь устроена несправедливо, вот разум и находит утешение в картинах, которые хранит наша память.

Он несколько раз ударил кулаком по каменному полу.

Это ничего не исправляет! К черту! Не хочу, чтобы мне напоминали о том хорошем, что я утратил! Лучше бы нам ничего не знать! Почему мы не можем жить и умереть так, чтобы никто не знал, что наша жизнь идет не так, как надо?

Из искаженного гримасой полуоткрытого рта вырывалось хриплое дыхание.

Все на свете имеет свой смысл, - сказала Лайт. - Вот и это придает смысл нашей жизни, заставляет нас что-то делать, что-то задумывать, искать какой-то выход.

Его глаза стали похожи на огненные изумруды.

Я поднимался по склону зеленого холма, шел медленно-медленно, - сказал он.

Того самого холма, на который я поднималась час назад? - спросила Лайт.

Может быть. Что-то очень похожее. Только сон лучше яви. - Он прищурил глаза. - Я смотрел на людей, они не были заняты едой.

А разговором?

И разговором тоже. А мы все время едим и все время говорим. Иногда эти люди в моем сне лежали с закрытыми глазами и совсем не шевелились.

Лайт глядела на него, и тут произошла страшная вещь. Ему вдруг представилось, что ее лицо темнеет и покрывается старческими морщинами. Волосы над ушами - будто снег на ветру, глаза - бесцветные монеты в паутине ресниц. Губы обтянули беззубые десны, нежные пальцы обратились в опаленные прутики, подвешенные к омертвелому запястью. На глазах у него увядала, погибала ее прелесть. В ужасе Сим схватил Лайт за руку… и подавил рвущийся наружу крик: ему почудилось, что и его рука жухнет.

Сим, ты что?

От вкуса этих слов у него стало сухо в рту.

Еще пять дней…

Ученые…

Сим вздрогнул. Кто это сказал? В тусклом свете высокий мужчина продолжал говорить:

Ученые забросили нас на эту планету и погубили с тех пор напрасно тысячи жизней, бездну времени. Все их затеи впустую, никому не нужны. Не трогайте их, пусть живут, но и не жертвуйте им ни одной частицы вашего времени. Помните, вы живете только однажды.

Да где же они находятся, эти ненавидимые Ученые? Теперь, после Уроков, после Часа Собеседования, Сим был полон решимости их отыскать. Теперь он вооружен знанием и может начинать свою битву за свободу, за корабль!

Сим, ты куда?

Но Сима уже не было. Эхо топота бегущих ног затерялось в переходе, выложенном гладкими плитами.

Казалось, половина ночи потрачена напрасно. Он потерял счет тупикам. Много раз на него нападали молодые безумцы, которые рассчитывали присвоить его жизненную энергию. Вдогонку ему летели их бредовые выкрики. Кожу исчертили глубокие царапины, оставленные алчными ногтями.

И все-таки Сим нашел то, что искал.

Горстка мужчин ютилась в базальтовом мешке в недрах горы. На столе перед ними лежали неведомые предметы, вид которых, однако, родил отзвук в душе Сима.

Ученые работали по группам - старики решали важные задачи, образовали звенья единого процесса. Каждые восемь дней состав группы, работающей над той или иной проблемой, полностью обновлялся. Общая отдача была до нелепости мала. Ученые старились и умирали, едва достигнув творческой зрелости. Созидательная пора каждого составляла от силы двенадцать часов. Три четверти жизни уходило на учение, а за короткой порой творческой отдачи тут же следовали дряхлость, безумие, смерть.

Все обернулись, когда вошел Сим.

Неужели пополнение? - сказал самый старый.

Не думаю, - заметил другой, помоложе. - Гоните его прочь. Это, должно быть, один из тех, что подстрекают людей воевать.

Нет-нет, - возразил старик. Шаркая по камню босыми ступнями, он подошел к Симу. - Входи, мальчик, входи.

Глаза у него были приветливые, уравновешенные, не такие, как у порывистых жителей верхних пещер. Серые спокойные глаза.

Что тебе нужно?

Сим смешался и опустил голову, не выдержав спокойного ласкового взгляда.

Жить, - прошептал он.

Старик негромко рассмеялся. Потом тронул Сима за плечо.

Ты из какой-нибудь новой породы? Или, может быть, ты больной? - допытывался он почти всерьез. - Почему ты не играешь? Почему не готовишь себя к поре любви, к женитьбе, к отцовству? Разве ты не знаешь, что завтра вечером будешь - почти взрослым? Не понимаешь, что жизнь пройдет мимо тебя, если ты не будешь осмотрительным?

Старик смолк.

С каждым вопросом глаза Сима переходили с предмета на предмет. Сейчас он смотрел на приборы на столе.

Мне не надо было сюда приходить? - спросил он.

Конечно, надо было, - прогремел старик. - Но это чудо, что ты пришел. Вот уже тысяча дней, как мы не получали пополнения извне! Приходится самим выращивать ученых, в собственной закрытой системе. Сосчитай-ка нас! Шесть! Шестеро мужчин! И трое детей. Могучая сила, верно? - Старик плюнул на каменный пол. - Мы зовем добровольцев, а нам отвечают: «Обратитесь к кому-нибудь другому!» Или: «Нам некогда!» А знаешь, почему они так говорят?

Нет. - Сим пожал плечами.

Потому что каждый думает о себе. Конечно, им хочется жить дольше, но они знают, что, как бы ни старались, вряд ли им лично прибавится хоть один день. Возможно, потомки будут жить дольше. Но ради потомков они не согласны жертвовать своей любовью, своей короткой юностью, даже хотя бы одним часом заката или восхода!

Сим прислонился к столу.

Я понимаю, - серьезно сказал он.

Понимаешь? - Старик рассеянно посмотрел на Сима. Потом вздохнул и ласково потрепал его по руке. - Ну конечно, понимаешь. Можно ли требовать от кого-нибудь, чтобы понимал больше. Ты молодец.

Остальные окружили кольцом Сима и старика.

Мое имя Дайнк. Завтра ночью мое место займет Корт. Я к тому времени умру. На следующую ночь кто-то другой сменит Корта, а потом придет твоя очередь, если ты будешь трудиться и верить. Но прежде я хочу дать тебе подумать. Возвращайся к своим товарищам по играм, если хочешь. Ты кого-нибудь полюбил? Возвращайся к ней. Жизнь коротка. С какой стати тебе печалиться о тех, кто еще не родился! У тебя есть право на юность. Ступай, если хочешь. Ведь если ты останешься, все твое время уйдет только на то, чтобы трудиться, стариться и умереть за работой. Правда, ты будешь делать доброе дело. Ну?

Сим оглянулся на туннель. Где-то там завывал ветер, и пахло варевом, и шлепали босые ноги, и звучал, радуя сердце, молодой смех. Он сердито дернул головой, на глазах его блеснула влага.

Я остаюсь, - сказал он.

6

Третья ночь и третий день остались позади. Наступила четвертая ночь. Сим втянулся в жизнь ученых. Ему рассказали про металлическое зернышко на вершине далекой горы. Рассказали про много зернышек - так называемые «корабли», и как они потерпели крушение, про то, как уцелевшие, которые укрылись среди скал, начали быстро стариться и в отчаянной борьбе за жизнь забыли все науки. В такой вулканической цивилизации знание механики не могло сохраниться. Всякий жил только настоящей минутой.

О вчерашнем дне никто не думал, завтрашний день зловеще глядел в глаза. Но та самая радиация, которая ускорила старение, породила и своего рода телепатическое общение, помогающее новорожденным воспринимать и осмысливать. А получившая силу инстинкта наследственная память сохранила картины других времен.

Почему мы не пробуем добраться до корабля на горе? - спросил Сим.

Слишком далеко. Понадобится защита от солнца, - объяснил Дайнк.

Вы пробовали придумать защиту?

Мази и втирания, одеяния из камня и птичьих перьев, а также в последнее время - из жестких металлов. Но ничто не помогает. Еще десять тысяч поколений, и нам, возможно, удастся изготовить охлаждаемый водой панцирь, который защитит нас на пути к кораблю. Но мы работаем очень медленно и все на ощупь. Сегодня утром я, зрелый муж, взял в руки инструмент. Завтра, умирая, отложу его. Что может сделать человек за один день? Будь у нас десять тысяч человек, задачу удалось бы решить…

Я пойду к кораблям, - сказал Сим.

И погибнешь, - произнес старик в тишине, воцарившейся после слов Сима. Все смотрели на мальчика. - Ты очень эгоистичный юноша.

Эгоистичный? - возмутился Сим.

Старик повел рукой в воздухе.

Но такой эгоизм мне по душе. Ты хочешь жить дольше и готов все для этого сделать. Хочешь добраться до корабля. Но я говорю тебе, что ничего не выйдет. И все же, если ты будешь настаивать, я не смогу тебе помешать. По крайней мере ты не уподобишься тем из нас, которые уходят на войну, чтобы выиграть несколько лишних дней жизни.

На войну? - переспросил Сим. - О какой войне тут может быть речь?

По его телу пробежала дрожь. Непонятно…

Об этом завтра, - сказал Дайнк. - А сейчас слушай.

Еще одна ночь прошла.

7

Настало утро. По одному из ходов, крича и плача, прибежала Лайт и упала прямо в объятия Сима. Она опять изменилась. Стала еще старше и еще прекраснее. Дрожа, она прижималась к нему.

Сим, они идут за тобой!

В туннеле нарастал, приближаясь, звук шагающих босых ног. Показался Кайон. Он тоже вытянулся в длину, и в каждой его руке было по острому камню.

А, вот ты где, Сим!

Уходи! - яростно крикнула Лайт, замахиваясь на него.

Без Сима не уйдем, - твердо ответил Кайон. И, улыбаясь, повернулся к Симу. - Если, конечно, он готов сражаться вместе с нами.

Дайнк, волоча ноги, вышел вперед, его глаза часто мигали, худые руки трепетали по-птичьи в воздухе.

Кайон перестал улыбаться.

Его ждет работа получше этой. Мы идем воевать с обитателями дальних скал. - Глаза Кайона беспокойно блестели. - Ты ведь пойдешь с нами, Сим?

Нет, нет! - Лайт повисла на руке Сима.

Сим погладил ее плечо, потом обернулся к Кайону.

Почему вы решили напасть на тех людей?

Три лишних дня ждут того, кто пойдет с нами.

Три лишних дня? Три дня жизни?

Кайон уверенно кивнул.

Если мы победим, будем жить вместо восьми одиннадцать дней. Там, где они живут, в скалах есть особая горная порода, она защищает от радиации! Подумай, Сим, три долгих славных дня жизни. Идешь с нами?

Идите без него, - вмешался Дайнк. - Сим - мой ученик!

Кайон фыркнул.

Шел бы ты умирать, старик. Сегодня на закате от тебя останутся одни обугленные кости. Кто ты такой, чтобы командовать нами? Мы молоды, мы хотим жить дольше.

Одиннадцать дней. Невероятно. Одиннадцать дней. Теперь Сим понимал, что порождает войны. Кто не пойдет воевать за то, чтобы почти наполовину продлить свою жизнь? Столько лишних дней жизни! Да. В самом деле, почему нет?

Но на этот раз, - твердо заявил Кайон, - мы победим!

Сим недоумевал.

Но мы ведь все одной крови. Почему нельзя вместе жить там, где скалы защищают лучше?

Кайон рассмеялся, сжимая в руке острый камень.

Те, кто там живет, считают себя лучше нас. Так всегда думает тот, кто сильнее. К тому же и пещеры там меньше, в них помещается только триста человек.

Три лишних дня.

Я пойду с вами, - сказал Сим Кайону.

Отлично! - Что-то Кайон уж очень обрадовался.

Дайнк порывисто вздохнул.

Сим повернулся к Дайнку и Лайт.

Если я сумею победить в бою, то окажусь ближе к кораблю. И у меня в запасе будет три лишних дня, чтобы попытаться дойти до него. Кажется, у меня просто нет выбора.

Дайнк печально кивнул.

Да, это так. Я верю тебе. Ступай же.

Прощайте, - сказал Сим.

Лицо старика отразило удивление, потом он рассмеялся, словно в ответ на беззлобную шутку.

Верно, ведь я тебя больше не увижу… Ну что ж, прощай.

И они пожали друг другу руку.

Все вместе: Кайон, Сим, Лайт и другие - дети, быстро вырастающие в бойцов, - покинули пещеру Ученых. Огонек в глазах Кайона не сулил ничего доброго.

Лайт пошла с Симом. Она собрала для него камни и понесла их. Уходить домой отказалась, сколько он ее ни убеждал. Они шагали через долину: близился восход.

Прошу тебя, Лайт, ступай домой!

Чтобы ждать возвращения Кайона? - сказала она. - Он решил, что я стану его женой, когда ты умрешь.

Она сердито тряхнула своими неправдоподобно голубыми кудрями.

Нет, я пойду с тобой. Если ты погибнешь в бою, я тоже погибну.

Лицо Сима посуровело. Он сильно вырос. За ночь мир словно съежился. Стайки детей, которые с ликующими криками собирали плоды, вызвали у него удивление, даже недоумение: неужели он сам всего три дня назад был таким? Странно. В голове Сима отложился гораздо более долгий срок, как будто он на самом деле прожил тысячу дней. Пласт событий и размышлений в его сознании был таким мощным, таким многоцветным и многообразным, что просто не верилось - да разве могло столько всего произойти за считанные дни?

Бойцы бежали по двое, по трое. Сим посмотрел вперед, на торчащие вдали невысокие черные зубцы. «Сегодня мой четвертый день, - сказал он себе. - А я еще ни на шаг не приблизился к кораблю, ни к чему не приблизился, даже к той, - он слышал рядом легкую поступь Лайт, - которая несет мое оружие и собирает для меня спелые ягоды».

Половина жизни прошла. Или одна треть… Если он выиграет эту битву. Если .

Сим бежал легко, упруго, непринужденно. «Сегодня я как-то особенно остро ощущаю свое бытие. Я бегу и ем, ем и расту, расту и с замиранием сердца обращаю взгляды на Лайт. И она тоже с нежностью глядит на меня… День нашей юности… Неужели мы тратим его впустую? Расходуем на вздор, на химеру?»

Издалека донесся смех. В детстве смех настораживал Сима. Теперь он его понимал. Этот смех родился в душе человека, который взбирался на высокие скалы, собирал там зеленые листья, пил хмельное вино с утренних сосулек, ел горные плоды и впервые вкушал сладость юных губ.

Вот уже близко скалы противника.

А у Сима перед глазами - стройная осанка Лайт. Он словно впервые открыл для себя ее шею, коснувшись которой можно сосчитать биение сердца, и пальцы, которые трепетно льнут к твоим пальцам, и…

Лайт резко повернулась.

Гляди вперед! - крикнула она. - Следи за тем, что предстоит… Гляди только вперед.

У него было такое чувство, словно они пробегают мимо большого куска своей жизни, вся юность остается позади, и даже некогда оглянуться.

Глаза устали смотреть на камни, - сказал он на бегу.

Найди себе новые камни!

Я вижу камни… - Голос его стал ласковым, как ее ладонь. Ландшафт уплывал назад. Сим будто летал в объятиях нежного дремотного ветерка. - Вижу камни, ущелье, прохладную тень и каменные ягоды густо, как роса. Тронешь камень, и ягоды сыплются вниз беззвучной красной лавиной, и травы такие шелковистые.

Не вижу! - Она побежала быстрее, глядя в другую сторону.

Он видел пушок на ее шее - будто тонкий серебристый мох на холодной стороне булыжников, что колышется от легчайшего дыхания. Потом представил самого себя, с напряженно сжатыми кулаками, мчащегося вперед, навстречу смерти. На его руках вздулись упругие жилы.

Лайт протянула ему какую-то пищу.

Я не хочу есть, - сказал он.

Ешь, ешь как следует, - строго велела она. - Чтобы были силы для битвы.

Господи! - с болью воскликнул он. - Кому нужны эти битвы!

Навстречу им вниз по склону запрыгали камни. Один из бойцов упал с расколотым черепом. Война началась.

Сверху, из-за бастионов противника, на них обрушился искусственный обвал.

Теперь одна мысль владела Симом. Убивать, лишать жизни других, чтобы жить самому, закрепиться здесь, продлить свою жизнь и попробовать достичь корабля. Он приседал, уклонялся, хватал камни и метал их вверх. В левой руке у него был плоский каменный шит, которым он отбивал летящие сверху обломки. Кругом раздавались хлопки. Лайт бежала рядом, ободряя его. Один за другим впереди упали двое, оба убиты наповал - грудь распорота до кости, кровь бьет фонтаном…

И ведь все понапрасну. Сим мгновенно осознал бессмысленность затеянной ими схватки. Штурмом эту скалу не взять. Глыбы катились сверху сплошной лавиной. Десять бойцов пали с черными осколками в мозгу, еще у пятерых плетью повисли переломанные руки. Кто-то вскрикнул - белый коленный сустав торчал из кожи, распоротой метко брошенными кусками гранита. Атакующие спотыкались о тела убитых.

На скулах Сима заиграли желваки, он уже клял себя за то, что пришел сюда. И все-таки, прыгая то в одну, то в другую сторону, нырками уклоняясь от камней, он упорно смотрел вверх, на черные скалы. Жить там и сделать заветную попытку - это желание было сильнее всего. Он должен добиться своего! Но мужество было готово покинуть его.

Лайт пронзительно вскрикнула. Сим обернулся, обомлев от испуга, и увидел, что рука ее перебита, из рваной раны поперек запястья хлестала кровь. Она зажала руку под мышкой, чтобы умерить боль. Ярость всколыхнулась в его душе, он неистово рванулся вперед, бросая камни с убийственной точностью. Вот от меткого броска вражеский боец упал как подкошенный и покатился вниз по уступам. Наверно, Сим что-то кричал, потому что легкие его толчками извергали воздух и в горле саднило, а земля стремительно убегала назад.

Камень ударил его по голове и опрокинул на землю. На зубах захрустел песок. Мир рассыпался на багровые завитушки. Сим не мог встать. Он лежал и думал, что вот и пришел его последний день, последний час.

Кругом продолжала кипеть схватка, и в полузабытье он ощутил, как над ним наклонилась Лайт. Руки ее охладили его лоб, она хотела оттащить Сима в безопасное место, но он лежал, хватая ртом воздух и твердил, чтобы она бросила его.

Казалось, война на миг приостановилась.

Лежа на боку. Сим увидел, как его товарищи повернули и побежали назад, домой.

Солнце восходит, наше время кончилось!

Он проводил взглядом мускулистые спины, мелькающие в беге ноги. Мертвых оставили лежать на поле боя. Раненые взывали о помощи. Но разве сейчас до раненых! Только бы стремглав одолеть бесславный путь домой и с опаленными легкими нырнуть в пещеры, прежде чем беспощадное солнце настигнет их и убьет.

Кто-то бежал в сторону Сима. Это был Кайон! Шепча ободряющие слова, Лайт помогла Симу встать.

Идти сможешь? - спросила она.

Кажется, смогу, - простонал он.

Тогда пошли, - продолжала она. - Сперва потише, потом быстрей и быстрей. Мы дойдем, я знаю, что дойдем.

Сим выпрямился, шатаясь. Подбежал Кайон - лицо искажено свирепыми складками, сверкающие глаза еще не остыли после битвы. Оттолкнув Лайт, он схватил острый камень и резким ударом распорол Симу ногу. Ударил молча, без единого звука.

Потом отступил назад, по-прежнему не говоря ни слова, только осклабился, будто ночной хищник. Грудь его тяжело вздымалась, глаза переходили с окровавленной ноги на Лайт и обратно. Наконец он отдышался.

Он не дойдет. - Кайон кивком указал на Сима. - Придется нам оставить его здесь. Пошли, Лайт.

Лайт кошкой набросилась на Кайона, норовя добраться до его глаз. Тонкий визг вырвался сквозь ее оскаленные зубы, пальцы молниеносно прочертили глубокие кровавые борозды на бицепсах, затем на шее Кайона. С бранью Кайон отпрянул от Лайт. Она бросила в него камнем. Он увернулся и, рыча, отбежал еще на несколько ярдов.

Дура! - презрительно крикнул он. - Идем со мной. Сим умрет через несколько минут. Пошли!

Лайт повернулась к нему спиной.

Если ты меня понесешь.

Кайон изменился в лице. Блеск в его глазах пропал.

Времени мало. Мы оба погибнем, если я тебя понесу.

Лайт смотрела на него как на пустое место.

Неси же, я так хочу.

Не говоря ни слова, Кайон испуганно глянул на полосу алеющей зари и побежал. Его шаги умчались вдали и затихли.

Хоть бы упал и шею себе сломал, - прошептала Лайт, яростно глядя на пересекающий ущелье силуэт. Она повернулась к Симу. - Можешь идти?

От раны боль растекалась по всей ноге. Сим иронически кивнул.

Если идти, часа за два до пещеры доберемся. Но у меня есть идея, Лайт. Понеси меня на руках.

Он улыбнулся собственной мрачной шутке.

Она взяла его за руку.

И все-таки мы пойдем. Ну-ка…

Нет, сказал он. - Мы останемся здесь.

Но почему?

Мы пришли сюда, чтобы отвоевать себе новую обитель. Если пойдем обратно - умрем. Лучше уж я умру здесь. Сколько времени нам осталось?

Вместе они посмотрели туда, где всходило солнце.

Солнечный свет хлынул из-за горизонта, и на черных скалах появились багровые и коричневые подпалины.

Глупец он! Надо было остаться и работать вместе с Дайнком, размышлять и мечтать.

Жилы на шее Сима вздулись, он вызывающе закричал, обращаясь к жителям черных пещер:

Эй, вышлите кого-нибудь сюда на поединок!

Ни к чему это, - сказала Лайт. - Они не отзовутся.

Слушайте! - снова закричал Сим. Раненая нога ныла от пульсирующей боли, он перенес вес на здоровую и взмахнул кулаком. - Вышлите сюда воина, да не труса! Я не убегу домой! Я пришел сразиться в честном поединке! Вышлите бойца, который готов воевать за право на свою пещеру! Я убью его!

По-прежнему молчание. Над ними прокатилась волна зноя.

Эй, - с издевкой кричал Сим, широко раскрыв рот, закинув голову назад, оперев руки на голые бедра, - неужели не найдется среди вас человека, который отважится сразиться с калекой?

Молчание.

Молчание.

Значит, я в вас ошибся. Просчитался. Ладно, останусь здесь, пока солнце не снимет черную стружку с моих костей, и буду вас поносить так, как вы этого заслуживаете.

Ему ответили.

Я не люблю, когда меня поносят, - крикнул мужской голос.

Сим наклонился вперед, забыв об искалеченной ноге.

В устье пещеры на третьем ярусе показался плечистый силач.

Спускайся, - твердил Сим. - Спускайся, толстяк, прикончи меня.

Секунду противник разглядывал Сима из-под насупленных бровей, затем медленно побрел вниз по тропе. В руках у него не было никакого оружия. В ту же секунду из всех пещер высунулись головы зрителей предстоящей драмы.

Чужак подошел к Симу.

Сражаться будем по правилам, если ты их знаешь.

Узнаю по ходу дела, - ответил Сим.

Его ответ понравился противнику, он посмотрел на Сима внимательно, но без неприязни.

Вот что, - великодушно предложил он, - если ты погибнешь, я приму твою спутницу под свой кров, и пусть живет без забот, потому что она жена доброго воина.

Сим быстро кивнул.

Я готов, - сказал он.

А правила простые. Руками друг друга не касаемся, наше оружие - камни. Камни и солнце убьют кого-то из нас. Теперь приступим…

8

Показался краешек солнца.

Меня зовут Нхой. - Противник Сима небрежно поднял горсть камней и взвесил их на ладони.

Сим сделал так же. Он хотел есть. Уже много минут он ничего не ел. Голод был бичом жителей этой планеты, пустые желудки непрерывно требовали еще и еще пищи. Кровь вяло струилась по жилам, с жарким звоном стучала в висках, грудная клетка вздымалась, и опадала, и снова порывисто вздымалась.

Давай! - закричали триста зрителей со скал. - Давай! - требовали мужчины, женщины и дети, облепившие уступы. - Ну! Начинайте!

Словно по сигналу взошло солнце. Оно ударило бойцов будто плоским раскаленным камнем. Они даже качнулись, на обнаженных бедрах и спинах тотчас выступили капли пота, лица и ребра заблестели, как стеклянные.

Силач переступил с ноги на ногу и поглядел на солнце, как бы не торопясь начинать поединок. Вдруг беззвучно, без малейшего предупреждения, молниеносным движением указательного и большого пальцев он выстрелил камень. Снаряд поразил Сима в щеку, он невольно попятился, и дикая боль ракетой метнулась вверх по раненой ноге и взорвалась в желудке. Он ощутил вкус просочившейся в рот крови.

Нхой хладнокровно продолжал обстрел. Еще три неуловимых движения его ловких рук, и три маленьких, безобидных по видимости камешка, словно свистящие птицы, рассекли воздух. Каждый их них нашел и поразил свою цель - нервные узлы! Один ударил в живот, и все съеденное Симом за предшествующие часы чуть не выскочило наружу. Второй поразил лоб, третий - шею. Сим рухнул на раскаленный песок. Колени его резко стукнули о твердый грунт. Лицо стало мертвенно бледным, плотно зажмуренные глаза проталкивали слезы между горячими подрагивающими веками. Но в падении Сим успел с отчаянной силой метнуть свою горсть камней!

Они промурлыкали в воздухе. Один из них, только один, попал в Нхоя. Прямо в левый глаз. Нхой застонал и закрыл руками изувеченное глазное яблоко.

У Сима вырвался горький всхлипывающий смешок. Хоть тут ему повезло. Глаза противника - мера его успеха. Это даст ему… время. «Господи, - подумал он, борясь со спазмой в желудке, жадно хватая ртом воздух, - живем в мире времени. Мне бы еще хоть немного, хоть крошечку!»

Окривевший Нхой, шатаясь от боли, обрушил град камней на корчащееся тело Сима, но меткость ему изменила, и камни либо пролетали мимо, либо попадали в противника уже на излете, потеряв грозную силу.

Сим заставил себя привстать. Краешком глаза он видел, как Лайт напряженно глядит на него, тихо выговаривая ободряющие и обнадеживающие слова. Он купался в собственном поту, будто его окатило ливнем.

Солнце целиком вышло из-за горизонта. Его можно было обонять. Камни отливали зеркальным блеском, песок зашевелился, забурлил. Во всех концах долины возникали миражи. Вместо одного бойца перед Симом, готовясь метнуть очередной снаряд, стояли во весь рост десяток Нхоев. Десяток озаренных грозным золотистым сиянием волонтеров вибрировали в лад, как бронзовые гонги!

Сим лихорадочно дышал. Ноздри его расширялись и слипались, рот жадно глотал огонь вместо кислорода. Легкие горели, будто факелы из нежной ткани, пламя пожирало тело. Исторгнутый порами пот тотчас испарялся. Он чувствовал, как тело сжимается, ссыхается, и мысленно увидел себя таким, каким был его отец - старым, чахлым, одряхлевшим! Песок… куда он делся? Есть ли силы двигаться? Да. Земля дыбилась под Симом, но он все-таки поднялся на ноги.

Перестрелки больше не будет.

Он понял это, с трудом разобрав слова, которые доносились сверху, со скал. Опаленные солнцем зрители кричали, осыпая его насмешками и подбадривая своего воина.

Стой твердо, Нхой, береги свои силы теперь! Стой прямо, потей!

И Нхой стоял, покачиваясь медленно, словно маятник, подталкиваемый раскаленным добела дыханием небес.

Не двигайся, Нхой, береги сердце, береги силы!

Испытание, испытание! - повторяли люди вверху. - Испытание солнцем.

Самая тяжелая часть поединка… Напрягаясь, Сим глядел на расплывающиеся очертания скал, и ему чудились его родители: отец с убитым лицом и воспаленными зелеными глазами, мать - седые волосы, будто стелющийся дым.

За его спиной тонко всхлипнула Лайт. Послышался удар мягкого тела о песок… Она упала. И нельзя обернуться. На это потребуется усилие, которое может повергнуть его в пучину боли и тьмы.

У Сима подкосились ноги. «Если я упаду, - подумал он, - останусь здесь лежать и превращусь в пепел. Так, а где Нхой?» Нхой стоял в нескольких шагах от него, понурый, весь в поту, вид такой, будто на хребет его обрушился молот.

«Упади, Нхой! Упади! - твердил Сим про себя. - Упади, упади! Упади, чтобы я мог занять твою обитель!»

Но Нхой не падал. Один за другим из его слабеющей руки на накаленный песок сыпались камни, зубы Нхоя обнажились, слюна выкипела на губах, глаза остекленели. А он все не падал. Велика была в нем воля к жизни. Он держался, словно подвешенный на канате.

Сим упал на одно колено.

Торжествующее «Аааа!» отдалось в скалах наверху. Они там знали: это смерть. Сим вскинул голову с какой-то деревянной, растерянной улыбкой, словно его поймали на нелепом, дурацком поступке.

«Нет, - убеждал он себя, как во сне, - нет…»

И снова встал.

Дикая боль превратила его в сплошной гудящий колокол. Все вокруг звенело, шипело, клокотало. Высоко в горах скатилась лавина - беззвучно, будто спустился занавес, закрывающий сцену. Тишина, полная тишина, если не считать этого назойливого гудения. Перед взором Сима стояло уже полсотни Нхоев в кольчугах из пота: глаза искажены мукой, скулы выпирают, губы растянуты, будто лопнувшая кожура перезрелого плода. Но незримый канат все еще держал его.

Ну вот. - Сим с трудом ворочал запекшимся языком между жарко поблескивающими зубами. - Сейчас я упаду, и буду лежать, и видеть сны.

Он произнес это медленно, стараясь продлить удовольствие. Заранее представил себе, как это будет. Как именно он все это проведет. Уж он постарается в точности выполнить программу. Сим поднял голову - проверил, наблюдают ли за ним зрители.

Они исчезли!

Солнце прогнало их. Всех, кроме одного-двух, самых упорных. Сим пьяно рассмеялся и стал смотреть, как на его онемевших руках выступают капли пота, срываются, летят вниз и, не долетев до песка, испаряются.

Нхой упал.

Незримый канат лопнул. Нхой рухнул плашмя на живот, изо рта у него выскочил сгусток крови. Закатившиеся глаза безумно сверкали глухими белками.

Упал Нхой. И вместе с ним упали все пятьдесят его призрачных двойников.

Над долиной гудели и пели ветры, и глазам Сима представилось голубое озеро с голубой рекой, и белые домики вдоль реки, и люди - кто входил или выходил из дома, кто гулял среди высоких зеленых деревьев. Деревья на берегу реки-миража были в семь раз больше человеческого роста.

«Вот теперь, - сказал себе, наконец, Сим, - теперь я могу падать. Прямо… в это… озеро».

Он упал ничком.

Но что это такое? Чьи-то руки поспешно подхватили его, подняли и стремительно понесли, держа высоко в ненасытном воздухе, будто пылающий на ветру факел.

«Это и есть смерть?» - удивился Сим и канул в кромешный мрак.

Его привели в себя струи холодной воды, которой ему плескали в лицо.

Он нерешительно открыл глаза. Лайт, положив его голову себе на колени, бережно кормила его. Сим было голоден и измучен, но все мгновенно заслонил страх. Превозмогая слабость, он приподнялся: над ним были своды какой-то незнакомой пещеры.

Сколько времени прошло? - строго спросил он.

День еще не кончился. Лежи спокойно, - сказала она.

День не кончился?

Она радостно кивнула.

Ты не потерял ни одного дня жизни. Это пещера Нхоя. Нас защищают черные скалы. Мы проживем три лишних дня. Доволен? Ложись.

Нхой умер? - Он откинулся на спину, напряженно дыша, сердце отчаянно колотилось в ребра. Но вот постепенно Сим отдышался. - Я победил, победил, - прошептал он.

Нхой умер. И мы чуть не погибли. Нас подобрали в последнюю минуту.

Он принялся жадно есть.

Нельзя терять ни минуты. Мы должны набраться сил. Моя нога…

Он поглядел на ногу, ощупал ее. Она была обмотана длинными желтыми стеблями, боль совсем исчезла. Вот и теперь, можно сказать на глазах, лихорадочный ток крови вовсю работал, продолжая свое исцеляющее действие под повязкой. "До заката нога должна быть здорова, - сказал он себе. - Должна" .

Сим встал и, прихрамывая, начал ходить взад-вперед, будто пойманный зверь. Он ощутил взгляд Лайт, но не мог заставить себя ответить на него. В конце-концов все-таки обернулся.

Однако она заговорила первая.

Он набрал в легкие воздух, потом выдохнул.

А до завтра подождать нельзя?

Тогда я иду с тобой.

Если начну отставать, не жди меня. Здесь мне все равно не жизнь.

Долго и пристально они смотрели друг на друга. Он безнадежно пожал плечами.

Ладно. Я знаю, тебя не отговорить. Пойдем вместе.

9

Они ожидали в устье своей новой обители. Наступил закат. Камни настолько остыли, что по ним можно было ходить. Вот-вот придет пора выскакивать наружу и бежать к далекому, отливающему металлическим блеском зернышку на горе.

Скоро пойдут дожди. Сим представлял себе картины, которые не раз наблюдал: как ливень собирается в ручьи, а ручьи образуют реки, каждую ночь пробивающие новые русла. Сегодня река течет на север, завтра - на северо-восток, на третью ночь - строго на запад. Могучие потоки без конца бороздили долину шрамами. Старые русла заполнялись обвалами. Следующий день рождал новые. Реки, их направление - вот о чем он много часов думал снова и снова. Ведь очень может быть, что… Ладно, время покажет.

Сим заметил, что здесь и пульс реже и все жизненные процессы замедлились. Это особая горная порода защищала их от солнечной радиации. Конечно, ток жизни и тут оставался стремительным, но не настолько.

Пора, Сим! - крикнула Лайт.

Они побежали. Бежали в промежутке между двумя смертями - испепеляющей и леденящей. Бежали вместе от скал к манящему кораблю.

Никогда в жизни они так не бегали. Настойчиво, упорно их бегущие ноги стучали по широким каменным плитам вниз по склонам, вверх по склонам и дальше - вперед, вперед… Воздух царапал их легкие, как наждаком. Черные скалы безвозвратно ушли назад.

Они не ели на бегу. Оба еще в пещере наелись вдоволь, чтобы сберечь время. Теперь только бежать: выбросить вверх ногу, мах назад согнутой в локте рукой, мышцы предельно напряжены, рот жадно пьет воздух, который из жгучего стал освежающим.

Они глядят на нас.

Сквозь стук сердца слух его уловил прерывающийся голос Лайт.

Кто глядит?.. А, конечно, скальное племя. Когда в последний раз происходила подобная гонка? Тысячу, десять тысяч дней назад? Сколько времени прошло с тех пор, как кто-то, решив попытать счастья, мчался во весь опор, провожаемый взглядами целого народа, сквозь овраги и через студеную равнину? Может быть, влюбленные на минуту забыли о смехе и пристально смотрят на две крохотные точки, на мужчину и женщину, что бегут навстречу своей судьбе? Может быть, дети, уписывая спелые плоды, оторвались от игр, чтобы посмотреть на эту гонку со временем? Может быть, Дайнк еще жив и, щуря тускнеющие глаза под насупленными бровями, скрипучим, дрожащим голосом кричит что-то ободряющее и машет скрюченной рукой? Может быть, их осыпают насмешками? Называют глупцами, болванами? И звучит ли в язвительном хоре хоть один голос, желающий им удачи, надеющийся, что они достигнут корабля?

Сим глянул на небо, уже тронутое приближающейся ночью. Из ничего возникли облака, и пелена дождя пересекла ущелье в двухстах ярдах перед ними. Молнии били в вершины вдали, в смятенном воздухе распространился резкий запах озона.

Полпути, - выдохнул Сим и увидел, как Лайт, повернув лицо, с тоской глядит на все, что они оставляли позади. - Теперь решай, если возвращаться, еще есть время. Через минуту…

В горах прорычал гром. Где-то вверху родился маленький обвал, который уже могучей лавиной рухнул в глубокую расщелину. Капли дождя покрыли пупырышками гладкую белую кожу Лайт. В одну минуту волосы ее стали влажными и блестящими.

Поздно, - перекричала она хлесткий стук собственных босых ног. - Теперь осталось только бежать вперед!

Да, в самом деле поздно. Сим прикинул расстояние и убедился, что возврата нет.

Ноге больно… Он побежал медленнее. Вдруг подул ветер. Холодный, пронизывающий. Но так как он дул сзади, то больше помогал, чем мешал бежать. «Добрый знак?» - спросил себя Сим. Нет.

Потому что с каждой минутой становилось все яснее, как плохо он угадал расстояние. Время тает, а до корабля еще так далеко. Он ничего не сказал, но бессильная злоба на немощность собственных мышц, вылилась жгучими слезами.

Сим знал, что Лайт думает так же, как он. Но она летела вперед белой птицей, словно и не касаясь земли. Он слышал ее дыхание - воздух входил в ее горло, будто острый кинжал в ножны.

Мрак захватил полнеба. Первые звезды проглянули между длинными прядями черных туч. Молния прочертила дорожку на гребне прямо перед ними. Гроза обрушилась на них стеной ливня и электрических разрядов.

Они скользили и спотыкались на мшистых камнях. Лайт упала, у нее вырвался гневный возглас, она поспешила подняться на ноги. Тело ее было в ссадинах и потеках грязи. Ливень хлестал ее.

Рыдание неба обрушилось на Сима. Струи дождя залили глаза, ручейки побежали вниз по спине, и он тоже готов был рыдать.

Лайт упала и осталась лежать. Она с трудом дышала, ее била дрожь.

Он поднял ее, поставил на ноги.

Беги, Лайт, прошу тебя, беги!

Оставь меня, Сим. Ступай, живей! - Она чуть не захлебнулась дождем. Всюду была вода. - Не трудись впустую. Беги без меня.

Он стоял, скованный холодом и бессилием, мысли его иссякали, огонек надежды готов был угаснуть. Кругом только мрак, холодные плети падающей воды и отчаяние…

Тогда пойдем, - сказал он. - Будем идти и отдыхать.

Они пошли медленно, не торопясь, будто дети на прогулке. Овраг перед ними до краев заполнился потоком, и вода с торопливым бурлящим звуком устремилась к горизонту.

Сим что-то крикнул. Увлекая за собой Лайт, он опять побежал.

Новое русло! - Он показал рукой. - Каждый день дождь прокладывает новое русло. За мной, Лайт!

Он наклонился над водой и нырнул, не выпуская руки Лайт.

Поток нес их, как щепки. Они силились держать головы над водой, чтобы не захлебнуться. Берега быстро убегали назад. С бешеной силой стискивая пальцы Лайт, Сим чувствовал, как стремнина бросает и кружит его, видел, как сверкают молнии в высоте, и в душе его родилась новая исступленная надежда. Бежать дальше нельзя - что ж, тогда вода поработает на них!

Бурная хватка новой недолговечной реки колотила Сима и Лайт о камня, распарывала плечи, сдирала кожу с ног.

Лихорадочно загребая рукой, он поплыл к противоположной стороне оврага. Гора, на которой лежит корабль, прямо перед ними. Нельзя допустить, чтобы их пронесло мимо. Они упорно сражались с неистовой влагой, я их прибило к нужному берегу. Сим подпрыгнул, поймал руками нависший камень, ногами стиснул Лайт и медленно подтянулся вверх.

Гроза прекратилась так же быстро, как началась. Молнии потухли. Дождь перестал. Тучи растаяли и растворились в небе. Ветер еще пошептал и смолк.

Корабль! - Лайт лежала на земле. - Корабль, Сим. Это та самая гора.

А к ним уже подкрадывалась стужа. Смертная стужа.

Борясь с изнеможением, они побрели вверх по склону. Холод лизал их тело, ядом проникал в артерии, сковывая конечности.

Впереди в ореоле блеска лежал свежеомытый корабль. Это было как сон. Сим не мог поверить, что до него так близко… Двести ярдов. Сто семьдесят ярдов.

Землю стал обволакивать лед. Они скользили и без конца падали. Река позади них превратилась в твердую бело-голубую холодную змею. Твердыми дробинками откуда-то прилетело несколько замешкавшихся капель дождя.

Сим всем телом привалился к обшивке корабля. Он чувствовал, трогал его! Слух уловил судорожное всхлипывание Лайт. Металл, корабль - вот он, вот он! Сколько еще человек касались его за много долгих дней? Он и Лайт дошли до цели!

Вдруг, словно в них просочился ночной воздух, по его жилам разлился холод.

А где же вход?

Ты бежишь, ты плывешь, ты чуть не тонешь. Клянешь все на свете, обливаешься потом, напрягаешь последние силы, и вот, наконец, добрался до горы, поднялся на нее, стучишь кулаками по металлу, кричишь от радости и… И не можешь найти входа.

Так, надо взять себя в руки. «Медленно, однако не слишком медленно, - сказал он себе, - обойди кругом весь корабль». Его испытующие пальцы скользили по металлу, настолько холодному, что влажная кожа грозила примерзнуть к обшивке. Теперь вдоль противоположной стены… Лайт шла рядом с ним. Студеные длани мороза сжимались все крепче.

Металл. Холодный, неподатливый. Узкая щель по краю люка. Отбросив осторожность. Сим принялся колотить по нему. Холод пронизывал до костей. Пальцы онемели, глазные яблоки начали коченеть. Он колотил то здесь, то там и кричал металлической дверце:

Откройся! Отмойся!

На минуту Сим потерял равновесие. Что-то попалось под его рукой… Щелчок !

Шумно вздохнул воздушный шлюз. Шурша металлом по резиновой прокладке, дверца мягко отворилась и ушла во мрак.

Сим увидел, как Лайт метнулась вперед, рывком поднесла руки к горлу и нырнула в тесную, полную света кабину. Не помня себя, он шагнул следом за ней.

Люк воздушного шлюза закрылся, отрезая путь назад.

Он задыхался. Сердце билось все медленнее, будто хотело остановиться.

Они были заточены внутри корабля. Судорожно ловя ртом воздух, Сим упал на колени.

Тот самый корабль, к которому он пришел за спасением, теперь тормозил биение его сердца, омрачал сознание, чем-то отравлял его. С каким-то смутным, угасающим чувством томительного страха Сим понял, что умирает.

Чернота…

Словно в тумане Сим ощущал, как идет время, как сознание силится принудить сердце биться быстрей, быстрей… И заставить глаза видеть ясно. Но сок жизни медленно протекал по усмиренным сосудам, и он слышал тягучий ритм пульса - тук… пауза, тук… пауза, тук…

Он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, даже пальцем. Требовалось неимоверное усилие, чтобы поднять каменный груз век. И совсем невозможно повернуть голову, взглянуть на лежащую рядом Лайт.

Словно вдалеке слышалось ее неровное дыхание. Так раненая птица шуршит сухими, смятыми перьями. Хотя Лайт была совсем близко и он угадывал ее тепло, казалось, их разделяет непомерная даль.

«Я остываю! - думал он. - Уж не смерть ли это? Вялое течение крови, тихое биение сердца, холод во всем теле, тягучий ход мысли…»

Глядя на потолок корабля, он пытался разгадать это сложное сплетение трубок и приспособлений. Постепенно в мозгу рождалось представление о том, как устроен корабль, как он действует. В каком-то медленном прозрении он постигал смысл предметов, на которые переходил его взгляд. Не сразу. Не сразу.

Вот этот прибор с белой поблескивающей шкалой.

Его назначение?

Сим решал задачу с натугой, словно человек под водой.

Люди пользовались этим прибором. Касались его. Чинили. Устанавливали. Вообразили, а уже потом сделали его, установили, наладили, трогали, пользовались им. В приборе было как бы заложено определенное воспоминание, самый облик его, будто образ из сновидения, говорил Симу, как изготовляли эту шкалу и для чего она служит. Рассматривая любой предмет, он прямо из него извлекал нужное знание. Словно некая частица его ума обволакивала предмет, анатомировала и проникала в его суть.

Этот прибор предназначен измерять время!

Миллионы часов времени!

Но как же так?.. Глаза Сима расширились, озарились жарким блеском. Разве есть люди, которым нужен такой прибор?

Кровь стучала в висках, в глазах помутилось. Он зажмурился.

Ему стало страшно. День был на исходе. «Как же так, - думал он, - жизнь уходит, а я лежу. Лежу и не могу двинуться. Молодость скоро кончится. Сколько времени еще пройдет, прежде чем я смогу двигаться?»

Через окошко иллюминатора он видел, как проходит ночь, наступает новый день и опять воцаряется ночь. В небе зябко мерцали звезды.

«Еще четыре-пять дней, и я стану совсем дряхлым и немощным, - думал Сим. - Корабль не дает мне пошевельнуться. Лучше бы я оставался в родной пещере и там сполна насладился назначенной мне короткой жизнью. Чего я достиг тем, что пробился сюда? Сколько рассветов и закатов проходит понапрасну. Лайт рядом со мной, а я даже не могу ее коснуться».

Бред. Сознание куда-то вознеслось. Мысли метались в металлических отсеках корабля. Он чувствовал острый запах металла. Чувствовал, как ночью обшивка напрягается, днем опять расслабляется.

Рассвет. Уже новый рассвет!

«Сегодня я достиг бы полной возмужалости». Он стиснул зубы. «Я должен встать. Должен двигаться. Извлечь ту радость, какую может дать мне эта пора моей жизни».

Но он лежал неподвижно. Чувствовал, как сердце медленно перекачивает кровь из камеры в камеру и дальше через все его недвижимое тело, как она очищается в мерно вздымающихся и опускающихся легких.

Корабль нагрелся. Щелкнуло незримое устройство, и воздух автоматически охладился. Управляемый сквозняк охладил кабину.

Снова ночь. И еще один день.

Четыре дня жизни прошло, а он все лежит.

Сим не пытался бороться. Ни к чему. Его жизнь истекла.

Его больше не тянуло повернуть голову. Он не хотел увидеть Лайт - такое же изуродованное лицо, какое было у его матери: веки словно серые хлопья пепла, глаза как шершавый зернистый металл, щеки будто потрескавшиеся камни. Не хотел увидеть шею, похожую на жухлые плети желтой травы, руки, подобные дыму над угасающим костром, иссохшие груди, жесткие, растрепанные волосы цвета вчерашней сорной травы.

А сам-то он? Как он выглядит? Отвислая челюсть, ввалившиеся глаза, иссеченный старостью лоб?..

Он почувствовал, что к нему возвращаются силы. Сердце билось невообразимо медленно. Сто ударов в минуту. Не может быть. А это спокойствие, хладнокровие, умиротворенность…

Голова сама наклонилась вбок. Сим вытаращил глаза. Глядя на Лайт, он удивленно вскрикнул.

Она была молода и прекрасна.

Лайт смотрела на него, у нее не было сил говорить. Глаза ее были словно кружочки серебра, лебединая шея - будто рука ребенка. Волосы Лайт были точно нежное голубое пламя, питаемое ее хрупкой плотью.

Прошло четыре дня, а она все еще молода… Нет, моложе, чем была, когда они проникли в корабль. Она совсем юная!

Он не верил глазам.

Наконец она заговорила:

Сколько еще это продлится?

Не знаю, - осторожно ответил он.

Мы еще молоды.

Корабль. Мы ограждены его обшивкой. Металл не пропускает солнце и лучи, которые нас старят.

Она отвела глаза, размышляя.

Значит, если мы будем здесь…

То останемся молодыми.

Еще шесть дней? Четырнадцать? Двадцать?

Может быть, даже больше.

Она примолкла. Потом после долгого перерыва сказала:

Давай останемся здесь. Не будем возвращаться. Если мы теперь вернемся, ты ведь знаешь, что с нами случится?

Я не уверен.

Мы опять начнем стариться, разве нет?

Он отвернулся. Посмотрел на часы с ползущей стрелкой.

Да. Мы состаримся.

А вдруг мы состаримся… сразу. Может быть, когда выйдем из корабля, переход окажется слишком резким?

Может быть.

Снова молчание. Сим сделал несколько движений, разминая руки и ноги. Ему страшно хотелось есть.

Остальные ждут, - сказал он.

Ответные слова Лайт заставили его ахнуть.

Остальные умерли, - сказала она. - Или умрут через несколько часов. Все, кого мы знали, уже старики.

Сим попытался представить себе их стариками. Его сестренка Дак - дряхлая, сгорбленная временем… Он тряхнул головой, прогоняя видение.

Допустим, они умерли, - сказал он. - Но ведь родились другие.

Люди, которых мы даже не знаем.

И все-таки люди нашего племени, - ответил он. - Люди, которые будут жить только восемь дней или одиннадцать дней, если мы им не поможем.

Но мы молоды, Сим! И можем оставаться молодыми!

Лучше не слушать ее. Слишком заманчиво то, о чем она говорит. Остаться здесь. Жить.

Мы и так прожили больше других, - сказал он. - Мне нужны работники. Люди, которые могли бы наладить корабль. Сейчас мы с тобой оба встанем, найдем какую-нибудь пищу, поедим и проверим, в каком он состоянии. Один я боюсь его налаживать. Уж очень он большой. Нужна помощь.

Но тогда надо бежать весь этот путь обратно!

Знаю. - Он медленно приподнялся на локтях. - Но я это сделаю.

А как ты приведешь сюда людей?

Мы воспользуемся рекой.

- Если русло осталось прежним. Оно могло сместиться.

Дождемся, пока не появится подходящее для нас. Я должен вернуться, Лайт. Сын Дайнка ждет меня, моя сестра, твой брат - они состарились, готовятся умереть и ждут вестей от нас…

После долгой паузы он услышал, как Лайт устало подвигается к нему. Она положила голову ему на грудь и с закрытыми глазами погладила его руку.

Прости. Извини меня. Ты должен вернуться. Я глупая эгоистка.

Он неловко коснулся ее щеки.

Ты человек. Я понимаю тебя. Не нужно извиняться.

Они нашли пищу. Потом прошли по кораблю. Он был пуст. Только в пилотской кабине лежали останки человека, который, вероятно, был командиром корабля. Остальные, видимо, выбросились в космос в спасательных капсулах. Командир, сидя один у пульта управления, посадил корабль на горе, неподалеку от других упавших и разбившихся кораблей. То, что корабль оказался на возвышенном месте, сохранило его от бурных потоков. Командир умер вскоре после посадки - наверно, сердце не выдержало. И остался корабль лежать здесь, почти в пределах досягаемости для спасшихся, целый и невредимый, но потерявший способность двигаться - на сколько тысяч дней? Если бы командир не погиб, жизнь предков Сима и Лайта могла бы сложиться совсем иначе. Размышляя об этом. Сим уловил далекий зловещий отголосок войны. Чем кончилась эта война миров? Какая планета победила? Или обе проиграли и некому было разыскивать уцелевших? На чьей стороне была правда? Кем был их враг? Принадлежал ли народ Сима к правым или неправым? Выть может, это так и останется неизвестным.

Скорей, скорей, изучить корабль. Он совсем не знал его устройства, но все постигал, идя по переходам и поглаживая механизмы. Да, нужен только экипаж. Один человек не справится с этой махиной. Он коснулся какой-то штуковины. И отдернул руку, словно обжегся.

Что это!

Он снова коснулся машины, погладил ее дрожащими руками, и на глазах у него выступили слезы, рот сперва открылся, потом опять закрылся… С глубокой нежностью Сим оглядел машину, наконец повернулся к Лайт.

С этой штукой… - тихо, будто не веря себе, молвил он, - с этой штукой я… я могу…

Что, Сим?

Он вложил руку в какую-то чашу с рычагом внутри. Через иллюминатор впереди были видны далекие скалы.

Кажется, мы боялись, что придется очень долго ждать, пока к горе опять подойдет река? - спросил он с торжеством в голосе.

Да, Сим, но…

- Река будет. И я вернусь, вернусь сегодня же вечером! И приведу с собой людей. Пятьсот человек! Потому что с этой машиной я могу пробить русло до самых скал, и по этому руслу хлынет поток, который надежно и быстро доставит сюда меня и других! - Он потер бочковидное тело машины. - Как только я ее коснулся, меня сразу осенило, что это за штука и как она действует! Гляди!

Он нажал рычаг.

С жутким воем от корабля протянулся вперед луч раскаленного пламени.

Старательно, методично. Сим принялся высекать лучом русло для утреннего ливневом потока. Луч жадно вгрызался в камень.

Сим решил один бежать к скалам. Лайт останется в корабле на случай какой-нибудь неудачи. На первый взгляд путь до скал казался непреодолимым. Не будет стремительной реки, которая быстро понесет его к цели, позволяя выиграть время. Придется всю дорогу бежать, но ведь солнце перехватит его, застигнет прежде, чем он достигнет укрытия.

Остается одно: отправиться до восхода.

Но ты сразу замерзнешь, Сим.

Он изменил наводку машины, которая только что закончила прокладывать борозду в каменном ложе долины. Чуть приподнял гладкое дуло, нажал рычаг и закрепил его. Язык пламени протянулся в сторону скал. Сим подкрутил, верньер дальности и сфокусировал пламя так, что оно обрывалось в трех милях от машины. Готово. Он повернулся к Лайт.

Я не понимаю, - сказала она.

Сим открыл люк воздушного шлюза.

Мороз лютый, и до рассвета еще полчаса. Но я побегу вдоль пламени, достаточно близко. Жарко не будет, но для поддержания жизни тепла хватит.

Мне это не кажется надежным, - возразила Лайт.

А что надежно в этом мире? - Он подался вперед. - Зато у меня будет лишних полчаса в запасе. И я успею добраться до скал.

А если машина откажет, пока ты будешь бежать рядом с лучом?

Об этом лучше не думать, - сказал Сим.

Миг, и он уже снаружи - и попятился назад, как если бы его ударили в живот. Казалось, сердце сейчас взорвется. Среда родной планеты снова взвинтила его жизненный ритм. Сим почувствовал, как учащается пульс и кровь клокочет в сосудах.

Ночь была холодна, как смерть. Гудящий тепловой луч, проверенный, обогревающий, протянулся от корабля через долину. Сим бежал вдоль него совсем близко. Один неверный шаг, и…

Я вернусь, - крикнул он Лайт.

Бок о бок с лучом света он исчез вдали.

Рано утром пещерный люд увидел длинный перст оранжевого накала и парящее вдоль него таинственное беловатое видение. Толпа бормотала, ужасалась, благоговейно ахала.

Когда же Сим, наконец, достиг скал своего детства, он увидел скопище совершенно чужих людей. Ни одного знакомого лица. Тут же он сообразил, как нелепо было ожидать другого. Один старик подозрительно рассматривал его.

Кто ты? - крикнул он. - Ты пришел с чужих скал? Как твое имя?

Я Сим, сын Сима!

Сим! - пронзительно вскрикнула старая женщина, которая стояла на утесе вверху. Она заковыляла вниз по каменной дорожке. - Сим, Сим, неужели это ты?

Он смотрел на нее в полном замешательстве.

Но я вас не знаю, - пробормотал он.

Сим, ты меня не узнаешь? О Сим, это же я, Дак!

У него все сжалось в груди. Женщина упала в его объятия. Эта трясущаяся, полуслепая старуха - его сестра.

Вверху показалось еще одно лицо. Лицо старика, свирепое, угрюмое. Злобно рыча, он глядел на Сима.

Гоните его отсюда! - закричал старик. - Он из вражеского стана. Он жил в чужих скалах! Он до сих пор молодой! Кто уходил туда, тому не место среди нас! Предатель!

Вниз по склону запрыгал тяжелый камень.

Сим отпрянул в сторону, увлекая сестру с собой.

Толпа взревела. Потрясая кулаками, все кинулись к Симу.

Смерть ему, смерть! - бесновался незнакомый Симу старик.

Стойте! - Сим выбросил вперед обе руки. - Я пришел с корабля!

С корабля?

Толпа замедлила шаг. Прижавшись к Симу, Дак смотрела на его молодое лицо и поражалась, какое оно гладкое.

Убейте его, убейте, убейте! - прокаркал старик и взялся за новый камень.

Я продлю вашу жизнь на десять, двадцать, тридцать дней!

Они остановились. Раскрытые рты, неверящие глаза…

Тридцать дней? - эхом отдавалось в толпе. - Как?

Идемте со мной к кораблю. Внутри него человек может жить почти вечно!

Старик поднял над головой камень, но, сраженный апоплексическим ударом, хрипя скатился по склону вниз, к самым ногам Сима.

Сим нагнулся, пристально разглядывая морщинистое лицо, холодные мертвые глаза, вяло оскаленный рот, иссохшее недвижимое тело.

Да, - произнес за его спиной странный, скрипучий голос Дак. - Твой враг. Кайон.

В ту ночь двести человек вышли в путь к кораблю. Вода устремилась по новому руслу. Сто человек утонули, затерялись в студеной ночи. Остальные вместе с Симом дошли до корабля.

Лайт ждала их и распахнула металлический люк.

Шли недели. Поколение за поколением сменялись в скалах, пока ученые и механики трудились над кораблем, постигая разные механизмы и их действие.

И вот, наконец, двадцать пять человек встали по местам внутри корабля. Теперь - в далекий путь!

Сим взялся за рычаги управления.

Подошла Лайт, сонно протирая глаза, села на пол подле него и положила голову ему на колено.

Мне снился сон, - заговорила она, глядя куда-то вдаль. - Мне снилось, будто я жила в пещере, в горах, на студеной и жаркой планете, где люди старились и умирали за восемь дней.

Нелепый сон, - сказал Сим. - Люди не могли бы жить в таком кошмаре. Забудь про это. Сон твой кончился.

Он мягко нажал рычаги. Корабль поднялся и ушел в космос.

Сим был прав.

Кошмар, наконец, кончился.

Рэй Брэдбери

Лед и пламя

Ночью родился Сим. Он лежал, хныкал, на холодных камнях пещеры. Кровь толчками пробегала по его телу тысячу раз в минуту. Он рос на глазах.

Мать лихорадочно совала ему в рот еду. Кошмар, именуемый жизнью, начался. Как только он родился, глаза его наполнились тревогой, которую сменил безотчетный, но оттого не менее сильный, непреходящий страх. Он подавился едой и расплакался. Озираясь кругом, он ничего не видел.

Все тонуло в густой мгле. Постепенно она растаяла. Проступили очертания пещеры. Возник человек с видом безумным, диким, ужасным. Человек с умирающим лицом. Старый, высушенный ветрами, обожженный зноем, будто кирпич. Съежившись в дальнем углу, сверкая белками скошенных глаз, он слушал, как далекий ветер завывает над скованной стужей ночной планетой.

Не сводя глаз с мужчины, поминутно вздрагивая, мать кормила сына плодами, скальной травой, собранными у провалов сосульками. Он ел и рос все больше и больше.

Мужчина в углу пещеры был его отец! На его лице жили еще только глаза. В иссохших руках он держал грубое каменное рубило, его нижняя челюсть тупо, бессильно отвисла.

Позади отца Сим увидел стариков, которые сидели в уходящем в глубь горы туннеле. У него на глазах они начали умирать.

Пещера наполнилась предсмертными криками. Старики таяли, словно восковые фигуры, провалившиеся щеки обтягивали острые скулы, обнажались зубы. Только что лица их были живыми, подвижными, гладкими, как бывает в зрелом возрасте. И вот теперь плоть высыхает, истлевает.

Сим заметался на руках у матери. Она крепко стиснула его.

Ну, ну, - успокаивала она его тихо, озабоченно поглядывая на отца - не потревожил ли его шум.

Быстро прошлепали по камню босые ноги, отец Сима бегом пересек пещеру. Мать Сима закричала. Сим почувствовал, как его вырвали у нее из рук. Он упал на камни и покатился с визгом, напрягая свои новенькие, влажные легкие!

Над ним вдруг появилось иссеченное морщинами лицо отца и занесенный для удара нож. Совсем как в одном из тех кошмаров, которые преследовали его еще во чреве матери. В течение нескольких ослепительных, невыносимых секунд в мозгу Сима мелькали вопросы. Нож висел в воздухе, готовый его вот-вот погубить. А в новенькой головенке Сима девятым валом всколыхнулась мысль о жизни в этой пещере, об умирающих людях, об увядании и безумии. Как мог он это осмыслить? Новорожденный младенец! Может ли новорожденный вообще думать, видеть, понимать, осмысливать? Нет. Тут что-то не так! Это невозможно. Но вот же это происходит с ним. Прошел всего какой-нибудь час, как он начал жить. А в следующий миг, возможно, умрет!

Мать бросилась на спину отца и оттолкнула в сторону руку с оружием.

Дай мне убить его! - крикнул отец, дыша прерывисто, хрипло. - Зачем ему жить?

Нет, нет! - твердила мать, и тщедушное старое тело ее повисло на широченной спине отца, а руки силились отнять у него нож. - Пусть живет! Может быть, его жизнь сложится по-другому! Может быть, он проживет дольше нашего и останется молодым!

Отец упал на спину подле каменной люльки. Лежа рядом с ним. Сим увидел в люльке чью-то фигурку. Маленькая девочка тихо ела, поднося еду ко рту тонкими ручками. Его сестра.

Мать вырвала нож из крепко стиснутых пальцев мужа и встала, рыдая и приглаживая свои всклокоченные седые волосы. Губы ее подергивались.

Убью! - сказала она, злобно глядя вниз на мужа. - Не трогай моих детей.

Старик вяло, уныло сплюнул и безучастно посмотрел на девочку в каменной люльке.

Одна восьмая ее жизни уже прошла, - проговорил он, тяжело дыша. - А она об этом даже не знает. К чему все это?

На глазах у Сима его мать начала преображаться, становясь похожей на смятый ветром клуб дыма. Худое, костлявое лицо растворилось в лабиринте морщин. Подкошенная мукой, она села подле него, трясясь и прижимая нож к своим высохшим грудям. Как и старики в туннеле, она тоже старилась, смерть наступала на нее.

Сим тихо плакал. Куда ни погляди, его со всех сторон окружал ужас. Мысли Сима ощутили встречный ток еще чьего-то сознания. Он инстинктивно посмотрел на каменную люльку и наткнулся на взгляд своей сестры Дак. Два разума соприкоснулись, будто шарящие пальцы. Сим позволил себе расслабиться. Ум его начинал постигать.

Отец вздохнул, закрыл веками свои зеленые глаза.

Корми ребенка, - в изнеможении сказал он. - Торопись. Скоро рассвет, а сегодня последний день нашей жизни, женщина. Корми его. Пусть растет.

Сим притих, и сквозь завесу страха в его сознание начали просачиваться картины.

Эта планета, на которой он родился, была первой от солнца. Ночи на ней обжигали морозом, дни были словно языки пламени. Буйный, неистовый мир. Люди жили в недрах горы, спасаясь от невообразимой стужи ночей и огнедышащих дней. Только на рассвете и на закате воздух ласкал легкие дыханием цветов, и в эту пору пещерный народ выносил своих детей на волю, в голую каменную долину. На рассвете лед таял, обращаясь в ручьи и речушки, на закате пламя остывало и гасло. И пока держалась умеренная, терпимая температура, люди торопились жить, бегали, игра - ли, любили, вырвавшись из пещерного плена. Вся жизнь на планете вдруг расцветала. Стремительно тянулись вверх растения, в небе брошенными камнями проносились птицы. Мелкие четвероногие лихорадочно сновали между скал; все стремилось приурочить свой жизненный срок к этой быстротечной поре.

Невыносимая планета! Сим понял это в первые же часы после своего рождения, когда в нем заговорила наследственная память. Вся его жизнь пройдет в пещерах, и только два часа в день он будет видеть волю. В этих наполненных воздухом каменных руслах он будет говорить, говорить с людьми своего племени, без перерыва для сна будет думать, думать, будет грезить, лежа на спине, но не спать.

И ВСЯ ЕГО ЖИЗНЬ ПРОДЛИТСЯ РОВНО ВОСЕМЬ ДНЕЙ.

Какая жестокая мысль! Восемь дней. Восемь коротких дней. Невероятно, невозможно, но это так. Еще во чреве матери далекий голос наследственной памяти говорил Симу, что он стремительно формируется, развивается и скоро появится на свет.

Рождение мгновенно, как взмах ножа. Детство пролетает стремительно. Юношество - будто зарница. Возмужание - сон, зрелость - миф, старость - суровая быстротечная реальность, смерть - скорая неотвратимость.

Пройдет восемь дней, и он будет вот такой же полуслепой, дряхлый, умирающий, как его отец, который сейчас так подавленно глядит на свою жену и детей.

Этот день - одна восьмая часть всей его жизни! Надо с толком использовать каждую секунду. Надо усвоить знания, заложенные в мозгу родителей.

ПОТОМУ ЧТО ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ ОНИ БУДУТ МЕРТВЫ.

Какая страшная несправедливость! Неужели жизнь так скоротечна? Или не грезилась ему в предродовом бытии долгая жизнь, не представлялись вместо раскаленных камней волны зеленой листвы и мягкий климат? Но раз ему все это виделось, значит, в основе грез должна быть истина? Как же ему искать и обрести долгую жизнь? Где? Как выполнить такую огромную и тяжелую задачу в восемь коротких, быстротекущих дней?

И как его племя очутилось в таких условиях?

Вдруг, словно нажали какую-то кнопку, в мозгу его возникла картина. Металлические семена, принесенные через космос ветром с далекой зеленой планеты, борясь с длинными языками пламени, падают на поверхность этого безотрадного мира… Из разбитых корпусов выбираются мужчины и женщины…

Когда?.. Давно. Десять тысяч дней назад. Оставшиеся в живых укрылись от солнца в недрах гор. Пламя, лед и бурные потоки стерли следы крушения огромных металлических семян. А люди оказались словно на наковальне под могучим молотом, который принялся их преображать. Солнечная радиация пропитала их плоть. Пульс участился - двести, пятьсот, тысяча ударов в минуту! Кожа стала плотнее, изменилась кровь. Старость надвигалась молниеносно. Дети рождались в пещерах. Круговорот жизни непрерывно ускорялся. И люди, застрявшие после аварии на чужой планете, прожили, подобно всем здешним животным, только одну неделю, причем дети их были обречены на такую же участь.

«Так вот в чем заключается жизнь», - подумал Сим. Не сказал про себя, ведь он не знал еще слов, мыслил образами, воспоминаниями из далекого прошлого, так уж было устроено его сознание, наделенное своего рода телепатией, проникающей сквозь плоть, и камень, и металл. На какой-то ступени нового развития у его племени возник дар телепатии и образовалась наследственная память - единственное благо, единственная надежда в этом царстве ужаса. «Итак, - думал Сим, - я - пятитысячный в долгом ряду никчемных сыновей. Что я могу сделать, чтобы меня через восемь дней не настигла смерть? Есть ли какой-нибудь выход?»

Глаза его расширились: в сознании возникла новая картина.